Сундучок. Москва. Август межвековья

Стояло лето. По два минета
Бывало в день.
Арбузов море, тоска в миноре
Сырая тень.
АвтО - по мoсту. Большого росту
Высотный дом
Он шаловливо, летящих мимо
Цеплял ворон
В окне, за речкой, веселой свечкой
Вознесся храм.
И кто-то чуждый, пел стих не нужный
Ни мне, ни Вам...

...Вот такой, очередной, милостивые государи, выдался август - медленное плавление крыш, пыльные автобусы, несвежая и, как бы уставшая, зелень, лениво тянущиеся дни, наполненные бездельем (сиречь скукой) - странноватый процесс, принимая во внимание глобальное ускорение бега лет...
У любезного Йа в недавнем времени родился сын - увесистый крошка, предположительно названный Глебом, старина Моск, в неизменном обществе Лешего и "давай, Алеши" - практикует завидную цикличность стабильной жизни, Луи, плюнув на благополучие, пребывает ныне у берегов Черного моря, нам, увы, так и неизвестного.
То есть все, как бы, происходит правильно, публика оттягивается вовсю в отпусках. А в ночной Москве, с серпиком месяца, подвешенным среди звездопада, как часть всеобщей декорации, все чаще нас посещает ощущение присутствия при некотором театральном действе во многих, бля, частях.
Нам, со средних позиций ничегонеделания, озабоченным лишь тасканием за спиной (или под мышкой) некоего Сундучка (таскать надоело, а бросить нельзя - с****ят), как нельзя лучше видно и некоторое волшебство нынешнего заката лета, и некоторая фальшь, да-с, оченно видна, и хочется по вечерам, глядючи на садящееся за беспорядок домов  оранжевое солнце, испить вдосталь коньячку, ladies and gentlemen, если не возражаете.
Среди прочего, милейшие, стоит упомянуть и о некоторых странностях, появившимся в жизни вашего Летописца, а именно, о непонятном застывании на месте, подчас с незакрытым ртом, со взглядом, не сфокусированном в окружающем пространстве, с невнятным бормотанием некоторой пастернаковщины ("...но кто мы и откуда, когда от всех тех лет..."), с подозрительной вновь появившейся привычкой глазеть в абсолютно пустые небеса, клубящиеся тучами, насвистывать однообразные мотивчики, курить всякое дешевое говно, включая "Пегас", а чаще всего полеживать на диване с нехорошей книжкой в руках и с неизменным Сундучком поблизости.
Сундучок - это вообще явление. Нам иной раз кажется, что он завелся как-то сам по себе, без нашего, то есть, участия. Согласитесь, Сундучок, набитый всякой разностью - явление и впрямь необычное. Открывая его, всякий раз удивляешься его содержимому: тут тебе и ошеломляющая нежность, и тепло, и ласковое поглаживание славно поработавшего непарного органа, тут же и некоторое брюзжанье, капризничанье этакое, и детская глупость, и откровенная лень...
Словом, очередной август, в преддверии своего апофеоза, или как там правильнее, апогея, что ли, ибёнть.
Вечно-бодро-озабоченные дикторы телевидения бубнят что-то из миллионов ящиков на планете, последние недели радуют нас необыкновенными по силе своей художественной расцветки (и по жути, нагоняемой на нас, indeed) закатами, воздух по вечерам пахнет чем-то из детства (концом лета, не так ли, Святой Отец?) и общее настроение смиряется как-то с мыслями о нашей общей бренности, о предопределенном  "That all, folks!", о тщете и тленности окружающего нас бытия.
В интернетовских краях, между тем, царит обычная веселуха, гигантские члены совокупляются, как обычно, с гениталиями мелких парнокопытных (ПОРНОкопытных, may be?), чаты чатятся, баннеры кликаются, всё коннектится, на сайте "Кирилл и Мефодий" дискутируется последний рассказ Аксенова. Сетевые ****и раскидывают повсюду свои фотки с гипертрофированными грудями, американские программеры сообща требуют освобождения известного в узких кругах хакера-рас****яя Кевина Митника и прочее и прочее. На периферии же всей этой вакханалии едва слышно играет полувековой сакс Миллигана, гипотетический прибой накатывает на некие мифические берега Карибского бассейна, мулатки, креолки, метиски и прочий отстой "латинос" по вкусу, в качестве фона ко всему этому делу, прилагаются...
"Мама зузу, бабулие... мама зузу, джага-джага..." - что-то в этом роде.
Вернемся ж в межвековую Москву ж, Йа и прочие. Благостные вечерние неторопливые прогулки сквозь Китай-город, наблюдение вечно-веселой толпы в пост-закатный час на улицах, полотняные зонтики уличных жралок a-la Paris, влажное дыхание скверов и парков, бульваров и отдельно произрастающих палисадников. Странный город. Родной и незнакомый одновременно.Хочешь - не хочешь, не избежать нам тут скупой ностальгической слезы:

Сколь пива попито, сколь пройдено шагов
по этим вечным, гулким тротуарам...

...Уж и не помню, откуда это, сочтем экспромтом. Итак, усаживаемся, скажем, на углу Новой площади и Солянского проезда, ввиду церкви Всех Святых На Кулишках, с Кириллом и Мефодием в Ильинском сквере по правую руку, с каким-то чахлым паркингом прямо посередине, с куском китайгородской стены в перспективе, вкупе с уцелевшими башенками Зарядья и горбом уходящей к историческому холму столицы Варваркой, под недремлющим шпилем Дома На Котельнической Набережной, с кружкой холодного пива под носом, of course, запах тины и водорослей - ветерок с недалекой Москвы-реки, рядом Сундучок. Вот вам и типичный уголок московского уюта, когда, попыхивая трубочкой, можно расслабиться, рассматривать мимо шагающую публику, мимо шуршащие авто, мимо летящих жирных московских птиц, мимо плывущие облака3...
Эти уж мне московские летние вечера или, как славно как-то выразился досточтимый Йа - "предвечерье".
...Гроза, генерирующаяся где-то в Капотне из испарений псковских и новгородских озер, московские птицы (жирные вОроны), неторопливо прогуливающиеся промеж шуршащих шин (ещщще пару шшшшипящих, сударыня:)...
Где мои любимые, думается мне в такие моменты? Где я сам, наивный и незлой мальчишка начала девяностых?
Нет ответа и никогда не будет. Тучи таки располагаются над сквером, крупные, что твой виноград, капли начинают шлепать по асфальту, предгрозовой ветерок метет по тротуару окурки и обертки от мороженого, дождь начинается, и Сундучок начинает скулить, и пора уже потихоньку рулить к метрополитеновским теплым и вонючим кишкам - домой, домой, к продолбанной и обтруханной колченогой кушеточке, к отстойному "кофию", в "облезлость квартиры, наводящей грусть" (да простит меня еще раз Борис Леонидович).

Над крестами "Кулишек" -
вОроны встают на крыло
Ветер клочками афишек
играет зачарованнО
Сладостно и тоскливо -
плавятся купола
Иероглифы сиротливо
съежились в письменах
К Господу без печали
такой, как я не придет
Его мы не замечали
А  Он нас - возможно, поймет...