Книга день восьмой

                ОТ АВТОРА
Ув. читатель, книга ушла в запасники... Оставляю
из каждого цикла по подборке...
               
               

                Ⅰ
 
         ИЗ   ЦИКЛА "ТЕОГОНИЯ"


             *  *  *
               
 Разбилось зеркало на тысячи миров,
 на тысячи пространств и одиночеств,
            где в каждом 
                Он -
         лишь слово среди слов,
             где в каждом
                я -
        лишь отчество из отчеств.


         

          ПРОГУЛКИ ПО ГОРОДУ

 «…звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца».
                И. Бродский

      * * *
Пустынно.
Гулко.
Невпопад
шаги звучат.
Как жизнь,  закат
иссяк –
закончилась отсрочка,
но завершение - не точка,
пока не исчерпаем ад.

Терновник звёзд –
венкам венок.
Стенают духи подворотен.
Всё больше кажется,
что Бог
отнюдь не так уж и бесплотен.

Пустырь минуя и погост,
дорога тянется из града,
как будто кроме этих звёзд
другого света ей не надо.

      * * *
Пусть город спит.
Металл моих шагов
навылет ранит каменные ниши.
Здесь к мостовым становятся всё ближе
и гаснут звёзды – вестницы богов.

Кочевник одиночества - болид
погас,
закончив странствие по свету,
упал на незнакомую планету,
поскольку над своею был забыт.

Нет страсти выше холода души.
Так нелюбовь -
и только -
возвышает,
так тишина пронзительна в тиши,
когда её ничто не нарушает.

Но в час, как с крупа
сбросит чёрный конь
одну из звёзд, что вечность освещает,
здесь виден отцветающий огонь,
и это ночь от смерти отличает.

      * * *
Чёрно-сине-чёрный саван.
Силуэты зданий, зданий -
караван за караваном.
Звук песка вдоль оснований:
гонят мусор меж домов
ветры в стойбище столбов.
Темень – плотно полотно.
Эка новость –
жить темно.

Ночь бессмысленна, как ночь.
И куда, зачем идти?
Камни. Камни. Стёкол скотч.
Нет пространства – нет пути.
Словно вспыхнул луч в окне –
голос. Голос будто мне:
«Тише! Скоро день. Пойми.
Первый.
Первый из семи».


               
            ИЗ ДУХА МУЗЫКИ…

                ...разве не Слогом
                стал Звук
                разве не Словом
                стал Слог
                разве закончился Круг
                там где сначала Бог?..



завязка драмы -
плач в ночи
кричи
мой маленький
кричи!
завязка драмы –
юны лица
отца и мамы
чай
душица
чернила
черновик
черника
соученик
за ликом лики…
в чередованиях созвучий -
причины
следствия
и случай
непонимание
друг друга
непобедимое
как скука…
то чёт
то нечет
блик
на миг
младенец
юноша
старик…
стук чёток -
чаще
реже
чаще…
звук капель -
в чашу
чаше
чаще…
уют печи
тепло груди
кричи
мой маленький
кричи!
крик –
вездесущий Первый Слог
после которого
был Бог…

 
   ТЕОГОНИЯ

      1

Дождь.
Умерла Галатея.
Не оставляют в покое
запах воска,
сырой земли,
хвои.
Водостоки воют
сорванными бельканто.
Не хватило таланта.
Не хватило таланта.
Остановка.
Зябко-презябко.
Дождь.
Дождь -
тембр шагов.
Дождь
в стансах часов.
В глазницах канализационных колодцев
дождь.
Дождь –
это место,
где однажды основа
обрела парадигму
и стала Словом,
где бедный Пигмалион
сумел с душою жизнь соединить,
да время не сумел остановить.
Дождь.
      2
Куда я?
Сумрак капель.
Хаос.
Прости, что смертна,
девочка,
я каюсь.
Я создал мир –
с погибелью зари
в развязке дождь
шлифует пустыри
и постранично
ветры рвут псалтырь
листвы, где я
всем пустырям пустырь.
Свет не струится –
еле-еле брезжит.
Ночь впереди.
Над бабочками крыш,
где смерти ты,
не мне,
принадлежишь,
сочится кровь,
стекая к водостокам.
Невыносимо
быть богом!
      3
Силки домов.
Дождь –
пойманная птица,
раскинув крылья,
бьётся на асфальте,
сбивает сердце с ритма,
на пути
пожизненное путая прости
с посмертным
однокорневым
прощайте.
Стучится дождь.
Стучится клювом в дверь.
Вчера не возвращается в теперь.
Уходят судьбы
(души?)
за подмостки.
Дождь.
Остаются
замыслы и сноски.
      4
Умерла.
Умерла Галатея.
Возвращаю земле
земное.
Небожительница листопада,
как мне выжить теперь со мною!?
Тьма со светом – скрещенье сабель:
Галатея…
искра…
фрагмент…
Смерть во всех  криптограммах капель:
звук металла…
искра…
и нет…
Звук металла –
в груди
дожди
сотен осеней на пути,
бьются насмерть
закат с восходом…
Невыносимо
быть!
Богом.
      5
От остановки
до
остановки,
мимо переполненных урн,
мимо оцарапанных стен,
в заплесневелый подъезд
изо дня в день,
изо дня в день.
Его вселенная
божьей коровкой
лежит на ладони.
Бесприютно
на опустевшем перроне.
И цвет теряют в сумерках цветы,
поскольку тьма
сильнее красоты.
      6
Сырость.
Надо выпить.
Тоска.

Галатея,
не умею жить без тебя…

Опять почтовый ящик сломали.
Поймаю –
ноги…
Впрочем,
кроме рекламы…
Тоска.

Милая,
всё равно,
пусть замкнулись уста,
земля –
тобой не пуста!

Сырость.
Лампочка перегорела.
В слякотном этом мире
если рукописи и не горят,
то лишь потому, что сгнивают.
Сухо –
разве в потире.
Тоска.

Скорее надраться.
До одури.
До святотатства!
Даже хрип застревает в горле…
Надраться!
И выплюнуть -
что там в горле -
истокам:
Создатель,
невыносимо!
Невыносимо
быть богом!

Быть богом…

 
             Ⅱ

    ИЗ   ЦИКЛ  "ВРЕМЕНА ГОДА"

             
  МАЙСКИЕ  ПИСЬМА
       С.Т.

      1
Привет-привет!
Коптишь, курилка?
Жизнь –
это шахматная вилка,
мы отстаём всего на ход,
но время никого не ждёт,
ждут –
неизбежные потери,
что, словно холод, лезут в щели,
верша земной круговорот.
 
Ты помнишь дом на Краснофлотской?
Семидесятые.
Высоцкий.
А жизнь
текла себе, текла,
затвердевая, как смола.
Что у тебя?
Работа?
Дети?
Чем дышится на вашем свете?
Твои здоровы?
Все ли живы?

К чему бумага?!
Приезжай!
У нас здесь тихо.
Месяц май.
      2
Былые ценности, дружище,
давным-давно
на пепелище -
признаться, неопрятный факт.
Пытаюсь лирой отбиваться -
куда там!
Норовит по пальцам
век угодить.
Здесь нужен такт –
налить дешёвого вина,
смахнуть под ноги,
словно крошки
после поминок со стола,
года, события, дела,
совместно выпить,
вспомнить юность,
ну, и забить…
на эту дурость.

Я жду, дружище.
Приезжай.
У нас здесь тихо.
Месяц май.
      3
Наш мир –
самоубийство Бога.
Хотя апория  убога скорей всего,
поскольку Слово
не уязвимо для голгофы,
но уязвимы его строфы,
и здесь противится уму
то,
что подобны мы Ему.

От рождества до воскресенья,
а там опять до рождества
вымаливай себе прощенье,
покаялся –
и без греха.
Похож ли бык на пастуха?
Строфа похожа на поэта?
Ты знаешь,
как-то мало света!

Нет,
в самом деле,
приезжай.
Здесь слишком тихо.
Месяц май.
      4
Кряхтит фортуны мясорубка.
Мы впитываем, словно губка,
смерть наяву.
На огороде
синдром цветенья по погоде.
Под утро будят соловьи,
кругом идиллия любви,
но, как финал не назови,
всё завершается.
Увы.

У нас здесь тихо.
Месяц май.
Пока не поздно –
приезжай.



 ЭССЕ ОБ ОКОННОЙ РАМЕ

      1
Как и куда там минуло,
выпало из пенала –
утро такое,
что без особых стимулов
оставлять нагретое одеяло
абсолютно не хочется.
Homo Лежащий
под одеялом -
муха в оконной раме –
своё отбрюзжав,
склочница,
завершает гигантский слалом.
А склон…
Не суть это важно -
длиннее он
или короче -
важно лишь то, что на нём
всегда наступают ночи.
      2
Если осень назад,
как закончилось лето,
если тяжко душе,
до беспомощности не хватает света,
и рефери провозгласил –
туше,
кто сказал,
что это
непростительный грех –
от всего,
от всех,
от себя самого,
словно взгляд от смеженных век,
шаг вправо, шаг влево, прыжок вверх –
побег?

Homo Прыгающий
иссякает не в этот момент,
а по мере того,
как иссякает свет,
чаще во время стужи,
и только
с исчезновением пространства внутри -
не в банке с клеем, галоше, луже -
никак не пространства снаружи.
      3
Долгожитель в масштабах лужи
человек -
отчасти рыба,
отчасти крот.
Себе подобных ищет, где глубже,
широко раскрывая рот,
зарывается в землю,
разбивает лоб,
а, найдя,
материт атмосферный столб:
давит, видишь ли, на скафандр –
душе тяжело!
От постоянной тяжести
образуется горб -
течение жизни
чувствовать чтоб.

Homo Чувствующий –
не ихтиандр.
Потому трясётся и ждёт –
вот-вот,
вот-вот
закончится кислород
и…
      4
А если невыносимо ждать?
И без того
опять да опять
в течение отпущенных лет
чувство собственной значимости
переполняло настолько,
что каждое утро
принуждало покидать койку,
не думать о том,
как походит в земной коре
Homo Выцветший
на насекомое в янтаре,
о том,
что с точки зрения рамы,
стало быть, под стеклом,
человеки – равновелики
от сноски в каких-нибудь комментариях
до многостраничной книги.
      5
Homo Sapiens
как предмет пространства -
область,
по законам гармонии
той противоположность,
что повсеместно вогнута,
что не познает агонии 
что с любой точки зрения
представляет полость -
яма, канава, пропасть.
В центре области
трудится сердце,
старается,
да не может согреться.

Бурьяном пока не порос,
человек человеку
вопрос,
летящий к оконному уху.
Раме –
всегда ответ:
человек человеку
муха –
движется только на свет!

            

   ФЕВРАЛЬСКИЕ ЭЛЕГИИ

      * * *
Совсем не милостив февраль,
когда трубят герольды стужи,
и серебристых ветров сталь
исполосовывает души,

и постовые фонари
на чёрно-белом белом свете
стоят поземки посреди,
забытые в тысячелетьях,

и мук не в силах превозмочь,
как в схватках, корчится за дверью
земля, изрытая метелью,
всю ночь протяжно воя в ночь.

      * * *
Где некогда цвело тепло
да нежилась в любви печаль,
крошил толчёное стекло
под ноги сумрачный февраль,

и некому бежать вослед,
и некого молить «впусти»,
и всё, что было, целый свет,
замкнуло снегом, как в горсти,

пространство сузило края,
не смерть - бессмертие страшит,
стирая грани бытия
до величин надгробных плит.

      * * *
Опять метёт, метёт, метёт...
Нет ни жилья, ни человека –
за окнами водоворот
необитаемого снега.

Всего отечества - лишь пол,
края земли обетованной -
от точки, где приткнулся стол,
до точки, где уткнулась ванна.

Здесь, в четырёх моих стенах,
граница жизни и забвенья,
а там, за ней, за взмахом взмах
сливаются местоименья.

      * * *
Ослабшие птицы прибились к жилью.
На голом снегу ничего кроме снега.
Буран,
отнеиствовал
песню свою,
ушёл из варяг путешествовать в греки.

На башне часы, знай, себе не спешат.
Упала звезда с поднебесного крепа.
А в ночь
из сугроба
взлетела душа,
на смену звезде устремляясь на небо.

      * * *
Когда приливами сугробов
пройдутся тени по снегам
да ржавый коврик за порогом
луна расстелит фонарям,

когда осядут шум да копоть
тевтона-города на наст,
метель устанет выть, да охать,
да белым ластом бить об ласт,

а в акватории небесной
душа начнёт свой перелёт,
как знать,
минует день воскресный,
и снова жизнь произойдёт...


                Ⅲ

     ИЗ   ЦИКЛА   "PRO  PATRIA"


  БАЛЛАДА О ДВОРНИКАХ

      1
Без возраста,
лицо-ушанка,
передник,
бляха на груди -
таких бывало пруд пруди
дома встречали спозаранку.
Один заученный оскал -
дворов в отставке генерал -
он слал, беря под козырёк,
изменчивым ветрам дорог.
Ах, соглядатай-бородач,
что навсегда неотделим
в сознанье от зловещих сил!
      2
Чернея на снегу, как грач,
он мёл раненько поутру,
сметая талую луну,
останки ночи, страх, шаги,
зимы и осени торги,
газет и кумушек молву,
окурки, фантики, листву,
собачьей радости следы,
осколки лампочки-звезды,
неосторожную судьбу,
он мёл
к финальному костру.
      3
Со временем смешались нравы,
и говоры, и сны, и страны.
Автомобильные отары
у светофоров блеют.
Право,
не уследил бы он за всем,
что стало этим или тем, -
меланхолический сатир
асфальта, стёртого до дыр,
и плотоядных дней предтеча,
что ждали срока
недалече.
      4
Бровей бывало легкий взмах
проинформирует прохожих -
и тех, что в шляпах на глазах,
и тех, что в кожанках –
попозже.
Как свежевыпеченный хлеб
будил дурманом шум в парадном!
К Борису в гости топал Глеб
часу в четвёртом или пятом.
Ах, запах утренних газет!
На улочки втекал народец,
портрет меняя на портрет.
Герой наш мёл.
Канатоходец.
      5
Как ни мела асфальт метла,
да нравы становились строже -
его история была
на все истории похожа.
Герой исчез и навсегда,
а с ним
эпоха умерла.
      6
Сквозь сон над числами мостов,
что над Москвой рекой пустуют
глядят скворечники постов,
в булыжный гул дожди фасуя.
Теперь лишь в свадебных чинах
в литературный вхож он свет,
как «верьх»,
«у булошной»,
«в концерт»,
своим  баском с протяжным «а».
Кто разберёт игру причин
в чередовании личин?
       7
Кто разберёт капризы следствий,
когда развозят первый хлеб
по улочкам замоскворецким,
где, подпирая прежний герб,
торчат, сменив первопроходца,
у врат знакомых
сторожа –
бритоголовые котовцы
да лягушонок сердца бьётся,
когда стирается межа
между бессонницей и сном,
и, будоража старый дом,
метёт под окнами рассвет
воспоминанья прежних лет.

 ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ КРЫСОЛОВ

      1
Мы движемся хвост в хвост,
чтоб лучше был слышен хобот.
Король наш –
великий мост,
а мы –
королевский молот.
Души - вторичны.
Тела –
беспомощны,
как испуг.
Но наша стезя светла.
О, вечный исход на Звук!

Веди за собой, король!
Жизнь –
единица,
то есть,
жить - это значит
боль,
чувствовать - значит
совесть.
Веди за собой, король!
Вечно делим на доли,
в каждом числе есть Ноль -
Звук
вне времён и боли!

Неведающих -
с пути
в лето господне (года?)
пришлось по пути
смести -
это закон Исхода.

Вслед за отцом
певцы,
вслед за певцом
жрецы,
вслед за жрецом
борцы,
вслед за борцом
жнецы...

Флейта.
Зурна.
Манок.
Сколько звучит стихий!
Звук -
это значит бог.
Тех, кто не «за» -
убий!
      2
Хаос.
Звёздная пудра.
Звук - аксиома абсурда.
Звук перед Словом
равен Нулю -
щепка равняется кораблю,
точка равна  пространству...
О, наше святое братство!
Там,
где Ноль равен Всему -
все неизбежно равны Нулю!

Кто там в слова сочетает звуки?
Когтями неверных!
На крест!
На муки!
Варфоломеевские именины -
Иосифа, Осипа да Марины!

Всех,
кто не крыса -
с карниза!
      3
Наш стан -
наш тон.
Наш мост
в наш сон.
И-дём.
И-дём.
На по-
ле он!
За ним
наш блиц,
блицкриг
на крик!
От стали н-иц
все клики клик!
За полом
пол -
наш красен
пот!
За долом
дол -
идём вперёд!
Носами в хвост.
Носами в хвост.
Ведёт нас мост
в долину звёзд!
      4
Крысы мы или нет!?
Кролик живёт без прав.
Серым -
не мой был цвет!
- Умер король-удав!

Что же ты пел с трибун?
К чему призывал, король!?
Умер -
гримасой дум.
Сжечь его -
воля воль!

Памятники -
грызи!
Жаль не его!
Грызи!
Кампфы его -
в грязи.
Тьфу, на него
в грязи!

Трудно построить мир.
Пой, моя радость, пой!
Если важнее сыр,
вновь унесёт с собой
носом под хвост поток.
Крысы не знают слов.
Только Певец и Бог
сильнее, чем
Крысолов!

               
ИЗ  ВОСПОМИНАНИЙ  ДУШЕВНОБОЛЬНОГО

      1
Тифозная дрожь водостоков.
Преобладают оттенки мокко.
Ищу себе место ночёвки,
заканчивая обход
водами местной помойки.
Не комильфо здесь с видами –
зато никто не завидует.
      2
...доктор
шприц – патология
тем более с сульфазином
похож на копьё Георгия
и пахнет бензином
как перед пожаром Рейхстаг…
док
я вам не враг
я тоже пойду на Тифона…
сестра
мне же больно!
больно...
какая красивая дама…
мамочка?
ма-ма!
мама…
      3
В оттоптанном насмерть берете
в физиономии цвета свёклы
морщинист и неприметен
навскидку,
как маскировочная накидка,
попутчик, мой хвостик, скотч
прилипчивый, тащится, точь-
в-точь таракан по холсту.
Пользы от него, что от дыры на мосту.
Гнать бы его взашей!
Да с ним просыпаться теплей…
      4
…пожалуй приму  джакузи…
не сделать ли сына консулом?..
залётный авгур грузит
нашёл где искать спонсора!..
в сенате опять дрязги
растут аппетиты Цезаря…
пора заплатить Бруту
чтобы зарезали…
      5
Попутчик мой -
не от сего мира -
растяпа, слюнтяй, хиляк.
Зим пять без своей квартиры –
не стаж для бомжа –
пустяк.
Мечтал всё время о ванне -
чего там о ней мечтать!?
С высшим образованьем -
средь наших считай, что знать.
Тихоня.
Кретин!
Чистюля…
Не мог, понимаешь, украсть,
чтоб оплатить пилюли.
Мог попросить.
Занять.
Сморчок пунцовый!
Обмылок!
Свободу любил.
Ганнибал!
Пустых не набрал бутылок –
Бог его и прибрал
в первые холода -
беда…
      6
...за мартом апрель и толпа рассосалась
чего ещё ждать от рабов и плебеев!
дольше других в твою честь убивалась
Гай Юлий
залётная стайка евреев…
должок не вернул за разборки с Помпеем
семье помешал раскрутиться в сенате -
ты думал
Гай Юлий
что всех мол умнее
а надо сначала пойти было к папе…
забыл
триумфатор
забыл про заветы
на деньги мои заимел видишь виды!
сидел бы себе
тасовал бы календы
коль скоро хотел
пережить эти иды!
       7
Память -
в ней всякая радость
приносится в жертву тоске.
Отвлекает разве мысль о куске
хлеба и о парковке
костей
по месту,
чтоб не сказать прописки,
ночёвки.
В памяти
всё уже было –
от морды лица до тыла:
кто-то когда-то уже не покинул Россию,
спятив от этой хрени,
где каждый бомж похож на мессию -
один другого чудней -
по крайней мере,
в качестве доступной мишени
для мастеров по разбрасыванию камней…
      8
…такая красивая панна!
на ночь поди в сметану
складывает лицо…
мне бы сейчас сутану -
узнать все её изъяны
потягивая винцо…
чего там таить греха -
нет панночек без греха…
эх! погоняю сани!
дай прикоснуться пани!
панночка
панна
пани…
сестра
мне же больно!
больно…
какая красивая панна!
мамочка?
ма-ма!
мама…
      9
Ещё не февраль.
Глазею по сторонам.
Полгода, как не поют соловьи.
Однако природа,
не терпящая пустоты,
держит в постоянном ожидании
какой-нибудь ерунды.
Холодно.
У Метрополя прошвыриваются гамадрилы -
глаза тусклые,
лбы узкие,
в стрижках а ля Котовский,
пальцы – присоски.
Дружок мой покойный
из этой страны мог слинять не раз.
Еврей ведь.
Не захотел.
Помню, сказал как-то,
когда ему залепили в глаз:
«Не страшно – пусть от житухи этой помрём,
не страшно, что отечество не нуждается в нас,
а страшно, если мы не нуждаемся в нём».
Выёживался!
Цицерон!
Подох ведь дубина
в первые холода.
Беда…

                Ⅳ
      ИЗ ЦИКЛА "ВЯЗЬ  ДЫХАНИЙ"

            
   ПИСЬМА  ЛЮБИМОЙ

      1
Любимая!
Какое дождливое лето!
Правда, много грибов.
Старики говорят – примета,
якобы столько бывает
в годы перед войной,
то есть наступит время
сполохов над головой,
когда сердце спрятано в хаки,               
реальность страшней, чем миф,
глоток из армейской фляги,
второй – если будешь жив.

Любимая!
Как и в играх «иду на вы»,
отнюдь не меньше боли
в идах земной любви.
Может быть, меньше крови,
а слёзы всё те же - вдовьи,
и до смешного мало
спичка в руках горит,
вечной тоской по шпалам
сердце стучит, 
стучит…
      2
Когда-нибудь
какой-нибудь Разума отдалённый потомок,
какой-нибудь осквернитель праха
с каких-нибудь дальних планет,
не ведающий пред могилами страха,
какой-нибудь антропо-  или
палеонтолог
отдёрнет последний полог
камней ли, земли, пыли
и,
если нас не сожгут, любимая,
а похоронят вместе
в каком-нибудь тихом месте,
возможно,
именно на нашем примере
прольёт в тамошнюю науку свет:
найдена уникальная хромосома
любви - вражды,
к сожалению –
носителей больше нет,
вымерли, скажем, в эпоху землеолита.
Потом
новая цивилизация будет гадать
о причинах исчезновения вида,
но так и не поймёт, что для нас
со всей нашей кутерьмой
однажды случился,
и продолжается,
и продолжается
День Восьмой.
      3
Мы живём в дождливое лето
на стыке двух эр,
на самой границе Этого света
и света, который зовётся Тем.
В такую пору, любимая,
сладострастье – беда поэта,
поскольку любовь,
о чём я уже писал,
как и все мы,
смертна.
 
Где-то
угрюмые дети ветра
шарят по чердакам.
Где-то,
сопротивляясь сырости,
падает вниз штукатурка,
с понятием пусто
совокупляя понятие гулко…

Какое дождливое лето!

До свиданья, любовь моя.
Целую.
Планета Земля.
Двухтысячный год.
Я.


       ЛЮБОВЬ

Вязь стеклянных пересудов.
Вязь рассыпанных шагов.
Вязь зимующих ветров.
Вязь судьбы,
тоски,
мольбы,
снега.
Города-верблюда
многогорбова горбы.
Ночь.
Пророк, забытый Богом,
освещает этажи.
Двери,
двери -
в шалаши.
Шёпот,
шёпот
слог за слогом.
Мякоть вишни,
губ,
души.
Вязь волос,
дыханий,
слов.
Хор простуженных сверчков.
Плач.
Оплавленные свечи
в одуванчиках зрачков.
Ночь.
Разомкнутые звенья
снов в цепочках бытия.
За покров на Покрова
талые изображенья
смерть влечет сквозь зеркала.


               Ⅴ

        ИЗ ЦИКЛА "НИТЬ"

      *  *  *
Не люблю обновлений кожи,
ведь Париж, если стоит мессы,
то уж точно не стоит дрожи
под коленками –
разве бесы
впрямь встречают за той оградой,
где хлопот наших нет в помине
и Господь раздаёт награды
исключительно на латыни.

Что за радость лить мёд, как воду!?
Да сподобятся лицемеры
провести нас, не зная броду,
в лучший мир без любви и веры.
Наши кущи похуже райских,
и хлебов, прямо скажем, - в меру,
правда, хватит могилок братских
в назиданье грядущим эрам.
 
Я страшусь посылать открытки –
отмечаться по всяким датам.
Спотыкается дождь-пластинка,
словно память своим солдатам,
запоздалые крутит письма,
пеленая в конверт сознанье,
да цезура в груди вне ритма
перехватывает дыханье.

И глазком за черту заката
год за годом - такая странность –
хоть на миг, а казалось надо
заглянуть, не сменив полярность.
Мои славные, как вам спится?
Здесь, по-прежнему, подневольно
бьются люди и мёрзнут птицы
да ещё без ушедших больно.


 ЭССЕ НАДВИГАЮЩЕГОСЯ ВОЗРАСТА

      1
С возрастом
быстротечнее дни.
С возрастом
удлиняются ночи.
Стремится сущее
к многоточью.
Всякое слово
не точно.
Ты,
сближаясь с позицией Лаоцзы,
о большем молчишь.
Становится нелепой
любая сентенция.
Такая вот экзистенция!

Нелепы праздники.
Всякое сборище
раздражает.
Чем движешься дальше,
тем больше сужается мир,
закукливаясь на себе.
Чем старше,
тем бессмысленнее
памятники и погоны.
Наверно,
последний кадр –
это когда
помимо собственной персоны
не видно уже ничего.
Развязка.
Свет (тьма?) в зале
с надписью на экране –
«Конец кино».Занавес.
Нет-нет,
торопиться не хочется,
и, в этой связи,
полагаю я,
страшит одиночество!
      2
Улица. Фонарь. Аптека.
Скамейка. Сугроб.
Урна.
Словно в скворечник,
засунув голову в урну,
уважительно к обществу -
значит, культурно -
на скамейке вытянув ноги,
заснул безмятежно подснежник,
безрогий,
двуногий.
Кино!
Публика на дороге,
оберегая сон,
обтекает по широкой дуге,
как излучина на реке,
НЛО –
неопознанный лежащий объект.

Те, кто подолгу болел,
знают, что вовсе не бред,
а главный принцип доктора
– не навреди,
то есть –
лечить то лечи,
да себе не во вред.
Подумаешь – инвалид!
Проще нажать – «delete».

Хари Рама, хари Кришна,
хари «кабы что не вышло»!
Каждое телодвижение
время от времени
в парной запряжке с возрастом
с течением времени
имеет всё больше шансов
почувствовать дышло
великого выражения –
«кабы чего не вышло» -
видимо, так изменяется поза
от надвигающегося мороза.
Проза.
      3
Плевки на стёклах –
то ли снег, то ли дождь.
Хронически не хватает света.
Местный климат
на человеческий не похож.
Живёшь разве летом.
Зимой - выживаешь.
Впрочем,
зимой - не назовёшь это.
Так,
сопливое межсезонье
по одиннадцать месяцев в году.
По одиннадцать месяцев в году
кости скулят на ветру.
В данном конце вселенной
по части лета
как-то больше везло героям
Ветхого,
да и не только,
не столько,
завета.

Тяга к покою
тянет порою
неизнурительно поболеть.
Не потому ли,
что
существовать не умеет
рождённое умереть?
Но,
с другой стороны,
ведь,
как не крути,
положить живот на алтарь природы
способно лишь то,
что живёт,
сиречь пережило роды
и некоторые события после того –
только-то и всего?
Только-то и всего!

В стенах натоплено.
За окнами зябко.
Пленэр изменяет фронтоны города.
Над цоколями в промежутках стен
всего несколько миллиметров стекла.
Всего несколько миллиметров стекла
отделяют тепло от холода.
Всего несколько миллиметров стекла
и больше уже никогда
не почувствовать
ни любви, ни голода.

Всего несколько миллиметров стекла…


      *  *  *

Всех тех, кого не смог принять
среди рассветов и проталин,
кого терял за пядью пядь,
в тысячелетиях печали,
всех не услышанных в ночи
в беде, грехе и покаянье
среди набегов саранчи
и бесконечных состязаний,
кого ни хлебом, ни вином
на обезлюдивших дорогах
не поддержал и всех, о ком
порой судил чрезмерно строго,
всех, по кому не заказал
прочесть молебен расставанья
и тех, кому не подавал,
к кому не ведал состраданья,
кого не спас, не защитил,
не показал пути в обитель,
кого отверг, хотя любил,
в развёрстой пропасти событий -

их всех вернёт мне бумеранг,
соединяя вместе доли
из плачей, снов и рваных ран,
костром неукротимой боли.


 ПИСЬМА   СОБАКЕ

      * * *
Здорово, пёс!
Твою собачью морду
я помню до деталей.
Как ты там?
Всё также бодр?
Всё также гордо
встречаешь миску каши по утрам
или тебя уже коснулось время,
на солнце реже –
чаще смотришь вниз,
по-стариковски мудро усмехаясь
и грея свой собачий ревматизм?

Привет, мой пёс,
мой брошенный ребёнок.
Опричь тебя
мне некому писать.
Такое чувство,
будто бы спросонок
жизнь промелькнула,
ложкой мимо рта,
а я, едва
присев на подоконник,
уже лечу с восьмого этажа,
и бесконечность в цифре восемь,
противореча, в сущности, себе,
рифмуется в уме со словом
осень –
по смыслу, завершение всего,
что некогда рождалось и цвело.

Увы, мой пёс,
за нами ждут другие –
торопятся, пинаются, кричат, -
да, бражничая в небе,
херувимы
счастливчиков готовятся принять.
На небе звёзды светят, как известно,
грядёт зима с началом декабря,
и не касайся это всё тебя –
так было бы всего лишь
общим местом.

Увы, мой пёс,
но на носу декабрь.
Нет смысла, старый друг, митинговать -
надежды нет,
что осень двинет вспять.
Совсем немного остаётся грабель,
на кои суждено, Бог даст, ступить.
Ты позже начал –
раньше кончишь жить.
Из этой нелогичности судьбы,
где время в нас закладывает дрожжи,
я, получается, тебя моложе,
и старше солнца с городом.

Увы,
но сколько б стряпчий цифры не считал –
их две всего,
а между ними нить -
благодарю
за тех,
кто нас  встречал,
дай, Боже, тех,
кто будет хоронить…

      * * *
Итак, мой пёс,
пишу тебе опять.
Эпистол больше – значит, жизнь короче.
Безнравственно, мой друг, не умирать,
раз нерождённое - родиться хочет.
Но мучают желания зело
ещё, ещё
проехаться на дрогах,
минуя срок, и меру, и число
из виртуальной паранойи Бога.
Двухтысячный –
не скоро три нуля
появятся опять на циферблате.
Чем град богаче, тем бедней земля,
и всё трудней держаться на канате.
Двухтысячный.
Ноль первое.
Петит –
по слухам апокалипсис случится.
День на носу.
Похмельно город спит.
Мелок под ноги медленно крошится.
Всё может быть,
а, стало быть, прощай.
Проходит жизнь у вечности в подножье.
И хочется сказать:
«Не покидай
до встречи с ней
или немного позже…»


                Ⅵ

       ИЗ  ЦИКЛ "ЭПИЛОГ"

         *  *  *       

Время -
это когда чувство беспомощности
становится сильнее
всех остальных чувств.
Время -
это когда всё меньше друзей
и всё больше смертей
в пропорциях твоей жизни.
Время -
это когда женщины
перестают связывать своё будущее
с тобой.
Время -
это заведомо проигранное
сражение со смертью,
где ты успеваешь заметить,
как начали стареть твои дети,
как в словах
«а потом мы умрём»
постепенно истаивает
слово «потом». 
Время -
это присутствие в этом мире -
если подумать в другом ключе -
всего,
что было вообще.


    ЭПИЛОГ
                Н.Ч.

      1

помнить тебя
помнить себя
в тот год
в тот день
в то мгновение дня

как звали нас
чем мы были тогда
ты помнишь меня
ты слышишь меня

тебе
через время времён
тебе
с расстояния в жизнь
тебе
в ту синь
из окон
сегодняшнего небытия
я
отброшенный в никогда
я
вычеркнутый в никуда
с небосклона звёзд как звезда
по имени Несудьба
в этих строках
тороплюсь сообщить
что
третьего дня
в час тридцать две
после полуночи
мне
около булочной
был зуммер
после которого
вполне несчастлив и одинок
и не в один с тобой срок
я
умер...

2

Был вечер.
И площадь Манежная.
И ты.
Не разбудишь.
Безгрешная!..

Был вечер.
Левобережная.
И ты.
Моя нежная,
нежная...

Был вечер…
Был вечер…
Был вечер…
Мы в звуках шагов
повторялись,
и магией наших имён
звёзды к земле склонялись,
как лица к окладам икон.

За летом
сбылась наша осень.
Вплеталась в сознание грусть.
А мы
твердили признанья,
как строки молитв наизусть.

В подъезды
отогреваться,
словно паломники, шли.
И стук поездов за рекою,
насмерть сойдясь с тишиною,
всегда погибал
вдали.

3

А Потом -
это как разбег.
А Потом -
это годы,
век,
по стремнине времён
как снег,
и от век,
и от рук –
навек.


Но по-прежнему
пешеходы
тельняшками переходов
торопятся.
Мир Потом, поверь,
неизменен в сумме
даже,
когда ты умер.

4

Пройдя миллион дверей,
все девять пройдя кругов,
все десять пройдя сефирот,
пишу языком ветвей,
древнейшим из языков.

Пишу из нигде в куда
ноль цатого прочерком года
в некогда из никогда
звёздного свода.

Природа явления такова,
что Сюда
не доходит почта,
от весла
не закручивается вода,
и непогода
не покидает свои небеса,
чтобы спешиваться в города.

Мысль и реальность
разбросаны по полюсам.
Нет шансов у пустоты,
если
(вот видишь - вновь "если"),
не взирая на дальность,
есть
ты.

5

Не люблю эпилоги -
эту чашу пути.
Я стою на пороге.
- Впусти!
Ты ведь можешь.
Прислушайся:
я – мы!
Ах, ты, Господи Боже!
Я - ты!
Посмотри на меня -
кус(ты!).
Возвращаются в люди
мос(ты!),
где без этого будни
пус(ты!),
и без этого души
мер(т-вы!?)

6

Преследует запах хвои.
Нелепое слово - двое.

Зову языком ветвей
тебя через девять дней,
тебя через сорок дней
зову языком ветвей...
               

   *  *  *

От кого отрекаться?
По кому горевать?
В этом кукольном царстве
на кого уповать?
Пусть помолится каждый
своему из богов,
чтобы не было страшно
посреди облаков.
Над водой и над сушей
поднимается смерч -
это мечутся души,
потерявшие речь,
это силятся души
что-то душам сказать,
может быть -
ты нужна мне,
я измучилась ждать…
               
   *  *  *

За верхней октавой,
взяв верхнее до,
оттуда, где голос
становится звуком,
я вижу свой путь
из недавно в давно,
наказанный зреньем,
наказанный слухом.
Удушье.
Миг страха.
И век немоты.
Век сорванных связок,
пластиночных всхрипов,
пока только век
от последней версты –
толкать да толкать
этот камень сизифов!
Из всех завершённых
судьбою «увы»
больнее всего –
отлученье от горя,
где память поют
и сдвигают столы
под звукопись моря,
под звукопись моря.
От Света до Света
дорога в три дня,
а дальше уже
невозможно забыться.
Кострами распятий горит полынья.
Сквозь сердце
навылет
проносятся лица.
Отцовские раны -
следы от гвоздей –
как вымолвить слово:
дождями?
ветрами?
Фантомная боль –
неужели сильней?
Как вымолвить слово
ветвями?
Ветвями…
Ах! Боже ж ты мой!
Ничего.
Никому.
За ливни разлук
отнесло мою стаю.
Мне слышится клёкот.
Я вижу луну
так,
будто доселе
под ней обитаю.


   *  *  *

Словно бегун перед финишем,
задыхается Город,
намертво застёгивая сострадание
пуговицами глаз.
Сердце становится затихающим звуком,
и нет возврата,
как к раковине у моря,
засыпанной пеплом Везувия,
или ять,
утраченному русским правописанием.
Все больше кажется, что ты - 
фрагмент росписи,
затерявшейся где-то под куполом церкви.
Она плотнее и плотнее
обступает непроницаемостью озера,
и уже нет
ни окрашенной кровью осеннего божества листвы,
ни вавилонских очередей в храм Милитты
из желающих отдаться чужестранцам,
ни толкований слов
о толкованье Слова,
ни Герострата,
ни Геродота,
ни…
Только Время,
лишённое своей завершённости,
а значит бессмысленное,
как третейский суд однообразно,
как гулкий дождь разводами луж,
идёт,
нанизывая за звеном звено
фмгур и душ.