просто всякая ерунда

Завод на равнине слеп
На солнце легко смотреть.
Как белые мотыльки
две лошади -- я и ты.

Ночна-я кровь
из худеньких жил бежит,
поля упали ниже уровня сна...
... зацепился за взгляд и упал
дом на краю...

Ночна-я ткань
меняется на глазах
на улицах, на щеках,
царит на мятом стекле – будто печать...
Это желанные прятки уставших искать...

Куда ты шёл?
только небо и провода,
луна в горловине рек,
луна в половину век
и луна на грани лица
вертят тобой...

Земля пуста.
Куда же ушли леса?
Когда же сожгли уста
чьи имена?

Только небо и провода,
и луна на карте высот,
луна из живых пустот
и луна...

И поезд неразличим,
пока не сплели лучи
две робости, коротки,
как всякие огоньки.

* * *
По белому по белому колкому
по чёрному по чёрному долгому
за ноликом соколиком финистом
ворона перебитая кинулась

Узлом по ускользающей улочке –
железом пахнут кофе и булочки
железом пахнут кнутья и пряники,
гремят в косе железные бантики.

Железом пахнут прутья и поручни
железо вместо пищи и помощи
железо на ошейнике горечи
Глодай свои железные корочки!!
Чуму во рту три года вынашивай!
Железо, как ребенка, вынашивай!

По белому, по жалому, полому…
осталась на обочине голая.

Сама такая стылая, талая,
овраги  сбили  ноги дырявые.
Стеклянная,
Бумажная,
Сахарная –
расклеится, порвется, сломается…


               * * *
   
Когда мне приснится заброшенный сон,
где ты будешь листьями в яме,
а я буду псом?
Когда мне приснится,
когда лебеда
пройдёт половину стены,
неестественно прямо держась темноты на высоком полу,
я буду в подполье сидеть и расти от земли головой,
я буду стрелять и ваертеться,
но лица
мои не страшны,
потому что закрыты страницами почвы,
карнизы погасли,
опасные швы на двери зарослИ.

Когда мне приснится зачесанный набок висок золоченого детства
и место,
где нечем дышать от соседства –
на улице узкой и скользкой, но ласковой –
ведьма и карла,
на камне из парка
стоит восковая минута,
застыла, вмешавшись в нелепую вязь очертаний…

Когда мне приснится
страна, острова, где летают ресницы,
то все мои лица
туда обернутся,
запрыгают крыши :-- Слезайте!
Слезятся дома и качели, печалятся в пекле.
Я спектром мигаю,
ложусь на окраины клеточной призмы.
Я острая слёзка в подзорной трубе,
я вас вижу – в сквозном и лучистом

нечистые греются в жерле холодного духа,
Зачем нам дрова, -- говорят, -- если есть зубочистки?
Они разрубают себя, рассыпают себя на лучинки,
Им дым легче пуха.

Крылатые перья растут сквозь асфальт и становятся старше;
деревья больны не дуплом,
а животным и лиственным слухом
отсутствия родственных веток.

стучится в планету,
стучит по ночам
земоя изнутри человека –
он прыгент в себя, если встретится с ней,
он её никуда не отпустит. 

Когда мне приснится магический сон?
Я тоскую по раме,
по ране оконной живой,
сквозь которую видно живое –
любое, что нам не светИло,
но держится с нами
и чуть позади.

Когда мне приснится,
что ты проступаешь вокруг,
я кинусь осколками рук
возводить города на костИ
и прятаться в них навсегда,
вплоть до счастья разгрома,
до запаха масляной краски,
до выхода памяти в донное небытие.

Когда я замечу во сне,
что задумчивый край
оградки из прутиков – детиков
                детского сада
грозит разрастись до забора и выпрыгнуть вширь, --
я сбегу.
Как будто бы выбросить мусор,
сходить в магазин,
согреть свою девочку тёплым куском живота
на линии инея –
только бы глаз не кидать,
не жонглировать или не врать.

… Я незаметно скрываюсь от радуги в пятнах,
от жёлтой змеи из наскока –
сама же
её и надула, пустила в щёмящую твердь,
в незнакомую меткую вечность,
в извечную местность
за тёмными сильными реками,
пьющими нас или бьющими в нас,
и когда
увижу всё это во сне,
я пойму,
что мир загорелся не зря.