Часы Шагала

Мои детство и юность отравлены механическими будильниками. Их плоское и жесткое тиканье – вариант китайской пытки, когда на темя капают ледяной водой. Оно не дает заснуть своим «спи пока, пока, по-ка, пока...». Пока истеричный визг не выкинет тебя из постели в черноту. Но отупевшим хозяевам будильников этого бывает еще и мало, и они ставят железные часы в железную миску, обкладывая их камнями, - и тогда кажется, что поезд уже в полуметре от твоей головы, колотящейся на рельсах.   Храни, Боже, от режущего света, от стен с синей масляной краской, от холодного ветра в рукавах!
Электронные лучше. Лучше уж так, молча: 23:58, 23:59, 00:00. Пауза. И новый виток: 00:01, 00:02… Глаза просто встречаются с цифрами, которые тихонько, как очень воспитанные дети, играют во что-то, сменяя друг дружку.
Самое забавное – наручные,  если они золотые и даже с бриллиантами, этакие елочные-сказочные: «Время подняло меня ласковой волной, вынесло на блаженный берег… Теперь кружится оно в моем золотом колесике, щелкает изумрудные орешки. Каждая секундочка – драгоценность моя…» А у времени свое на уме, оно – сзади и над тобой. И начинается все иной раз так просто, как будто все как обычно.
Но есть настенные часы Шагала. Звук их хода - чистые и глубокие сердечные тоны. В шагаловских ходиках слились время Бога и время людей, и потому они не отсчитывают время, а воплощают его – божественное – деревянной плотью своего футляра. Иисус, живя среди людей, тоже не мог не сострадать им ежеминутно,  хоть и знал, в чем смысл их страдания. Потому и шагаловское время – богочеловеческое - всплескивает крыльями от ужаса, мечась под потолком.
Оно дает приют влюбленным в своей глубине,  у самого маятника, похожего на маленькое солнце. Среди прелестных перовых рисунков Шагала есть один, где его лицо -циферблат часов. Это странное существо восстает против своей механической природы и сдерживает ладонью сердце-маятник, чтобы продлить тот миг, в котором чья-то нежная рука кладет на стол два плода. Вот-вот маятник будет отпущен, качнется с большей силой, чем обычно, и обратно, разгоняя, учащая пульс, и жизнь станет «взахлеб», и пойдет, и пойдет…
Такое я встречала, кроме Шагала, только у Лорки. И у него тоже время замирает, войдя в сгусток горя или счастья: «Миг остановится, горький, как цедра…». И после этого даже может двинуться вспять:
«И кажусь я себе в эту пору пустотою из звуков и боли,
Обезумевшими часами, что о прошлом поют поневоле.»

Песочные часы – модель реинкарнаций. Вернее, модель того, какой представляется нам эта сизифова повторяемость. Грезится место отдыха, самый лучший на свете пляж: освобожденный песок всех песочных часов – чистый, шелковистый,  неподвижный… до самого горизонта и дальше…