Любовь - это когда изъяны в красоте ценнее, чем безупречное совершенство.
Он не коллекционировал их, не соблазнял, не ловил на крючок личной драмы. Он загорался и падал сам в звенящий от смеха, ссор и бурных примирений, омут.
Совершенные мраморные лики, фарфоровые кукольные лица – для стражей музеев и кукловодов. Его женщины были не куклами, не экспонатами, а галактиками - ослепительными, манящими и достойными тотального вторжения.
Он влюблялся не в идеальную внешность или острый ум, а в новые миры мерцающие на кончиках ресниц, в глубине голоса, запахе волос, на дне зрачков. Его завораживала не безупречная красота, а червоточины – в изъянах он видел артефакты вечной красоты, печать избранности, в густых зарослях на лобке – блаженные райские кущи, в острых сосках на плоской груди – горные пики, о которые можно порезать губы, в большой заднице – крутые дюны и египетские звериные ночи, в выпирающем островке плоти – алый маяк, гибельную мель для пальцев и языка.
И он доставал эту красоту так, как фокусник достаёт из пустого цилиндра огненную саламандру. Входил в их жизнь словно археолог, исследователь, изучающий выбитые на сердцах и телах запретные строки древних манускриптов и карт сокровищ. Бросая к их ногам всё, что у него было – старинные часы без стрелок "время здесь уже не работает", пустую шкатулку "положи сюда всё, что боишься потерять", зеркало с трещиной "разбей и увидишь, как ты прекрасна", шаманский бубен "изгони духов прошлого и обретёшь собственные крылья".
Ночами читал им Бодлера или Шекспира, хриплым от нежности и бессонницы голосом, устраивал ночные набеги на дремлющие крыши, чтобы послушать красную реку города внизу, кормил с ладони виноградом в ванне, рассматривая под водой эскиз обнажённого тела.
Женщины были его кислородом, эликсиром, тёплыми красками, без которых кисть костенела, а холст оставался безжизненным. Он не трахал их - он священнодействовал, добывая огонь и мирру, рисовал любовь губами, языком, бёдрами, шёпотом. Когда касание становилось мазком, вдох-выдох – движением мастихина, под его прикосновениями они превращались в шелковистое, влажное и трепещущее искусство:
"Э-геей, художник ! Нарисуй, как освободил меня от грязи и глины, потрогай ещё вот здесь, понюхай, раскуси зерном граната."
Девочки, девушки, женщины, королевы, шлюхи, обнажённые махи, мадонны из плоти и крови.
Они врывались в его жизнь ураганом, песчаной бурей, весенним паводком, сметая берега, оставляя запах дождя, вкус дыма, вина, спелых ягод, осколки смеха, слов и музыки.
Послевкусие, которое длилось дольше, чем его любовь..
продолжение: http://stihi.ru/2025/06/21/4263