Реквием. Глава 17

Всё было у Терешина в порядке.
День начинал с активной физзарядки.
Потом в снегу барахтался тюленем.
На кухне, расправлялся с пельменем.

Через ступеньку, с этажа шестого,
Летел во двор, Грудь мучала изжога.
Простуда лихорадкой ночью била.
Да на стопе натоптыш,  словно шило.

Служил он борзописцем в литотделе.
Его продвинуть в партию хотели,
Готовя себя к новой важной роли,
Он должен проявиться в комсомоле.

И потому, вертелся он как белка.
Искал, копал, выкапывал, но мелко.
Ландо его подталкивал в лопатки:
Буржуи – это те же куропатки.

Бери на мушку, глазом распластайся.
С оружием, как с бабою срастайся.
Режь по пупок. Пупок всего начало,
Бей прямо в совесть, чтобы замолчала.

И приравняв перо своё к нагану
Терешин Саша бил по хулигану,
По мракобесу, царскому спецу,
По бывшим: офицеру и купцу.

По плотоядной согбенной торговке,
По женщинам, гуляющим у бровки,
По беспризорным и мастеровым,
В напраслину чадящим в небо дым.

Его уже заметили, хвалили.
Коллеги узнавали, хамы льстили.
На пленуме, хотя ещё и вскользь,
Его в пример поставил Розенгольц.

Как вытекающий из преданности фактор
Его в приемники себе провёл редактор.
И сам попал под чистку – выпал срез;
Очищенный, он всё - таки исчез.

Стал Саша, Александром, сын Ивана,
Того, кто, в царском чине капитана,
Всю первую прошёл, вкушая зло.
Был ранен дважды, вылечен; везло.