На острие взрывной волны

Кто вышвырнут, а кто уехал сам,
Кто заложил там плоть свою, кто душу.
Столетье эмигрантов на часах,
Столетье тех, кто никому не нужен.

Сироты привокзальной суеты.
Заложники извечного вопроса.
Подорванные судьбы и мосты…
Свободное паденье – под колёса.

И крутизна обрыва манит вниз.
Упасть на дно и ничего не помнить.
Расходятся по швам былые дни.
Они живут безумием погони

За прошлым, за бессмертьем бытия,
За тем, что никогда не станет правдой.
И вечная зелёная змея
Выстраивает новые преграды.

Картёжный крен, табачный горький дым
И кровь на дне заплаканных бокалов.
Униженная гордость на дыбы
Вставать из унижений перестала.

Далёкий гул… И кто-то погибал
На перекрёстке городских перронов.
Носильщики, прощанья, поезда…
Динары, франки, доллары и кроны…

Терялись в мельтешенье мелочей,
В отельных номерах и ресторанах.
И всё больней клеймило на плече.
И слишком часто открывались раны.

Травились в неустроенном быту,
Устав отчаиваться и молиться.
И всё тревожней доносился стук,
Дрожавший отголосками границы.

Меж двух гвоздей, как бы меж двух огней.
Мгновенность бреда, ненадёжность брода.
Вина, утопленная в дорогом вине.
Глаза, глядевшие в него, как в воду.

И вся тоска, и всё бессилье слов
Из мифов воплощаются в сюжеты.
И, может быть, кому-то повезло
Остаться если не в живых, то в жестах.

Но всё равно мой голос слишком слаб,
Чтобы пройти сквозь острые вершины
Чернеющих на горизонте скал,
Которые для нас недостижимы.

Смерть на игле, на кончике пера,
И многоточьем выверены судьбы.
И эта смертоносная игра
Уже проникла в кровеносные сосуды.

Инстинкт отлива, боль взрывной волны,
И все отъезды выливаются в разъезды.
От внутренней до внешней тишины –
Всего лишь полоса, всего лишь бездна.


И только тем, кто слышится на расстоянье,
Как Бог и стих,
Разрешено переступить все грани
И – дорасти.