Дарья Христовская. Авиатор.

Жиль Де Брюн: литературный дневник

Всё ещё в поисках нового большого русского романа (спойлер: "Авиатор" — это опять не он). Честно говоря, я здорово успела им очароваться за первые пятьдесят страниц — во-первых, меня слишком легко подкупить ненавязчивой фантастикой, этакой воннегутовщиной, введённой не фантастики ради, а во-вторых, главный герой, авиатор Платонов, у Евгения Водолазкина получился на удивление живым (на удивление — оттого, что из трёх условно действующих персонажей романа два совершенно статичны, неживы чуть более чем полностью). Настолько, что я почти уверена, что это голос самого автора, и оттого автору легко и приятно им говорить — так же, как сложно и неприятно надевать на себя любую другую маску. Поэтому мне совершенно непонятно, отчего написанный в виде дневников от первого лица "Авиатор" на середине переключается с одного повествователя на троих, — делать этого, конечно, не следовало. Мало того, что приём этот втрое замедляет повествование, так ещё и говорят все трое об одном и том же одними и теми же словами, словно подглядывают друг другу в черновики, и в итоге получается вместо ожидаемой полифонии совершенно неподвижный, неподъёмный и неестественный текст. Каждую удачную метафору (или тонкое наблюдение — а они есть, есть!) Водолазкин использует в тексте столько раз, что и от очарования находки ничего не остаётся — ни от Лазаря, ни от Робинзона, ни от крушения самолёта.
Современной нам России в романе тоже почитай что не случилось, точнее — она настолько эпизодична и эфемерна, что с нею у героя не выходит не только срастания (что для человека, замороженного семьдесят лет назад, вполне естественно), но даже и конфликта — реабилитировали, дали денег, купили квартиру, зазвали в ток-шоу — и ладно (а ведь в романе есть детективная интрига, прекрасная для этого конфликта завязка). Однако всё, чем занят Платонов по-настоящему — это воспоминанием и угасанием.
(к слову о романе-воспоминании: в 2000 году тоже филолог Александр Чудаков написал тоже роман-воспоминание "Ложится мгла на старые ступени". Это потрясающая книга, я долго не могла поверить, что не автобиографическая — но, кажется, всё же нет. Очень рекомендую).
Ещё, читая Авиатора, задумалась о любви — и даже чёрт с ней с любовью, о человеческих отношениях в тексте. Тема для отдельного сеанса рефлексии, но я опять о Быкове, который раз за разом почти в каждом романе, от "ЖД" до "Эвакуатора", который вообще любовный роман, проигрывает одну и ту же модель взаимодействия мужчины и женщины, отклоняясь от неё... да, наверное, только в "Июне" — и вообще любви, слабости, вызываемой ею, придаёт нехарактерно большое для писателя-мужчины значение. В "Авиаторе" же Анастасия настолько неживая и даже неприятная, что не раскрывается ни через собственные дневники, ни через Платоновские, — а всё-таки не так обидно за неё, как за симпатичного немца-доктора, который то пытается стать самостоятельным персонажем из, эээ, картонного немца-доктора, то снова превращается в картон. Автор выписал ему либеральную, гуманистическую позицию, но не выписал ни конфликта, ни выбора.
Опять-таки, три героя на весь роман, а?..
Вот и получается, что книжка — опять компиляция разной литературы двадцатого века в один текст двадцать первого. Что, на мой взгляд, нечестно.
И всё-таки провал с "Авиатором" не помешает мне прочитать "Лавра" — говорят, он совсем другой. А вы читайте Чудакова.


03.11.2018



Другие статьи в литературном дневнике: