Шла девушка по улице в час темный...

Апрель 1999 года.
Шла девушка по улице в час темный,
Шел мокрый снег да тикали часы,
Был грустный вид ее немного утомленный,
И не являл собой особенной красы.
Поникнув непокрытой головою,
Брела, устало глядя в темноту.
Поссорившись и с миром, и с собою,
Она в себе убила радость и мечту.
На вид ей было, может, лет шестнадцать,
Но, заглянув в тоскливые глаза,
Увидеть можно было только старость,
А молодость найти никак нельзя.
Брела она по бортику дороги,
Кидала взгляды исподлобья на огни…
Я видела их. Было очень страшно –
Безумьем пустоты полны были они.
Нет, девушка была не одинока –
Ведь были у нее друзья, была семья.
Вот только сумасбродная дорога
Вела ее, к прискорбию, своя.

Горела лампа, ласково мигая,
Дымился в чашках на столе горячий чай.
Бок чайника, застенчиво сверкая,
В сердцах подогревал цветущий май.
Ребята меж собою говорили,
Играли музыку на грустные стихи,
А временами просто чай свой пили,
Задумчиво, как вешний сон, тихи.
Был за окном декабрь, вечер тихий,
Кружился и ложился мокрый снег.
И разговор затронул глупость, слабость –
Как им легко дается человек.
Один из говоривших перебрался –
На подоконник сел, лениво глядя вниз.
Сидел, смотрел на фонари, дороги,
На мокрый, чуть заржавленный карниз.
Вдруг встрепенулся: «Вот! Идет опять!
Скажи-ка, и не лень же человеку
Так изводиться, таять и гулять
По мокрым улицам и тающему снегу!»
Один промолвил: «Что ей не сидится?»
Другой ответил: «Плохо с головой!
Она же ненормальная, поверь мне,
Она ведь не в  ладах с самой собой!»
И лишь один, задумчиво и строго,
Чуть сдвинув брови, встал и не спеша
К окну подсел и глянул на дорогу,
Сидел в задумчивости, медленно дыша.

… Неслись навстречу пыль, автомобили;
И фонари, холодные, как снег, -
И то привыкли, даже полюбили
Когда под ними шел тот человек.
Шла невысокая и хрупкая девчонка,
Ступая осторожно на краю,
Ссутулившись от тяжести великой,
Несла печаль заветную свою.
С тоскою с края шла проезжей части,
Надев наушники, чуть убыстряла шаг,
Беззвучно музыке звучащей подпевала,
И думала о том, что жизнь – пустяк.
Летело время быстро, незаметно,
День ото дня все то же, все опять,
Все так же, днями вымучив улыбку,
По вечерам одна идет гулять.
Все так же равнодушно ветер светит,
Бесстрастные, взирают звезды вниз,
Никак никто девчонке не ответит,
Не объяснит, что жизнь – Божий каприз.
Она одна, и каждый день – темнее,
И ночью кровь из перерезов рук,
И все смыкается теснее и теснее,
Над головой чернеет смертный круг.

Опять все то же – ветер, снег и слезы,
А на душе – печальный серый мрак,
На улицах усилились морозы,
Желание последний сделать шаг.
Стоит и смотрит молча на машины,
На снег, летящий врозь из-под колес,
И постепенно расправляет плечи,
И на лице – лишь след недавних слез.
И вдруг – затормозили резко и бесшумно
Колеса белой, точно молоко,
Машины в темноте, прекрасной «Вольво»
И встали от нее недалеко.
Из двери мягко выбрался, как тигр,
Серьезный, молодой прекрасный… Бог.
И бросив взгляд и пристальный, и умный,
К ней подошел, исполнен силы, строг.
«Простите, девушка, ты, часом, не Эллина?»
«Все может быть. Возможно… Ну и что?»
«Ну что ж, тогда иди садись в машину.»
«Вы что, с ума сошли?! Да ни за что!»
«Иди, не спорь. Ты видишь – я сильнее.
Но я не причиню тебе вреда.
А хуже, чем сейчас, тебе не будет.
Ты жить не хочешь, верно? Скажи, да?»
И, равнодушно вдруг пожав плечами,
Она к машине подошла его.
И тут же вспомнила, как не спала ночами,
И как сбежать решила от всего.

В машине тихо музыка играла,
И «Вольво» мягко, быстро мчалось в ночь.
И девушка чуть смутно понимала,
Что он решил зачем-то ей помочь.
Остановившись рядом с магазином,
Он вышел и открыл дверь перед ней.
Он был сама уверенность и сила,
Он был чужой, но ей был всех родней.
«Я увезу тебя в то место, где, Эллина,
Нет рынков, слез, машин, людей, дорог…
 И нет ни одного там магазина,
Но есть меж сном и явью там порог.
С собою сразу надо взять, что надо,
Чтобы потом не думалось о том,
Чтоб не было ни голода, ни хлада,
Чтоб думалось о вечном и святом.»
Эллина, выйдя, горько усмехнулась:
«Святом? О чем? Мой бог, какая чушь!
Что может быть хорошего, святого,
Коль люди – только тонны мясных туш!»
Смотрел он как-то пристально – бесстрастно,
Но молча, не ответив ничего.
Она решила, спорить тут напрасно,
И быстро отвернулась от него.

Был магазин прекрасен, точно чудо,
Был полон всевозможнейших вещей.
И возникали, как из ниоткуда,
Мечты из детских радужных ночей.
И сотни ламп горели ярким светом,
Чтоб подчеркнуть торговый чудный мир:
Игрушки, вещи, обувь, шоколадки,
Воздушные шары и фрукты, сыр…
Он первым делом ей купил одежду –
Молочно-белую, как «Вольво» вся его,
Молчал в ответ на все ее вопросы,
Не объясняя действий, ничего…
Одежда была белой, мягкой, теплой,
В ней был необходимый весь комплект.
Эллине было жутко неудобно,
Она сбежать пыталась. Где там! – «Нет!»
Он замечал любые ее взгляды,
Она ж не понимала, отчего
Он покупал все то, что ей хотелось, -
Она ж не говорила ничего!
Но, видно, трудно было не заметить,
Как улыбнулась в первый раз она,
Когда купил слона он – метр на метр,
И ей отдал, сказав: «Неси сама!»
Он кончил делать лишь тогда покупки,
Когда для жизни их двоих он все купил;
Он видел, как она устала жутко,
И ей поспать в машине предложил.

Май 2001 года.
Колеса чуть шуршали, еле слышно,
Эллина от усталости спала.
Ее куда-то белая машина
Неудержимо вдаль с собой влекла.
Когда она проснулась, осмотрелась,
Кругом был только белый снежный лес.
Она в лицо водителя вгляделась,
И страх слегка подвинул интерес.
Он к ней не обернулся, очень тихо
Спросил: - Уже проснулась?
- Ну так что ж?
- Да ничего… Возьми там на сиденье…
Лежит с зеленой ручкой острый нож.
- Зачем мне нож? -
Эллина удивилась.
- Бояться будешь меньше; если что,
в твоих руках и власть будет, и сила,
ты будешь знать, что не обидят вдруг. Никто.
Эллина устыдилась своих страхов,
И нож не стала брать и пачкать рук.
Ей почему-то вновь хотелось плакать,
Ее опять терзали сотни мук.

Дорога сзади в вечность уходила,
Смотрела девочка в подмерзшее окно,
И незнакомца вдруг она спросила
То, что ее так мучило давно.
- В чем смысл действий? Так или иначе,
Мы все живем затем, чтоб умереть,
Попутно, правда, есть еще задачи,
Но стоит ли страдать или терпеть?
Дорогу боги дали нам большую,
Но хоть один повесили бы знак!
Зачем я злюсь, зачем всегда тоскую,
И наконец, что делаю не так?!
Мне дела нет до долга! Я не знаю,
Зачем я родилась на этот свет,
Когда давно я умереть желаю,
Когда давно желаю знать ответ!
Что счастье? Призрак; в дом оно заходит,
Приносит вам сумбурные мечты,
Потом уходит и с ума вас сводит,
Сжигая за собою все мосты!
И дождь идет, как прежде, равнодушно,
И способа доступней в мире нет,
Чтоб показать, как в мире все бездушно,
Чтоб погасить еще горящий свет…
Мне дела нет! Я слышу, - «мир хороший,
и зло есть в каждом, равно, как добро,
и белый цвет сменяя черной кожей,
приходит то, что свыше суждено.»
Но мне смешны подобные сужденья!
Я не желаю жить, любить, страдать!
Мне ради счастья не нужны мученья,
Я не хочу сидеть во тьме и просто ждать!
Чего? Что может быть ужасней, в самом деле,
Одно и то же, день за днем, из года в год,
Душа томится и страдает в теле,
Оно же все равно живет, живет!
Его не уничтожить, слишком развит
Поганый и мешающий инстинкт!
Зато оно со временем болезнью
Не умирая, нам за мысли мстит!

Внимательные темные глаза
Следили в зеркале за ней,  опять бесстрастно.
Но только  иногда быстрым огнем
Проскальзывала в них, горя, опасность.
Не для нее – ее он не обидит.
Но жить ее заставит вопреки
Всему тому,  что любит, ненавидит,
Что есть дитя ее слепой тоски…
Он был когда-то так же зол, горячен,
Он верил, он любил, он ждал, мечтал.
Пока однажды, жизнью озадачен,
В один момент он все не потерял.
Судьба, в насмешку, зло его лишила
Всего того, что  дорого ему.
Она ему за радость отомстила.
И он в огне метался – «почему?»
Он гордым был. В отместку злой судьбине
Он сам себе придумал выход – смерть.
Он был тогда, в то время, на чужбине.
И там же и решил он умереть…
Наркотики, и в день – все больше доза,
Встречался он с мечтами в облаках –
С их духом полусмерть его сводила,
Он наяву встречался с ними, не во снах.
Пока однажды твердою рукою
Его у смерти его Мастер не отбил.
Очнувшись, был он так разбит тоскою,
Что он Учителя  бы с радостью убил.
Он попытался; позже со стыдом
Он вспоминал свои попытки уничтожить
Его тепло, покрывшись колким льдом,
Покрывшись злом, его пытаясь множить.

Тут девочка, внезапно уловив
Улыбку на лице у незнакомца,
Вдруг замолчала, словно проглотив
Комочек острый, жаркий, будто солнце.
- Прости, Эллина. Нет, я не смеюсь.
Мне даже более понятны твои слезы,
Чем я, возможно, к этому стремлюсь.
И у меня в душе бывали грозы…
Ответов нет. Вопрос о смысле жизни
Такой же вечный, как и этот мир.
Такой же вечный, как о смерти мысли.
Неосязаемый, как дух пустых квартир.
Ты жить не хочешь – это твое право.
Твое желание, возможность, человек.
Но воли у тебя давно не стало.
А значит, стал бесправным весь твой век.
Его любой имеет право потревожить;
Его любой имеет право взять себе.
Ты отстоять его не сможешь. Будет множить
Он отвращение твое к любой борьбе.
Вот я забрал тебя сейчас с дороги,
С дороги, что уводит в никуда.
Я перенес тебя через пороги,
В которых тебя сбила бы вода,
Своей душе теперь уж ты не властна.
Твоя душа, считай, была мертва.
И вот ни жизнь, ни ты ей не опасна –
Она со мной теперь и вновь она жива…

(Продолжение следует)