Графоману

Потуги графоманства
что голому – углы,
сродни похмелью с пьянства
и ломке от иглы,
и рифмы тень кургуза,
невыдержан размер,
эх! не желает Муза,
помочь – черкнуть шедевр:

Соединить покруче
целое из долей
да уложить всю кучу
в ямб, анапест, хорей.
И дел – залепить строчками
белый в полоску листок,
грустный сижу ночью я,
ручкой скобля  висок.

Катится шарик ручки
под пологом летней ночи,
укладывая в строчки
буквы, тире, многоточия,
левое полушарие
двигает правой рукой,
в правом шарю я –
там тишина и покой.

Где ты блукаешь Муза,
щиплешь устало лиру,
в рамках былого Союза
или где дальше по миру?
служила ты Пушкину, Гёте,
Байрону, Брюсову, Гейне,
помоги ж ты и мне, рифмоплёту,
стихов совершить творенье!

***
Как ножик вострый в пузо –
я подскочил в момент:
передо мною Муза
и с нею инструмент,
я думал – она тётка
в белом до пят балахоне,
а это красивая, вёрткая
девчонка в прозрачном шифоне.

Сгрёб бумагу и ручку,
на диван усадил рядом,
облобызал ручку,
бесстыдно обшарил взглядом,
пальцем скользнул по коленке –
мысли друг друга топтали –
к бару метнулся в «стенке»,
в бокалы плеснуть «Цинандали».

Испуг и разочарованье
прочёл в глазах девчонки,
но был я в тисках желанья
от мозга и до печёнки,
забыв про перо и бумагу,
не пригубив вина,
набросился на бедолагу,
лишь горько вздохнула она...

Стыдно сказать о таком –
все как в дурацком сне,
где я в стакане высоком
брюхом елозил на дне,
в клочья шифон изодран,
струны оборваны лиры,
давят немым укором
стены моей квартиры.

Утро старым трамваем
тренькает из темноты,
словно кто–то вздыхает:
не быть вам с Музой «на ты»!
Да, графоманство – обуза,
опустошенье и боль,
не надо насиловать Музу,
толку с этого – ноль!