Эмили и я

Алекс Грибанов
В издательстве "Новый Хронограф" вышла книга "Эмили Дикинсон. Избранные стихотворения и письма в переводах Александра Грибанова". Книга содержит более 850 стихотворений, более 50 писем, некоторые относящиеся к Эмили важные документы, многочисленные сопроводительные тексты, комментарии и статьи. О возможности приобретения см. мою главную страницу http://stihi.ru/avtor/agribanov. Издание открывается вступлением, которое воспроизвожу для читателей сайта.

ЭМИЛИ И Я

Не помню, когда и как узнал я об Эмили Дикинсон. Переводы поэзии всегда старался смотреть по минимуму, да и появились-то ее переводы поздно. Оригинальную же поэзию в молодости читал немного – не очень она была доступна, к тому же глубоко заниматься английским начал уже на четвертом десятке. Имя услышал, конечно, задолго до того, как прочитал, поэтому сразу же открыл ее стихи в большой антологии английской поэзии, которую купил в середине 80-ых. Тогда же, в 1987 году, два стихотворения из этой антологии перевел. Что меня заинтересовало в них? Пытаясь воссоздать прошлое, рискну предположить: сочетание женственности с жесткостью, парадоксальностью и лаконизмом, смесь достаточно необычная. Широту и ясность поэтической мысли, вряд ли тогда оценил в полной мере. Впоследствии, глубже погрузившись, переводил Эмили иначе, но суть была схвачена, в общем, верно, и за те переводы мне не стыдно.

Потом долго не думал о ней – следующий перевод появился через 17 лет – в 2004 году. И снова перерыв, за которым последовали четыре перевода в 2008-2010 годах. А потом за десять с небольшим лет (2011-2021) более восьмисот. Эмили стала вторым после Д.Г. Лоуренса моим поэтом. Что же произошло?

За это время в жизнь вошел интернет. Стали одним движением руки доступны и вся Эмили (не только стихи, но и письма), и немало материалов, ее касающихся, и множество переводов ее стихов на русский, книжных и сетевых. В таком изобилии, наверно, ни одного поэта у нас не переводят. Как-то сразу смутило, что совсем не чувствовался великий поэт в большинстве этих переводов. Начал смотреть оригиналы, вчитываться. И не заметил, как ушел с головой. Не хочу превращать это короткое вступление в очередную статью об Эмили Дикинсон (в книге такие статьи есть), поэтому постараюсь ограничиться историей наших с нею личных отношений. До 2011 года был ни к чему не обязывавший интерес, в 2011 интерес перешел в любовь. Любовь трудную, потому что любить Эмили нельзя легко. Начать с того, что ее с непривычки непросто читать, она легко нарушает правила английского синтаксиса, фразы порой кажутся загадочными. К этому привыкаешь – оказывается, что ребусы (за редкими исключениями) легко разгадываются, а необычные конструкции при повторных прочтениях предстают естественными. И все же такое своеволие порой мешает, как и форма записи – обычных знаков препинания мало, а бесчисленные тире несут более интонационную, чем смысловую, нагрузку. Главное, однако, другое – Эмили сурова, ершиста, бескомпромиссна и сверхлаконична, в общем, довольно неудобный собеседник. Она никогда не льстит читателю, не снисходит к нему, не щадит его фобий и болячек. Поэтому нередко вызывает раздражение. Без конфликтов и разрывов тут дело не обходится. А в результате привязанность только укрепляется. Если, конечно, она серьезная, не случайность.

Замены ей в мировой поэзии нет. Ее нужно читать, чтобы в полной мере прикоснуться к восторгу и отчаянию бытия, чтобы заглянуть в глаза бездне, пережить блеск и нищету человеческого существования. Ни у кого не найти всего этого в такой полноте и обнаженности, свободной от любых условностей – социальных, групповых, семейных, религиозных. Она в своем Амхерсте одна наедине с мирозданием. Теперь, читая других поэтов, ловлю себя на мысли, что приходится бороться с ощущением искусственности.

Мне возразят, что искусственности у нее как раз в избытке: экстравагантность языковых конструкций, использование небытовой лексики, то научной, то юридической, резкие переходы смысла. Но это как раз ее естественная манера: она говорит именно то, что хочет сказать и так, как хочет сказать. Разве есть что-либо более неестественное, чем по видимости простые строфы изысканно обдуманного классицистического стиха?
 
Трудно ли ее переводить? Конечно, трудно, как трудно любить. Но и огромное, ни с чем не сравнимое, счастье. Ее текст перенасыщен содержанием, которое непросто вместить. Нет, я не о краткости английского языка. Есть немало английских поэтов, считающихся классиками, у которых содержания и по-русски не хватает на отведенный формой объем. Слов-то много, но они какие-то лишние, необязательные. А у Эмили за каждым словом такой каскад смыслов, что вместить всё это в прокрустово ложе перевода никогда не удастся. Близкий к тексту перевод бессмыслен. Значит, нужно иначе. Только положившись на чудо, можно воссоздавать тех, кого любишь.

И еще: интерпретировать Эмили Дикинсон невозможно без чувства речевой свободы, свободы стиха. Ее стихи насыщены звучанием, но звучание это возникает по наитию – версификационные рамки второстепенны, размер и рифма то выдержаны, то вдруг превращаются в приблизительные, то совсем исчезают. Попытки использовать свободно родившийся звуковой узор в качестве жесткого трафарета для создания текста на другом языке ни к чему иному не приводят, как к нагромождению мертворожденных конструкций. Единственное спасение в естественности, вольном ритме дыхания, чтобы стихотворение возникало из той же свободы, которая одушевила оригинал.    

Когда долго переводишь любимого автора, вчувствование превращается в отождествление. Иногда становится уже не вполне ясно, где кончается переводчик и начинается тот, кого он переводит. Так супруги со временем зачастую становятся похожими. Создаешь ведь не просто отдельные стихи, а образ поэта, и этот образ приобретает твои черты, а ты узнаешь в себе присутствие давно ушедшего человека. Как Флобер мог сказать о Мадам Бовари «Эмма – это я», так и я повторяю со счастливым изумлением: Эмили – это я.   

Надо признаться, что мой союз с Эмили никогда не стал бы столь прочным и долгим, если бы не было третьей стороны. Тут снова спасибо интернету. Есть в Пензенской области поселок городского типа Евлашево; там живет замечательный поэт Ольга Денисова. Как выяснилось, не только поэт, но и глубокий, бескомпромиссный критик. В полной мере ощутил это на себе. Не будь ее бьющих в самую суть замечаний и возражений, мои переводы были бы беднее и поверхностней. В свою очередь, я тоже выступил в роли критика. Отношения с Эмили Дикинсон у Ольги, как и у меня, складывались трудно, все время возникало сопротивление. Но ссорились мы с Эмили не синхронно и помогали друг другу к ней возвращаться. Многочисленные переводы, мои и Ольги, строго говоря, результат совместной работы. Многие существуют и в ее прочтении, и в моем. 33 стихотворения, в двух наших переводах каждое, опубликованы в пензенском журнале «Сура» (№3, 2012; №1, 2013; №2, 2017). Там же напечатана моя статья «Вслушиваясь в Эмили Дикинсон» (№3, 2012), публикуемая теперь с небольшими изменениями. После сказанного понятно, почему эта книга благодарно посвящается не только Эмили (что само собой), но и Ольге.

В 2013 году переводы Ольги Денисовой из Эмили Дикинсон вышли отдельно с моим предисловием (http://stihi.ru/2013/04/02/11145). В дальнейшем они переиздавались с добавлением множества новых в 2018-2021 гг. в сборниках «Художественный перевод и сравнительное литературоведение» (М.: Флинта). В XV томе этой серии напечатана подборка и моих избранных переводов из Эмили. Подборку предваряет предисловие Т.У. Хиггинсона к первому посмертному изданию (перевод также мой). Книга, которую читатель держит в руках, – итог моей работы над наследием Эмили Дикинсон. За исключением упомянутых выше публикаций, все русские тексты выходят в печатном виде впервые. Если, конечно, не считать использование моих переводов в различных изданиях, где стихи Эмили цитируются в виде фрагментов. БОльшая часть публикуемого выставлялась в интернете на сайте https://stihi.ru.
 
Завершаю это вступление выдержкой из одного письма Ольги Денисовой. Я, было, задумал тогда переработку некоторых своих старых переводов Эмили с целью устранить чрезмерные, как мне показалось, вольности, явные отклонения от буквы оригинала. Замечу, впрочем, не более значительные, чем обычно позволяют себе переводчики стихов. Проанализировав мои обновления и некоторые сдержанно одобрив, Ольга закончила так: «Честно сказать, ни в одном случае нет чувства необходимости изменений. Не увлекаясь, мы бы не прошли такого длинного пути и не были такими, как есть. Увлечения стали частью нас – стоит ли с ними бороться и переписывать себя? Сначала узнаёшь в Эмили себя и любишь ее за сходство, потом доживаешь до того, что начинаешь любить в Эмили и то, чего в тебе нет. Но это другое отношение – для будущего, для продолжения и развития. Прежнее своеволие пусть остается как память о начале любви».