Отчий дом

Мне казалось всегда, что деревьев срастаются ветви
Где-то там, высоко и по ним можно смело ходить.
А над белой горой нам виднеется только лишь четверть
Золотого простора, вплетенного в синюю нить.

Я смотрел в никуда и искал непорочную свежесть
Светло-розовых льдин, рассекающих черную плоть.
Только странные сны посещают все реже и реже,
И так просто их тени на лужи дорог расколоть.

Даже в темных дворах уж почти не бывает старинных
И проверенных чувств, так знакомых, как собственный дом.
В неподвижности рам тусклых окон, отчаянно длинных,
Не простится закат со стеклом, зарешеченным льдом.

Мне бы только начать, мне бы вспомнить сухие прожилки
Фиолетовых вен на спокойных прохладных висках;
Черно-рыжую тень неподвижной речной лесопилки
На исчерченных белым прозрачных шершавых песках.

В светлом озере четки распластанных линий узоры.
Больше холода нет, до веселья рукою подать...
Воспаленные — да! — и рассветом умытые взоры
Видят в этой родной до бессилья тиши благодать.

Сказкой яркой цветет полуночное яркое Слово,
Пережившее страх, невезенье и белую кровь.
Замолчит ли оно? Нет, восстанет из мертвых и снова
Вознесется над домом, ценя безыскусный мой кров.

Он навечно со мной — потому, как вода, несгораем.
И когда свою дверь отворю после долгих путей,
Скрипнет старый порог, и повеет — забытым? — тем раем,
Что остался таким же, как в памяти робких детей.

И во время паденья по смертному ровному склону
Откровенных грехов и холодного липкого зла,
Может, мы не поймем по далекому слабому стону,
Что в последний момент нас родимая щепка спасла.