Посвящено О. М

Я ушел из разбитой системы
на четыре дороги вперед.
Вспомним блеск волокнистой экземы,
как тропической рифмы налет.

Мандельштаму уже не приснится
Одиссея кудлатая ткань, -
и кривляется мысль, и змеится
на востоке семейная брань.

У бывалых строителей много
барахольного пения птиц.
Я же вижу живую дорогу
на глазах припадающих ниц.

Пылью желтой останется голос,
пронемевший от зноя в кувшин.
Задохнувшийся золотом колос
пораскинет безумье вершин.

Нам воды бы какой-нибудь что ли!
Нам бы за море, в Константинополь…
Заболел я молчанием воли,
как растерзанный пилами тополь.

Трактора Мандельштама увозят
на четыре дороги вперед.
Волки русые лапы занозят,
а меня кто-то дальше зовет.

Я ушел из разбитой системы
на четыре дороги вперед.
Вспомним блеск волокнистой экземы,
как тропической рифмы налет.

Мандельштаму уже не приснится
Одиссея кудлатая ткань, -
и кривляется мысль, и змеится
на востоке семейная брань.

У бывалых строителей много
барахольного пения птиц.
Я же вижу живую дорогу
на глазах припадающих ниц.

Пылью желтой останется голос,
пронемевший от зноя в кувшин.
Задохнувшийся золотом колос
пораскинет безумье вершин.

Нам воды бы какой-нибудь что ли!
Нам бы за море, в Константинополь…
Заболел я молчанием воли,
как растерзанный пилами тополь.

Трактора Мандельштама увозят
на четыре дороги вперед.
Волки русые лапы занозят,
а меня кто-то дальше зовет.

1989