Прости меня, Маэстро!

У него был странный взгляд. Если бы слово не было таким затасканным, я сказал бы-цепкий. Насмешливый и поощрительный одновременно. Он являлся председателем жюри,
и его голос, в итоге, перевешивал   пяток голосов его ближайших помошников. Ближайшие помошники его  - редактор областной газеты, грузный, лысоватый и чрезвычайно добродушный с виду, убитый  позже, в годы перестройки прямо в своём рабочем кабинете каким-то фанатиком; скучающая от необходимости выполнения своих производственных обязанностей дама из областного радио и полный боекомплект комсомольских и профсоюзных подрастающих будущих лидеров…
А вокруг - тёплая июньская ночь на мелкой, не известной большинству географов и историков речушке Протва,что, делая замысловатую петлю, уходит подальше от современного атомного Обнинска, ближе к старинному Боровску в тщетной надежде остаться такой же вольной и чистой, какой она была столетиями возле церквей и куполов его... Ночь 21 июня 1981 года. Нужно ли после всего сказанного говорить, что речь идёт о слёте патриотической песни?
Не нужно. Нужно ли описывать обстановку царящего "не здесь и не сейчас" праздника? Не нужно. Тот, кто там бывал, всё знает. Тот, кто там не бывал, не поймёт ничего.
"…Встав из траурных лент, врос солдат в постамент, он один из ста тысяч под Юхновым. Неизвестный солдат - дед, отец или брат, стань земля наша горькая пухом им…"
Я кричу это в микрофон. Сын, который едва-едва  в состоянии держать гитару, значительно превосходящую его размером, мне помогает. Я не вижу жюри. Я не вижу публики. Мне мешает прожектор, который какой-то дурак закрепил на толстой липе так, что свет от неё бьёт мне прямо в глаза. Но его я вижу. Точнее, я вижу только его…
..........................................................
Почти через двадцать лет, на кухне сына, в километре от этой самой Протвы, я влюблённо и насмешливо одновременно, смотрю на маэстро. Маэстро не жалуется на жизнь. Он
на десяток лет меня старше. Он много видел. Он много знает. Он мне читает стихи из свой последней книги "Так задевает душу": "…Победы скоро юбилей. За мать боюсь - опять нахлынет всех болей нынешних больней воспоминаие о сыне. Нет, за околицей не ждёт, платком укутывая плечи. Давно смирилась: не придёт. Но ей от этого не легче…"
Пододвигаю ближе к нему сахарницу - маэстро не ест конфеты. К весне он надеется, что соберёт для дантиста нужную сумму, тогда то, что он шепеляв почти с детства всё-таки не будет так заметно. Тогда у него есть шанс вместе со мной выйти на сцену местного Дома Учёных и поведать миру, что он ещё жив…
" По задворкам чаща-чащобная. Двадцать лет, как прошла беда. Загустела вновь несъедобная, вся в крахмалинках лебеда. На рассвете после свидания прошагал -
и душой размяк. Мир тебе, не воспетый ранее, спасший тысячи душ, сорняк!"…
Я провожаю его на автобус. Он садится на "тройку", так ближе, и у него гораздо меньше шансов что-нибудь попутать. А попутать он может. Правда, сейчас вряд ли.
Неделей раньше, когда он не в состоянии был отличить левую руку от правой, а меня от себя, тогда да…Иду обратно. Через час мне ехать назад, в столицу. Электричка проходит как раз в ста метрах от его дома. У меня есть возможность сказать ему:" Прости меня, маэстро…"
P.S. Маэстро - Валентин Михайлович Ермаков, автор восьми сборников стихов, член союза писателей СССР и бывший рукововодитель Калужской писательской организации.