Неокоченелый день

*    *    *

Ваш друг уходит.
По стене - напротив      
сползла тень города      
и, обливаясь потом,      
глотала пар      
и прелую листву.
Ваш друг уходит:
в доме за углом      
его ждёт тёплый разговор      
и кофе.
А он всё топчется,      
а он чего-то ждёт,      
(он чувствует,      
что он уже уходит).
Ваш друг уходит.
Прямо.
По листве,      
как по сердцам,      
опавшим ненароком.
По снегу.
По дождю.
В дурацкой мгле.
Дорогу протоптав к другой.
Уходит.

осень 1989г. Чернигов.




Я И МАРГАРИТА

Ласковая,      
как лист огуречный,      
она носилась с оранжевым утром      
(гордо),      
и был апрелово-прельский вечер,      
и пахло общественной гостинницей      
и уборной.
Проплыли розовощёкие тигры      
(она стонала, задыхаясь от шерсти),      
вечер сжигал последние свечи улиц,      
вечер...
И заныло в златокудренной выси,      
разверзнулись последние хляби.
Я выскочил на улицу      
седой,      
лысый      
и весь в грязи.
Она пробежала,      
солнечный локон             
метнула навстречу,      
да я оступился...
Тоже мне барышня!
Тоже!
Антихорейка,          
метаморфинка...
Ласковая,      
как поцелуй одуванчика,      
она танцевала вдоль улиц беззубых,      
и клацали фонарей вставные челюсти,      
и поцелуи ветра впивались мне в губы...

Могилёв-Подольский 1995г.





ГОРОЖАНИН

Музыкальная река,      
щеколда тревоги,      
об окраину села      
вытираем ноги.
Мимо, мимо пролетим      
на лукавой тройке      
и тотчас притормозим      
(слева, у помойки).
Стон,      
ошпаренный индюк,      
пиво,      
баклажаны,      
разжиревший милый друг      
заедает салом.
Скрипки порвана струна      
(ноет селезёнка),      
и трещит, увы,      
по швам      
старая "варёнка".
Перекошено лицо      
у хмельной мадонны,      
сигаретное кольцо,      
жёлтые погоны.
Отгремел двадцатый век      
погорелой крышей,      
вышел в поле человек      
и неровно дышит.
Трону тихо за плечо      
(он простит обиду),      
и к реке гулять пойдём      
(музыкальной с виду)...

Винница, октябрь 1996г.



*    *    *

Скончание века.
Эпоха застоя.
Затем перестройка      
дурного покроя.
Затем перекройка      
дурного пошива.
Все это так гнусно,      
зато справедливо...

А люди живут      
не смотря на эпохи,      
сажают деревья,      
готовят подвохи.
И верят:
кто в Бога,      
кто в чет или нечет.
И мир - ограничен,      
но миг - бесконечен.

15 апреля 1999г. Винница               




БИБЛИОТЕЧНАЯ

"Старик и море",      
море и старик      
в потрепанном картонном переплете.
А за окном - весна,      
а за окном, напротив      
громада облаков,      
а не громада книг.
Пространство вспыхнуло разорвано стрелой,      
раздался грохот      
(барабанный вроде)
и по окну ударил первый гром      
аккорд еще несозданных мелодий.

Винница, июнь 1999г.




НАД ТОМИКОМ ПАСТЕРНАКА

Сиятельное солнце уходило
за дикий серый серный горизонт,
И ровный диск опального светила
готовился покинуть небосвод.

А облака бегут за облаками,
в низине речка по камням бежит,
и ветер над погасшими волнами
без отраженья засыпает… спит.

Так день уходит.
Исчезает вечер.
Так наступает этой жизни ночь…
Но слышно,
как сгорают в доме свечи
и капает
на подоконник воск.

Винница, 1999




* * *

Конец февраля был отмечен зимою
Единственным снежным в году снегопадом.
И люди скользили по тонкому насту,
И падали, неосторожно ступая.

И падала сказка от Ганс-Христиана
Большими лохматыми хлопьями наземь,
И мерно кружились волшебные ноты
На партитуре Йоган-Себастьяна.

И это круженье, снеженье, скольженье,
Последние в этом сезоне заботы
О теплой квартире и теплой постели
Тонули в метельных сквозных разворотах.

Февраль 2001, Винница





КИЕВСКАЯ ПАСТЕЛЬ

Андреевским спуском спускалась зима,
Кружились деревья, кружились дома
И люди кружились туда и сюда,
Спускаясь Андреевским спуском.

Зима – как осколок кошмаров ночных,
На заднице – прыщ, под лопаткой – нарыв,
Когда под метелью напетый мотив
Скользишь вниз Андреевским спуском.

Трапеция спуска тонка и скользка,
В холодной перчатке застыла рука
И только мыслишка согреет слегка:
Спускаюсь Андреевским спуском

К любимой, что ждёт у кафе, на углу,
Где кофе немного горчит поутру,
Куда посетители, как кенгуру
Спустились Андреевским спуском.

Какой-то несносный мальчишка ворчал,
Ворчун на дороге в сугробе лежал,
Когда сквозь метель я ёё увидал,
Спускаясь Андреевским спуском.

Она уходила в обнимку с зимой,
И снег всё плотней у неё за спиной,
И небо кружилось уже надо мной,
Спускаясь Андреевским спуском.

Киев-Винница, 1999




*    *    *

Пляж осенний уходит за облака,
Мне сказали так много эти глаза,
Этих губ почти кровався медь:
Это ж надо – родиться... и умереть.

Ветер жесткой ладонью провел по лицу.
Там, где нету конца – места нету концу.
Прошептал очень тихо: “Родная, ответь,
Разве надо – родиться... и... умереть...”

Я ответ прочитал по твоим волосам,
Где запутался дым,
с тишиной пополам.
Я сжал руку твою, мысль хлестнула, как плеть:
“Значит, надо – родиться и умереть.”

Май, 2000 Винница