newансы мифологии

Тесей

Аид меняется. Священноводый Стикс
иссох: прообраз праха – обратился в прах.
В обычную траншею, новый образ, микс
чьих-то заблуждений о живом и мертвом.
На бывшем дне, в пыли: трава, окурки, шприц –
классический пейзаж, заблеванный классическим Хароном,
упившимся нектаром и упавшим ниц;
да и туристами с монетками в зубах

(а часто, даже в прорезях глазниц),
поток которых наполняет это русло
по-прежнему. Собой. Вот только Черных Птиц
в Кровавом Небе не увидишь больше.
Когда-то интересный оппонент и собеседник, Сфинкс
с опросником своим, для путника, намедни, столь же
привычна, как толпа химер, сатиров, гарпий, прочих греч-их лиц,
увы, кривое зеркало Эллады – тускло.

И отражает, лишь, внутри своих  границ
треть бюста в профиль: челюсть-губы-брови строги;
стою – типичный олимпиец: звено, в чреде общесемейных неурядиц
(из крана – Хронос ржаво каплет в ванну).
Внебрачный сын, неверный муж, плохой отец –
еще один Герой – телеэкрану
(вот только не мешало бы побриться),
а если повезет – так сразу в боги.






Ариадна

Налево от входа,  не чувствуя тела – в потемках – 
на ощупь, страшась, спотыкаясь, – и громко – дыша,
по лабиринту, меж скалистых – обломков – клочья одежды
оставляя – на кромках – до первого факела, вздох –
– ненадолго.

Удушливый – чад – уродливы тени на стенах:
любимый, сестра, –  брат –  отец, переплетаясь,
пытаясь узнать кто из них – виноват – во всем,
что случится; бесплотно сцепляясь, беззвучно – кричат –
– назад.

Сначала. Теперь уж – направо –  за угол ступить,
услышать из детства смешок – Минотавра – под ухом,
как было смешно! От детских забав – до кровавого –
– нрава – неистового; какая нашлась на него
чудовищная – управа.

Подземная сырость, промозглость – размок – даже
свод. Тесей, выбирая из сотни – дорог –
– смог – выйти наружу живой невредимый,
сжимая – клубок – смотав нить судьбы;
в крови с головы – до ног.

Наверное прямо. Как часто бывает – сестра –
нелюбимая – Федра – недолго в тени оставалась,
– игра – началась. Бессчетны ходы, тупиками
закончились завтра шершавым – вчера. – Начинать
все сначала – пора.


Одна. Лежит на желтом прибрежном песке Наксоса. Корабль Тесея уже почти не виден на горизонте, а веселая компания Диониса еще в пути. Лицо спящей…






Ясон

"Геракл, - экая паскуда! – покуда
я валялся пьяный – с наядой,
в сырой утробе корабля – бля,
как там бишь его… – Арго!
Так этот жертвенный дебил – свалил
в Мизийские леса - и сам,
и Полифема взял с Гиласом… трое – героев!!
Но этот, всё же, эка сволочь – ночь
убеждал его, был – мил,
пил до блевОты – вот он
вам результат: чуть только трудности – прости!

Не, ты бля – для
начала, сука, дракона замочи – чин
чином, как и обещал – тогда прощай!
Тогда на подвиги – беги.
Полубожественный ублюдок! – груда
дерьма и мускулов - без слов.

И нахер я связался с этим, желтеющим дерьмом – руном?!
И в жопу, идиот, полез, видавшей всяческие виды – Колхиды…
На кой мне, кой мне хрен сдалась – власть
в вонючем гребаном Иолке?! – толку
от этих подвигов, коль я, могу ведь - и умереть!!

Ну как все было хорошо?! – еще,
казалось бы, немного – и бого-
обещанное бы сбылось – небось,
не шибко было б трудно – но,
нравится, поди – Палладе
крУжева трудностей – плести?!

И что? Теперь даже во взгляде – ****ей-
-героев этих, виден страх – "нах…
на погибель мы плывем – и днем,
и, особлИво, ночью?" – и проч.
и прочее. Пускают импотенты сопли – под вопли
вязкие охрипшего Орфея – скорее
бы заткнуть им пасть – украсть
вонючую закланью шкуру – и сдуру
как-ньдь, ненароком, пришить в пещере – огнедышащее.

Вот тока, сука, кто и как? – мудак
Анкей? – смешно. Урод Адмет? – нет.
Иль, быть может, Теламон? – он
гад такой, велеречивая скотина – длинно
умеет говорить – и вид
имеет, завсегда, такой – тупой,
но чуть вступиться в бой пора – он не хера.

Казалось бы, Герой – Тесей – во всей
своей красе афинской, способен на – особенно
ублюдские и жуткие – поступки…
Но и у него кишка тонка, как нить – убить
дракона, все что может – эт
устроить чернопарусную встречу обоим – своим
отцам, в честь одного назвавши, вскоре – море.

Которое швыряет это обдолбанное священнодрево – налево
и направо, вот дерьмо! и в такт грозе – Зевс
стегАет небо молниями, громом, трясет – всё,
словно, раскрасневшись, бедрами по пьянке – лемниянки,
желая жизнь заполучить сполна – до дна,
здесь и сейчас. Казалось – малость:
забыться и не думать ни о чем – причем,
совсем, как симплегады – надо
смыкаться - размыкаться – симплегадство,
есть символ Хроноса, покорности судьбе – но в голове,
свербит и хочется орать: - "****ь,
что же делать?! – твою мать!!"






Арахна

В Нюкту лают собаки бессильно
На Селену ощеривши пасть.
Тусклым светом ущербным лучина
На столе освещает мне часть
Полотна. Чуть поодаль – богиня Афина,
Надо мной триумфально смеясь,
Завершает большую картину
О борьбе с Посейдоном за власть.
Я молюсь, чтоб Нюкта была длинна,
Продолжаю узорчато прясть.
*
Грудой плоти Пандемос – по центру,
В объятьях сплетясь, возлежит - символ сонма
Богов. Воплощаясь в немолодую гетеру,
Подле спящего слева Героя, глядящую отстранено,
Как жужжащая муха ползет и ползет по ее бедру.
Бархатисто, щекотно дыхание тлена -
Закрывая глаза принимаешь на веру:
Звуки капель гиад, где-то плачет ребенок,
Шелест листьев оливы, чей-то вой вторит ветру,
… неразборчиво шепчет Герой, прижимаясь спросонок.
*
Утомленно смыкаются веки,
Но пряду, пока мозг не устал,
Вышивают дрожащие руки –
Красной нитью – Ареса оскал.
Изобильем раскрашены муки,
Что терпел непокорный Тантал.
Серебром мрачный образ - навеки:
Прометей распростерт среди скал,
Окантовка фрагмента – калеки,
И веселый пирующий зал.
*
Проживу эту ночь в полный выдох –
Доведется не каждому ведь
Погермесничать вволю на рынках,
Растопив красноречием медь;
От скалы оттолкнувшись, на крыльях
Над водой Икарийской взлететь;
Поиграть на кифаре, сирингах,
Грустной песне Орфея подпеть;
В Олимпийских прославиться Играх,
У стен Трои свою встретить смерть…
*
Этот вкус так мучительно сладок,
Как вино и объятья любимых.
Как простая, до боли, баллада,
Что поют поздним вечером в Фивах.
И уже от мертвящего взгляда
Почему-то не стынет кровь в жилах.
Вот и все. Ночь закончилась, надо
Не запутаться бы в паутинах.
Я готова, богиня Паллада,
Дай же сделать последний мне выдох.





Зефир

…По мраморному спуску
скользнуть к реке,
рисуя легкий бриз на полировке из
воды и тины - дыхание картины -
чуть неровно, каждый мускул
дрожит. Дрожит и кисть в руке.

Докрашивая в розовое блузку
На девушке; она невдалеке,
И смотрит через Кодак на ряд лодок,
Стоянку, церковь, казино – вокруг цветно,
Но в объективе узко,
Для чаек, копошащихся в песке.



Нот

Левее – оживление – движенье
В сторону Ледового спортивного Дворца.
Готовятся к баталии хоккейной:
Наряд, за портупеею лица
Храня "Закона Лик Суровый",
Пятно подростков, с липкими разводами винца
По центру, в единении с природой -
Осенние чуднЫе городские деревца
Играют "Шелест" в ожидании Исхода
Матча. Мелодию убогого Конца
Всего вокруг. Музон иного рода
Приоткрывает шторами гостиница
Напротив. С привычными фигурами у входа.
А в ресторане пьет и бьет и бьется что-то.



Эвр

Квартал прозрачен. Там, за очертаньем колбы,
Видны дома, машины, тОлпы,
Любые принимающие формы.
И на спиртовке, медленно бурля,
Под действием и спирта и огня,
Готовится коктейль очередного Седьмого Дня.

Законы так наглядны и знакомы,
И формул, водяными знаками маня,
Дают решения любой задачи, уравнения.

Проулок. В изометрии. Опять.
Здесь по дешевке отдается ****ь.
Безликая провисшая кровать.
Не знать об этом невозможно,
А закрывать глаза, вздыхая ложно -
Себе же, значит, врать безбожно.

И некому сказать, что некому сказать.
Не потому что сложно.
Короче - тошно.


Борей

В какой-то миг все комкается, звуки,
бессилье принимая на поруки,
бемольным 'си свистят в твоих ушах,
и 'солью выступая на глазах,
пытаясь докричаться 'до души –
утешить ее тоненьким ш-шшшшшшш…

стихают.






Мидас

Фригийский царь (пинок слуге) кипит негодованием:
Эти!!! ... дети!!!
Не смыть позор в Пактоле! Не забыться в Лете!
(проклятье!) сколько иждивенцам не даешь –
Все мало!!! (горько) Золотая Молодежь!

Ну почему осознается с опозданием,
Что виноват (чего греха таить) я сам.
И, сколько не пытался бы (по старой дружбе), Пан
Накидкой лиры заглушить газетный шелест тростника,
Семейные черты (увы) видны издалека.

А, посему – бессмысленны стенания,
И остается (долгий вздох) – смириться?!
И видеть ежедневно эти лица,
И наблюдать, как бесится внутри
Их жадность -желтая- в крови.