***

Останься здесь сегодня и всегда
без всяких оговорок и рассрочек,
от первых петухов до третьего гвоздя,
останься здесь, как талая вода,
или земля в рубцах от червоточин.
Останься здесь, где ночь и поезда
проходят мимо станций, полустанков,
где вместо роз белеет лебеда,
и где волчицы в разоренных городах
зализывают раны у волчат подранков.
Останься здесь, как на воде круги,
и как гудки из трубки телефона,
и, может быть, что зрячие зрачки
за пеленою непроглядной зги
увидят Деву и Младенца с Симеоном.
Останься здесь, тут знают наизусть
без плача, жалости и зова,
и все кричат тебе: Кинь грусть,
на выбор куст рябиновый или терновый,
а на Владимирский опять погнали вора.
Останься здесь. Дорога беглеца -
до талого. В каком угодно виде
приму в себя и сына и отца,
и кровь сотру последнюю с лица,
и научу других тебя навидеть.

я пот смахну у пришлеца

я обниму

останься здесь с лицом и без лица
до талого, в каком-угодно виде,
от с лицом и без лица
тебя приму в каком-угодно виде,
с лицом и без лица
останься здесь, я научусь тебя навидеть.

и, может быть, из непроглядной зги
твои зрачки за
в завесе непроглядной зги
увидят Деву и Младенца с Симеоном.

пурги,
из непроглядной зги

и где волчицы-жрицы в города

залижет раны своему подранку.
Здесь будут

И будут гнать по рельсам поезда

ты повторяешься, как на воде круги,
и, как гудки из трубки телефона.

Останься здесь сегодня и всегда,
без жалости, сомненья и укора,

останься здесь, как талая вода
от первых петухов до третьего гвоздя

от первых петухов до третьего гвоздя,
без жалости, сомненья и укора
останься здесь сегодня и всегда
останься здесь как талая вода

останься здесь сегодня и всегда
без мути объяснений и рассрочек,
от первых петухов до третьего гвоздя,
останься здесь, как талая вода,
что, просочившись, оживляет почву.

от первых петухов и до того гвоздя

от третих петухов

до покорения Голгофы

от первого звонка и до предательства иуды

как пламя бесконечной спички,

и возвращаются пустыми электрички

ты повторяешься и тем наводишь грусть
ты повторяешься и так наводишь грусть
ты повторяешься и умножаешь грусть

ты повторяешься, как на воде круги,
и, как гудки из трубки телефона.

ты повторяешься, похоже наизусть
ты заучил слова, как ценники в

что как похожи
натягиваешь ложь на как варежку на кожу

ты повторяешься как школьник наизусть

ты забываешься, как школьник наизусть,

мюр и мерилиз

ты повторяешься, как видно, наизусть

а на Владимирском опять поймали вора

останься здесь, я научусь тебя навидеть.

я научусь тебя навидеть
я научусь ненавидеть
Побудь со мной до Страшного суда,
До первой колокольной лихорадки.
Над Войковской густеют облака,
И в русло не вмещается река,
Как в норму не вмещаются осадки.

Здесь будет дом расти из-под земли,
В нем пес и кот, солянка и шабли,
В нем музыка с дремотными басами.
В нем школьники опрятны и милы,
И Кидман, оторвавшись от игры,
На нас посмотрит влажными глазами.

Полнолунье, и мех медвежий,
И бубенчиков легкий пляс...
Легкомысленнейший час!— Мне же
Глубочайший час.

Умудрил меня встречный ветер,
Снег умилостивил мне взгляд,
На пригорке монастырь светел
И от снега — свят.

Вы снежинки с груди собольей
Мне сцеловываете, друг,
Я на дерево гляжу,— в поле
И на лунный круг.

Полнолунье и мех медвежий
И бубенчиков легкий пляс
Легкомысленнейший час мне же
Глубочайший час
Умудрил меня встречный ветер
Снег умилостивил мне взгляд
На пригорке монастырь светел
И от снега свят
Вы снежинки с груди собольей
Мне сцеловываете друг
Я на дерево гляжу в поле
И на лунный круг
За широкой спиной ямщицкой
Две не встретяться головы
Начинает господь мне сниться
Отоснились вы
Полставки подставки
Ницше нише

Глаза черны, но не чернее ночи,
Огонь рыжее крашенных волос,

не заковать туман в оковы

какие б физики не открывали шашни

Демиург. и. я
Демиург. и. я

не стать яйцу птеньцом на сковородке

не стать яйцу птеньцом в омлете

и голове, слетевшей с эшафота,

какие б физики не учиняли шашни
не заковать туман в оковы,
и смерть не облапошить в шашки,
но это так, не в рифму, к слову.

не стать яйцу птеньцом в омлете,
не утолить прибрежным скалам жажды,
всё тоже семя не посеять дважды,
как пажить не готовь в сюжете.

не заковать туман в оковы,
какие б физики не учинили шашни
и смерть не облапошить в шашки,
но это так, не в рифму, к слову.

и голове, слетевшей с плахи,
не отомстить секире палача

и голова, скатившаяся с плахи
не отомстит

Найди на пляже после шторма
Кусочки янтаря и перламутра,
В них слезы и улыбки Галатеи.
Не заковать туман в оковы,
Не разбудить давно неспящих,
Не утолить камням на речке жажды.
Парчой кружат по мелководью кои,
Их рты немые узники течения.
И только память не обгонит время.
Гольфстрим - такие теплые чернила
Что если ими написать на писчей
Проявятся гербы и водяные знаки.
А мы впряжем в повозку гиппокампов
чтоб отыскать отнятый остров
где мягче всех волна ласкает берег.

не стать яйцу птенцом в омлете

не разбудить давно неспящих
не заковать туман в оковы
не утолить холодным скалам жажды

не разбудить давно неспящих

Найди на пляже после шторма
Кусочки янтаря и перламутра,
В них слезы и улыбки Галатеи.
Не заковать туман в оковы,
Не разбудить давно неспящих
Не утолить камням холодным жажды.
Парчой кружат по мелководью кои,
Их рты немые узники пространства.
И даже время не обгонит смерть.
Одно и тоже семя не посеять дважды,
Яйцу не стать птеньцом на сковородке,
И Рождеству не повториться в Вифлееме.
Вот колесница с тройкой гиппокампов,
Гольфстрим - такое теплое теченье
что водяные знаки и на писчей есть.

и никому повторно не родится в Вифлееме.

Ручей дает корням живую влагу

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

не отомстить ни имени ни слов
у
мне не родиться дважды в Вифлееме
и в мухосранске дважды не родиться
яйцу не стать птенцом на сковородке
не стать яйцу птеньцом на сковородке
и тоже семя не засеять дважды
январь это время рассматривать небо и звезды
не выиграть у смерти в шашки
даже если в поддавки

не уходи в назавтра из вчера
вечера рукава

Останься здесь сегодня и всегда.

ты повторяешься, похоже наизусть
ты заучил слова, что как похожи
натягиваешь ложь на как варежку на кожу

ты повторяешься, как видно, наизусть

а на Владимирском опять поймали вора

я научусь тебя навидеть
я научусь ненавидеть
Побудь со мной до Страшного суда,
До первой колокольной лихорадки.
Над Войковской густеют облака,
И в русло не вмещается река,
Как в норму не вмещаются осадки.

Здесь будет дом расти из-под земли,
В нем пес и кот, солянка и шабли,
В нем музыка с дремотными басами.
В нем школьники опрятны и милы,
И Кидман, оторвавшись от игры,
На нас посмотрит влажными глазами.

Кто только меня не сватал
На подольский ступая брег:
И с крыльями лях пыхатый,
И лицемернейший печенег,

Пусть вы нанананана со стажем

И не девственны как стерня
крик лебяжий
не услышать вам от меня
Не услышите от меня
Хруст костей и крики лебяжий

Треск углей и крик лебяжий

Где-то там у пруда в лесу.

Вы охотник-стрелок со стажем

Когда ты меня сосватал
Ступив на подольский брег

Мне пригоршни хватит, йоты

И

Ни печенег

и лях крылатый

Лебедью

сван

За широкой спиной ямщицкой
Две не встретятся головы.
Начинает мне Господь — сниться,
Отоснились — Вы.

в его судьбе переплелись

Я с вызовом ношу его кольцо!
— Да, в Вечности — жена, не на бумаге! —
Чрезмерно узкое его лицо
Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови.
В его лице трагически слились
Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза — прекрасно-бесполезны! —
Под крыльями раскинутых бровей —
Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,
— Всем вам, кто жил и умирал без страху! —
Такие — в роковые времена —
Слагают стансы — и идут на плаху.
«Роландов рог» Марина Цветаева

мазок, еще мазок, еще

Как бедный шут о злом своем уродстве,
Я повествую о своем сиротстве:
За князем — род, за серафимом — сонм,
За каждым — тысячи таких, как он,—
Чтоб, пошатнувшись,— на живую стену
Упал — и знал, что тысячи на смену!

Солдат — полком, бес — легионом горд,
За вором — сброд, а за шутом — все горб.
Так, наконец, усталая держаться
Сознаньем: долг и назначеньем: драться,—
Под свист глупца и мещанина смех,—
Одна за всех — из всех — противу всех,
Стою и шлю, закаменев от взлету,
Сей громкий зов в небесные пустоты.

И сей пожар в груди — тому залог,
Что некий Карл тебя услышит, Рог!

27 ноября 1915

надгробен утробен

в лесу растет груздь я затянусь

по переулкам да что там

Потому что щастье не то, что раньше,
и глаза слезятся, как день вчерашний,

пару пачек можно скурить за вечер –
не жалей меня, я почти что вечен,

в слюдяных узорах небесной стяжки
продышу любовь по твоей отмашке.
ночь текла текила липла
я шел за мной тащилась тень переступая

она хромала старая кляча
я думал хоть бы не оступилась

как вдруг канава черт дери и эта каструбатая карга
не удержалась

а я поскольку однолюб и тени иногда не изменяю
за нею рухнул в бабий яр

Еще один декабрь - билетик в лотерее.
В подполье мышь скребёт нищее всех нищет,
За ней скребу и я полоску и за нею
Я вижу выигрыш - тяните следующий билет.
И я тяну, ползу, как черт к архиерею,
За дюймом дюйм, срезаю память-крепь,
И не ангорский шарф мне овивает шею,
а вырванная с корнем якорная цепь.
Мой дом не храм, а башенка с кутафьями,
без стекол окна в нем не дребезжат,
И не Синод, а сам предам себя анафеме,
когда сорву джек-пот, молитвой небрежа

я сам себя предам анафеме

И я тяну грызу скребу и напрягаю шею
и якорную цепь шарфом заматываю вкруг

И я тяну грызу скребу натягиваю жилы,

за дюймом дюйм я выбираю цепь

и я тяну грызу и напрягаю шею
и якорную цепь шарфом заматываю вокруг

якоря всех потерь, янтари всех побед

вокруг нее шарфом наматываю цепь,

шарфом на шее якорная ц

И я скребу ногтем полоску
скребет
в подполье мышь и я скребу ногтем

в подполье мышь скребет и я ногтём

скребу блестящую полоску и за нею
ваш приз - тяните следующий билет.

скребу ногтем

Янтари всех надежд, якоря всех потери

Ещё зима. Припомнить, так меня
в поэты посвящали не потери:
ночных теней неслышная возня,
от улицы протянутая к двери.

Полно теней. Так бело за окном,
как обморок от самоисступленья,
твои шаги, прибитые к ступеням,
твою печаль отпразднуем вином.

Так душен снег. Уходят облака
одно в другом, за дикие ограды.
О эта ночь сплошного снегопада!
Так оторвись от тихого стекла!

Троллейбусы уходят дребезжа.
Вот комната, а вдруг она – душа?

1960
однолюбие, многоболие

Другие статьи в литературном дневнике:

• 21.10.2017. ***
• 13.10.2017. ***
• 11.10.2017. ***
• 02.10.2017. ***