Мост

               
               
                А. Т.
                и друзьям-одноклассникам
               
               
           Конец семидесятых.  В сентябре.
           Стол с изобилием напитка «Буратино»,
           во всех аспектах очень милая картина --
           тусовка-сейшн во столице на Днепре.
           За тем столом серьезный контингент,
           в крутых прикидах фабрики «Киянка»,
           лишь именниник в чем-то диссидент --
           одет «по штатски» -- тетя эмигрантка.
           Пока нельзя об этом говорить,
           и что нам, в десять лет другие мысли --
           вот с математикой мы здорово провисли,
           и как Блохин мог «Сент-Этьену» не забить...
           А юбиляр краснеет на глазах,
           с бокалом встала Нефертити - Алла,
           еще малы мы, но сдержать ее накала
           могли наверно только при слезах...
           Но обошлось.  Поздравлен юбиляр,
           задарен этикетками «жевачек»,
           нам всем по десять -- это много значит,
           не осознали, что и шар планеты мал.
               
           Его двадцатилетия, увы,
           я не застал -- «то зовсiм iншi справи».
           Была война.  Я не имею права
           на описанье боли той войны.
           Хотя она прошла и сквозь меня,
           и мой Саланг потребовал отваги,
           и пусть чревовещатели и маги
           вещали - «это не твоя стезя».
           Мой Хост не выдержал осады в сотни дней,
           моим Баграмом взлетов и посадок
           остались строчки. На воображенье падок
           я разглядел двадцатилетний юбилей...
           И верю, было: -- у бетонки на камнях
           открыли то, что завсегда меняет дело,
           и до меня сквозь мили долетело:
           -- «Живем Андрюха!  Сохраняет нас Аллах!»
           А я мусолил сигарету на ветру
           у стен, плющом увитых alma-mater,
           она сказала -- «Что, не ймется Штатах?
           Тhen drink to friendship, if it's  really true».
               
               
           И через год на набережной Сены,
           румынка-беженка затеяла гадание.
           -- «Забудь о них», - сказала в назидание, --
           -- «Что дружба детства в плоскости вселенной...»
               
           Шесть дней до путча.  Прилетев  в Москву,
           я набираю телефон семидесятых,
           но равнодушие в зумере предвзятом,
           что не колышет театральную братву.
           Я снова набираю номер тот,
           на этот раз из киевской квартиры,
           видать мои сместились ориентиры...
           И женский голос -- «... через час придет...»
               
           Мы пьем из банок водку, словно мед.
           Дождь во дворе.  Случайны рядом лица.
           Он утром будет в северной столице.
           Меня судьба в Чикаго унесет.
           -- «Андрюша, дочь -- вот это круто, брат,
           я тоже к дочери давно предрасположен,
           и пусть процесс зачатия не сложен...
           Лишь по любви возможен звездопад.»
               
           Я улетал и снова приходил
           в наш вечный город, лучший на планете,
           пожил в Москве, на юридической диете,
           и на стихи пока хватает сил.
               
           Сентябрь.  Киев.  На исходе век.
           И на столе отнюдь не «Буратино»,
           но будто не было всех лет и карантина,
           вот юбиляр -- серьезный человек.
           Сестренки, братцы из шестого «А»,
           тридцатилетие нас в Лету не скосило,
           я твердо знаю -- где б нас не носило,
           есть этот Город, где мы молоды.Всегда.
               
                Москва - Киев,
                сентябрь - ноябрь 1997