Счастье это родные, горячие руки,
которые никогда тебя не выпустят, не уронят, даже если перевернулся весь мир.
*
... любить — не значит делать своим собственным. Любить можно и чужих, то есть — только чужих любить и следует, потому что так они становятся своими.
*
Можно отказаться от чего угодно — если тебе на самом деле есть куда идти
*
Сражаться с человеком, который все время смеется, не только бессмысленно, но и унизительно для нападающего.
*
Когда в доме много зверей, сердце у детей растет быстрее, чем они сами.
*
Потому что не было на свете ничего нормальнее, яснее и проще его любви, и вся та любовь была свет, и верность, и желание оберегать и заботиться. Просто быть рядом. Любоваться. Слушать. Следить восхищенными глазами. Злиться. Ссориться. Обожать. Засыпать, изо всех сил прижав к себе. Просыпаться вместе. Никому и никогда не отдавать.
*
Торопиться вообще нельзя, сила — в умении отдаваться частностям, а жизнь — жизнь состоит из мелочей. И только собрав эти мелочи в один непрерывный узор, только гладко замкнув каждую деталь с другой, можно было надеяться на то, что дом — когда-нибудь — из бесконечно долгой выдумки превратится в самую настоящую правду. Именно поэтому так важно было не ошибаться в деталях.
*
Залитый светом и потом танцевальный класс. Сложнейшие ритуалы, сладостная муштра, нужные лишь для того, чтобы окончательно выключить разум — никогда не думать, ни о чем не беспокоиться, ничего не решать, подчиниться всеобщему движению, раствориться, перестать быть собой, чтобы воплотиться на высшем уровне — в блаженном и множественном числе. Боль, унижение, зверская дедовщина, голод, счастье абсолютного подчинения. Снова боль.
*
Парадокс ведь в том, что можно стать великим ученым, потрясающим композитором, большим писателем. Но стать великой балериной нельзя. Ей можно только быть, ежедневно изнуряя себя теми же экзерсисами, что проделывают и самые неловкие и нелепые начинашки. Вот только Лидочка совершенно не хотела ни становиться, ни быть балериной. Ни великой, ни обыкновенной. Она хотела иметь дом. Дом и детей. И больше ничего.
*
И улыбнется, услышав в потемках смущенный и радостный стук хвоста, — кто-то уже побеспокоился раньше нее, когда в доме много зверей, сердце у детей растет быстрее, чем они сами, но, ах, дети, дети, куда же вы торопитесь!
*
На кухне она переводила дух и, накрывая стол к чаю (чайные ложечки в правом верхнем ящике, розетки для варенья — в буфете, по левую руку), тихонько обещала себе больше не спешить, не гоняться за призраками, не торопить их показаться во плоти. Торопиться вообще нельзя, сила — в умении отдаваться частностям, а жизнь — жизнь состоит из мелочей. И только собрав эти мелочи в один непрерывный узор, только гладко замкнув каждую деталь с другой, можно было надеяться на то, что дом — когда-нибудь — из бесконечно долгой выдумки превратится в самую настоящую правду.
*
С Витковским все было по-другому. Его Лидочка ощущала всем телом даже на расстоянии — и это было чудесное, яркое, нервное чувство, больше всего похожее на боль от ожога. Это было настоящее. Это была любовь.
*
Лидочка улыбнулась слабости Лужбина к старым вещам, которые он жалел, будто они были живыми, — это была еще одна точка соприкосновения, спящая почка, из которой со временем могла вырасти хорошая крепкая ветка. Может быть, даже любовь. Но для этого нужен был дом. Этот дом. Ее дом.
*
«Входная дверь распахнулась (без уточняющих вопросов и лязганья засовов, вполне извинительных в городе, в котором недавно произошла великая октябрьская социалистическая революция), и на пороге появилась женщина, а вместе с ней - свет, такой яркий и плотный, что Лазарь Линдт на секунду зажмурился», - первая встреча Лазаря с Марусей. И далее: «Всю свою жизнь потом Линдт искал похожие отблески на лицах множества женщин, великого множества. Но так и не понял, что женщина сама по себе вообще не существует. Она тело и отраженный свет. Но вот ты вобрала мой свет и ушла. И весь мой свет ушел от меня. Цитата. Тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Набоков подтвердил бы, что внимательный читатель и сам сумеет расставить кавычки». Цитата из поэмы в прозе Георгия Иванова «Распад атома», в которой «выворачивается изнанка бытия»Лейт, описывается распад атома-личности, будто сдирающей с себя кожный покров, покров дозволенного, и добирающейся до омерзительной человеческой сути, до самого смрадного дна метафизического отчаяния.
Марина Степнова. Женщины Лазаря
Я хотел самой обыкновенной вещи - любви. С моей, мужской точки зрения...
Впрочем, точка зрения может быть только мужская. Женской точки зрения не существует.
Женщина, сама по себе, вообще не существует. Она тело и отраженный свет.
Но вот ты вобрала мой свет и ушла. И весь мой свет ушел от меня.
Георгий Иванов. «Распад атома», 1938
Другие статьи в литературном дневнике:
