Начало: Введение и Содержание - http://stihi.ru/2024/06/10/1086
…дьявол кроется в деталях, а Бог – в мелочах
============================================
Часть 43
Однако, дорогой мой Читатель, – как бы сказали советские одесситы, – тема «за Бенкендорфа» оказалась далеко не исчерпанной.
Дело в том, что непосредственно на жалобе Лермонтова на имя Великого Князя 29-го апреля 1840-го года начальник штаба корпуса жандармов Л.В. Дубельт сделал помету: «Государь изволил читать. К делу», – и мы не можем не обратить на это своего внимания. Другой письменно-документальной информации у нас нет. Однако – и этого вполне достаточно, чтобы убедиться, что всё, изложенное нами ранее – соответствует действительности. И мы с Вами, дорогой Читатель, оказались отнюдь не в одиночестве, придя к выводу о том, что именно из-за подачи жалобы на имя Великого Князя Михаила Павловича поручик Лермонтов попал в «чёрный список» А.Х. Бенкендорфа. Ознакомившись с публикацией писателя, литературоведа и филолога Галкина Александра Борисовича «Военная судьба М.Ю. Лермонтова» [nevinnyi@yandex.ru от 26.11.2008], – я не без удовлетворения нашла в его лице единомышленника по этому вопросу. Делюсь с Вами следующей цитатой:
«В истории дуэли Лермонтова с Барантом загадочную роль сыграл шеф жандармов граф Бенкендорф. Он неожиданно стал требовать от Лермонтова, уже освобожденного из-под ареста, письменного отказа от показаний на следствии – о том, что он стрелял в сторону. Поэт должен был написать письмо Баранту с извинениями и признаться во лжи. Такое давление Бенкендорфа можно объяснить только сугубо приятельскими отношениями с французским послом. Ни репутация Лермонтова, ни истина нисколько не интересовали шефа жандармов. Возможно, он ждал от поэта ответной благодарности, ведь о смягчении его участи Бенкендорф не однажды хлопотал перед высшим начальством.
Лермонтов встаёт перед дилеммой: либо пойти на сделку с Бенкендорфом и после рассчитывать на его дальнейшее покровительство, либо защитить свою офицерскую честь, но бросить вызов всесильному жандарму, то есть, минуя иерархическую лестницу чинов, напрямую обратиться за защитой к царю или царским особам. Лермонтов выбирает второе. Он пишет жалобу великому князю Михаилу, зная, что её прочитает и сам царь Николай I.
< … >
Царь действительно прочитает письмо и отошлёт его в корпус жандармов без всякой резолюции. Другой высокопоставленный жандарм Л.В. Дубельт подошьёт письмо к делу, указав, что «государь изволил читать». Бенкендорф поймёт намёк и оставит Лермонтова в покое, но с этого момента поэт приобретёт могущественного врага».
(Конец цитирования)
Как видим, трактовка данных событий у нас с Галкиным Александром Борисовичем – «очень даже» совпадает. Единственное, что хочется отметить. Думается, что Бенкендорф… хоть и мастер понимать высочайшие намёки, но тут одним «намёком» не обошлось. В данном случае, думается, можно быть абсолютно уверенным в том, что по поводу официально поступившей жалобы Великий Князь не мог не отреагировать официально, и не высказать Александру Христофоровичу своего «высокого мнения» лично, при этом не скрывая… или даже подчёркивая, что государь с жалобой ознакомлен. …Конечно же, Бенкендорф – о том, что «государь изволил читать», – по понятной причине знал раньше своего подчинённого, и, быть может, сам дал Л.В. Дубельту указание сделать надлежащую помету. А жалобу-то лермонтовскую… подшили «куда следует». (Это могло быть отдельно заведённое досье, а могло быть и дело, открытое по факту сочинения стихотворения «Смерть поэта» в 1837-м. Этих нюансов мы не знаем, да это, по существу, для нас и не важно). И вот теперь, как Вы думаете, дорогой Читатель: мог ли Бенкендорф забыть об этой жалобе и её последствиях, когда она хранится у него же под рукой и «вопиет» о мщении? Это был – вызов. Вызов на морально-нравственную дуэль. Вызов на дуэль, где противниками были с одной стороны – самолюбие и честь сосланного под пули горцев поручика Лермонтова и, с другой стороны – уязвлённое эго Его Сиятельства графа Бенкендорфа, стоящего на недосягаемой высоте в Табели о рангах (закон о порядке государственной службы в Российской империи).
Отсутствие письменного мнения государя на лермонтовской бумаге означал …очередной промах, очередную трещину в некогда прочном фундаменте пошатнувшейся карьеры Бенкендорфа: ни осуждения Лермонтова за подачу жалобы, ни одобрительной пометки в адрес шефа жандармов. Ни-че-го. Многозначительное – убийственное – молчание.
Кто-то из читателей может сказать: «Да кто он такой, этот Лермонтов, чтобы заниматься его персоной самому Бенкендорфу? Всего лишь провинившийся офицер, каких много, – и далеко не по политической части!.. Можно подумать, что у Бенкендорфа не было действительно важных государственных дел!..». Ну да, вполне резонные сомнения. Но ведь не зря же говорят, что «дьявол кроется в деталях, а Бог – в мелочах». Ведь занимался же Бенкендорф Лермонтовым лично, когда вызволял его из первой ссылки: прямо-таки «под персональную ответственность в личное одолжение»! Поэтому не надо думать, что Лермонтов, – д а и н е о н о д и н, – не может стоить персонального внимания Бенкендорфа. Тем более, – подчеркнём жирной чертой ещё раз, – положение Бенкендорфа при дворе к этому времени основательно пошатнулось, и это нельзя оставлять без внимания. А тем более – когда почва уходит из-под ног, угрожая на старости лет потерей привычного могущества... – это, согласитесь, превращается в г л а в н о е .
Некоторый читатель, возможно, со вздохом упрекнёт нас в необъективности и замалчивании заслуг Александра Христофоровича перед отечеством; упрекнёт в избыточном очернении его личности в плане преследования поэта своей ненавистью; упрекнёт в «недоказанном» – и недоказуемом! – использовании могущества занимаемой государственной должности для сведения личных счётов… И чтобы не давать повода к таким упрёкам, – хоть мы ранее уже уделяли достаточно внимания его персоне, в том числе и положительным качествам его личности (см. Части 17–18), – всё же обратимся ещё раз к светлой стороне его государственной деятельности. Если верить интернету, при всех своих недостатках Третье отделение нередко верно смотрело на нужды страны. Так, именно Бенкендорф указал на необходимость построить железную дорогу между Москвой и Петербургом, выступил против рекрутских наборов, вызывавших ропот в стране. Бенкендорф рекомендовал приступить к постепенной отмене крепостного права, считая его «пороховой бочкой под государством». Именно Бенкендорф предложил идею строительства бесплатных больниц для чернорабочих. Александр Христофорович был отважным генералом и имел огромное множество боевых наград, включая иностранные, – перечислять которые здесь нет необходимости. Но, – быть может, Вам это станет удивительно, – он… писал мемуары: после смерти А. Х. Бенкендорфа в столе его рабочего кабинета в доме на Фонтанке, 16 были обнаружены собственноручные записи графа. Они лежали в двух портфелях. В первом портфеле находилось 18-ть тетрадей с записками за время царствования императора Александра I-го; во втором – 17-ть тетрадей за период правления Николая I-го. Записки сразу же были представлены императору. Николай Павлович внимательно прочитал их, сделал в некоторых местах небольшие карандашные пометы и заметил А. Ф. Орлову, что находит в записках Бенкендорфа «очень верное и живое изображение своего царствования».
Обратим наши взоры к одной цитате из «Воспоминаний А.Х. Бенкендорфа. 1802–1837». В начале марта 1837-го года граф Александр Христофорович как-то вдруг заболел… Но по выздоровлению – оказался чрезвычайно рад этой хвори: рад настолько, что описал подробно и в красках весь процесс излечения… Нам же остаётся только воскликнуть: и каковой же величины было честолюбие у этого человека!..
[А в т о р с к а я р е м а р к а . Слово «честолюбие» мне очень даже нравится: это – закреплённое в характере стремление человека к значимым свершениям ради высокого статуса, славы и почестей. Но честолюбие наряду со знаком «плюс» (когда оно служит мощным мотиватором для личностного роста и развития), обладает ещё и знаком «минус»: когда стремление победить любой ценой приводит к игнорированию заповедей Бога, и, как следствие – гласа чести и совести, превращаясь просто в сведение личных счётов со звериным оскалом кровавой мести.]
Итак, читаем… – представляем… – и вдумываемся:
«…Мне ставили горчичники, прикладывали шпанских мушек, постоянно заставляли глотать сильнодействующие вещества, я принимал всё, что мне давали, и с величайшей благодарностью позволял совершать над собой всё, что им было угодно. Такое состояние на волосок от смерти продолжалось более 10 дней. Наконец, опасность признали миновавшей, но новый приступ болезни сделал её более серьёзной, чем раньше. Этот приступ был вызван оживлением тех, кто меня окружал, и кто толпой входили в мою комнату с тем, чтобы меня проведать, поцеловать мне руки и с желанием меня развеселить. Император, который всегда приходил по утрам и частенько по вечерам, строжайше запретил, чтобы кто-нибудь входил ко мне. Он присаживался рядом со мной и старался толковать о таких политических и других новостях, которые могли меня позабавить, но не сильно занимали мои мысли. Он с удовольствием рассказывал мне о том общем сочувствии, которое вызвала моя болезнь в обществе и во всех классах населения, о письмах на эту тему, присланных из различных городов со всей империи, которые он читал. Этот интерес превзошёл самые смелые мои мечтания, в моём доме встречались богатые и бедные, крупные чиновники и частные лица, самым непосредственным образом зависевшие от службы, на лестницах постоянно толпились люди, перед домом весь день менялись лица, интересовавшиеся состоянием моего здоровья. Сам император, выходя от меня, сообщал им о положении дел.
О моём здоровье справлялись и самые блестящие светские дамы, и женщины буржуазного сословия. В церквях священников просили молиться за меня, татары и евреи молились в кругу своих единоверцев, так же как это делали в католических и армяно-грегорианских соборах. По мере того, как известие о моей болезни достигло Москвы и внутренних провинций империи, там начиналось то же самое. В Берлине, Вене и Стокгольме государи и представители общества выказывали мне самый живой интерес, после своего выздоровления я
и м е л с ч а с т ь е у з н а т ь, ч т о о б о м н е с к а ж у т п о с л е м о е й с м е р т и. Э т о б ы л о с а м ы м б о л ь ш и м и
п р е к р а с н ы м п р и з н а н и е м з а с л у г, к о т о р о е ч е л о в е к м о ж е т п о л у ч и т ь в э т о м м и р е. Э т и м п о с м е р т н ы м н е к р о л о г о м м н е с т а л и с л ё з ы и н а д е ж д ы б е д н ы х, п о в с е м е с т н о е с о ж а л е н и е и о с о б е н н о о г о р ч е н и е м о е г о г о с у д а р я, который своими заботами и своей печалью д а л м н е с а м о е у б е д и т е л ь н о е д о к а з а т е л ь с т в о с в о е г о р а с п о л о ж е н и я и п р и з н а н и я м о и х з а с л у г (разрядка здесь и далее моя, ОНШ).
Применительно к занимаемой мною должности, это было м о ё п о л н о е у п р а в л е н и е н а п р о т я ж е н и и 11 л е т. И я стал первым примером руководителя высшей полиции чьей смерти опасались, и в тот момент, когда ожидали, что я предстану перед высшим Небесным Судьёй, ни одна рука не поднялась восторженно размахивать цветком. Э т а б о л е з н ь с т а л а д л я
м е н я н а с т о я щ и м т р и у м ф о м , таким, которого н е б ы л у д о с т о е н е щ ё н и о д и н в ы с ш и й ч и н о в н и к. Двое из моих высокопоставленных товарищей, которые не скрывали своей ненависти к моей должности, и, быть может, к доверию государя по отношению ко мне, они оба пришли к изголовью моей кровати и сказали: «Я складываю оружие, интерес и всеобщее сочувствие, проявившиеся по отношению к вам, столь прекрасны и единодушны, что добавить к ним нечего». С этого времени оба этих человека выражали мне только высокие проявления дружеских чувств. Император был рад моему триумфу, э т о б ы л о о д о б р е н и е в с е й н а ц и и сделанного им выбора и его поддержки, о к а з а н н о й м н е и м о е й д о л ж н о с т и, против всех обвинений, которые пытались возвести против меня».
(Конец цитирования)
Теперь, дорогой мой Читатель, когда мы ещё глубже окунулись во внутренний мир графа Бенкендорфа, мы с ещё большим проникновением в тонкости самолюбивого эго Александра Христофоровича – можем представить себе всю т р а г е д и ю поступления жалобы на Его Сиятельство Великому Князю! И обратим внимание, что после 1837 года никаких записей Бенкендорфом больше не велось: «триумфальное» положение явно пошло на убыль. Это «удивительным образом» совпадает с Записками Модеста Андреевича Корфа, который пишет, что с этого времени Александр Христофорович «сам себя пережил», и по истечении примерно 12-ти лет его могущества прочное жандармское чиновничье кресло… начало скрипеть и рушиться: «Но с тех пор он пережил себя, – пишет М.А. Корф. – Несколько самоуправных действий, в которые Бенкендорф был вовлечён своими подчинёнными и которыми он компрометировал отчасти самого государя, сильно поколебали прежнюю доверенность, и царская к нему милость стала постепенно охлаждаться, даже переходить почти в равнодушие, прикрытое, впрочем, до конца внешними формами прежней приязни. С тем вместе стала угасать и популярность Бенкендорфа, и в городе гласно заговорили, что он очень нетвёрд на своём месте, что ему худо при дворе, что ему выбран уже преемник и проч.»
Александр Борисович Галкин пишет, что в истории дуэли Лермонтова с Барантом – шеф жандармов граф Бенкендорф «с ы г р а л з а г а д о ч н у ю р о л ь» , неожиданно вдруг потребовав от Лермонтова письменных извинений перед Эрнестом де Барантом.
Ну да, на информационно-ознакомительный взгляд это выглядит весьма странно и действительно загадочно, тем более, что Военным судом было установлено: поручик Лермонтов служил у с е р д н о , и в ы з в а н б ы л н а д у э л ь французским подданным бароном де Барантом «з а н е д о к а з а н н ы е и д а ж е м н и м ы е о с к о р б л е н и я», при этом «с т а р а л с я т о к м о о п р а в д а т ь н а ц и ю и и м я Р у с с к о г о о ф и ц е р а Г в а р д и и», а сама дуэль «не имела особенных важных последствий»… Н-ну да, это д л я с у д а «дуэль не имела особенных важных последствий». А вот генерал-адъютант Бенкендорф рассудил иначе, – и после такой похвальной оценки личности поручика Лермонтова Военным судом… – прямо-таки показательно вразрез этой судебной оценке – Бенкендорф «катком прошёлся» по Гвардейскому поручику Лермонтову. Конечно, выглядит это парадоксально и необъяснимо-загадочно: зачем это Его Сиятельству? Но мы-то с Вами только что «вынырнули» из «моря-окияна» под названием «внутренний мир графа Бенкендорфа», – и для нас теперь – никакой загадки в этом нет. Уж мы-то знаем – «зачем».
Мы не расходимся с Галкиным А.Б. также и во мнении о том, что «такое давление Бенкендорфа можно объяснить только сугубо приятельскими отношениями с французским послом. Ни репутация Лермонтова, – пишет Галкин, – ни истина нисколько не интересовали шефа жандармов».
В желании угодить французским друзьям… – ни честь русского офицера Гвардии, ни правда-истина, ни справедливость… увы, не имели никакого значения. Главное – сдержать слово, данное друзьям-французам, лишний раз подчеркнув собственную значимость и беспредельное могущество. А, быть может, у Бенкендофа были и какие- то сугубо личные интересы, требовавшие оправдания семьи де Барантов за счёт ложного очернения поручика Лермонтова?.. – кто же знает!.. Но несгибаемая воля поручика Лермонтова, казалось бы, должная вызывать лишь уважение и гордость за русское офицерство, – только взбесила Бенкендорфа, привыкшего на занимаем посту получать в с ё ж е л а е м о е, а тем более – т р е б у е м о е. О, да: «власть – развращает, абсолютная власть – развращает абсолютно». Это в точности про Бенкендорфа, особенно начиная с 1839-го года… Но здесь, – с Лермонтовым, – как говорится, нашла коса на камень.
Не могу удержаться, чтобы не повторить заповедь из Кодекса чести Русского офицера (1804 г.): «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!».
Честь русского офицера – ценилась превыше всего. Даже – выше – жизни, и наш Михаил Юрьевич неукоснительно следовал этой офицерской заповеди.
…Кто-то из читателей может разочарованно и с недоверием сказать: не может быть, чтобы… всё оказалось настолько просто… (?). Так и хочется воскликнуть: «Ничего себе «просто»! Ну да, когда ты решил трудную задачу, и результат с «ответом» в конце задачника сходится… – задача, вначале казавшаяся невероятно сложной, мгновенно теряет свою «нерешаемую загадочность» и… оказывается для тебя уже «проще пареной репы»! Это «просто» – когда знаешь, н а к а к у ю кнопку и к а к нажать. Не зря же говорят «дьявол кроется в деталях, а Бог – в мелочах». И когда ты в этих «деталях» и «мелочах», наконец-то, разобрался – всё становится на свои места, приобретая полную ясность очертаний. А в вопросах лермонтоведения, – чтобы «разобраться», – необходимо включить, кроме знаний и жизненного опыта, ещё и подсознание, и интуицию: необходимо участвовать в процессе познания не только когнитивно (мыслью, умом), не только креативно (творчески, нестандартно, оригинально, включая в себя воображение, нестандартное мышление и умение видеть связи между разными идеями), но и д у х о в н о : для высокой цели торжества правды и справедливости. И лишь т о г д а тебе Высшие силы могут позволить проникновение в информационную суть, а Вселенский поток подскажет правильное «узнавание»: надо лишь – «поймать волну»…
Продолжение:
Часть 44. Не друг, а – ...недруг
http://stihi.ru/2025/09/18/5307
Вернуться:
Часть 42. Плоды, по которым узнаётся древо
http://stihi.ru/2025/09/08/7986