Анна Гершаник. Стареющая Сольвейг.
Почему-то хочется вновь и вновь говорить с тобой,
зная, что ты не слышишь, ты далеко.
Слова закипают в горле, торопятся наперебой
выкрикнуть очередную пошлость, сдобренную тоской.
Всё же любовь удивительно нехороша –
ни ума ни фантазии – переходящий шаблон.
И главное, непонятно: то ли поет душа,
то ли прима-сопрано насилует голос, и он
тянется над побережьем – звучен, но до смерти стар;
подкидываешь его вверх – он камнем падает вниз.
Но как остановишься? Пою. Зритель устал.
Зевает привязанный к мачте проезжий Улисс.
Ждать не имеет смысла – старух не хотят
друзья скандинавы, не только мой милый Пер:
приятель Генрик – в соплях с головы до пят,
приятель Эдвард – во власти каких-то химер.
Подружки опротивели: что ни судьба – желе,
патока чувств, томленье, воск ночника…
Пенелопа ткёт, Лорелея сидит на скале,
Ифигения плачет, Ярославна кычет. Тоска.
07.02.2002
Другие статьи в литературном дневнике:
