Недавно произошло радостное событие - вышел сборник стихов Эмили Дикинсон в переводах Ольги Денисовой (Тольятти: Изд-во ПВГУС, 2013). Вошедшие в него стихи можно прочитать на странице http://www.stihi.ru/avtor/denol. Публикуемая статья - мое предисловие к этой книге.
ДВА ПОЭТА
В 1830 году в Новой Англии, в штате Массачусетс, в небольшом городке Амхерст родилась Эмили Дикинсон. Она прожила в Амхерсте всю жизнь и 55 лет спустя умерла в том же доме, где родилась. Училась в местной школе, которая высокопарно называлась Академия Амхерста. Немало читала, хотя круг ее чтения никогда не был слишком широк. В детстве, да и позже, мешала позиция отца, полагавшего, что не следует много читать сверх Библии. Почти не покидала родной город: Вашингтон, Филадельфия, Бостон – вот и все путешествия. Замуж не вышла. Занималась садоводством, ее цветы славились в окрУге. А еще Эмили Дикинсон писала стихи. Короткие, странные, ни на какие другие стихи не похожие. При ее жизни около десятка было опубликовано в случайных изданиях, некоторые с серьезной редакторской правкой. Теперь имя Эмили Дикинсон – самое прославленное из всех женских имен мировой поэзии. Его, это имя, неизменно включают в самые краткие списки великих поэтов, уже независимо от пола.
Слава Эмили Дикинсон давно вышла за пределы англоязычного мира. Ее переводят много и повсюду. Не исключение и Россия. Тут, правда, не обошлось без особого пути. Эмили уже давно была всемирно известна, а у нас ее поэзию мало кто знал. Только в 70-ые годы прошлого века Вера Маркова начала систематически работать над ее переводами. В 1976 году переводы Марковой и Ивана Лихачева из Дикинсон вышли в Библиотеке всемирной литературы (в одном томе с переводами из Лонгфелло и Уитмена). Долгое молчание Эмили по-русски не было случайным. Эмили выросла в истово религиозной кальвинистской семье, ее сознание формировалось в русле религиозных проблем и понятий. Советские ревнители воспринимали ее как поэта религиозного. Правда, она рано перестала ходить в церковь, а ведь право так поступить было непросто отстоять в той среде. Правда, ее отношения с Богом сложны, доходя порой до язвительной иронии с ее стороны. Но эти отношения – одна из важнейших тем ее творчества, религиозная проблематика все время у нее присутствует. В общем, проще всего включить в список религиозной литературы и закрыть. Потом стало ясно, что закрыть не удастся и отдельные, строго отобранные и подправленные при переводе, стихи начали публиковать.
Когда идеологические ограничения были сняты, число публикаций стало нарастать. Вышло несколько сборников ее стихов. В 2007 году издательство «Наука» выпустило на базе переводов Аркадия Гаврилова том стихотворений и писем Эмили Дикинсон в знаменитой серии «Литературные памятники». Поток переводов стал совсем уж лавинообразным с торжеством Интернета. Наверно, ни одного поэта у нас не переводят с такой настойчивостью. Но вот странность. Читаешь все эти переводы (а некоторые стихи переведены десятки раз), и не понятно: а за что же так любят Эмили Дикинсон? Почему ей отводят столь высокое место? Что в ней такого хорошего? Тексты то банальны, то бессмысленны. Профессионалы тут оказываются немногим лучше любителей. Есть исключения, конечно. Порой что-то для души можно найти у той же Марковой, но удачи тонут в бескрайнем безрадостном море. Увидеть лицо поэта в русских интерпретациях не удается, оно остается скрытым от читателя.
В чем же дело? Конечно, поэтический перевод – жанр своеобразный, под видом переводов часто публикуется нечто весьма далекое от подлинника. Но все же лицо поэта через весь этот туман как-то пробивается, у нас есть некоторое представление о многих великих поэтах даже без чтения их оригиналов. Неточное, порой искаженное, но все же есть. Только не об Эмили Дикинсон. Почему? Попробуем понять.
Начнем с малого – с формы стиха. По большей части, она у Эмили проста – так называемая балладная строфа, заимствованная из религиозных гимнов. Это ямбическое четверостишие с четырехстопными нечетными (обычно не рифмующимися) и трехстопными четными рифмующимися строчками. Но эта форма, так сказать, базовая. Число слогов в строчках вдруг начинает варьироваться, ямбичность нарушается, рифмы становятся отдаленными и часто исчезают. Эмили не склонна стеснять свою свободу заранее заданными рамками. Порой, хотя и не слишком часто, стихотворение приближается по степени несоблюдения каких-либо правил к свободному стиху. Поначалу может показаться, что это небрежность, безразличие к форме, даже неумелость. Большинство переводчиков воспринимает такую свободу как индульгенцию, право на плохой звук. Но, вчитавшись в стихи Эмили, услышим звук настойчивый и неповторимый, подчиняющий слух бьющими в сердце созвучиями. Как будто только и звука, что размер да рифмы!
Дальше построение фразы. Эмили легко нарушает стандартное расположение слов в английском предложении. Даже англоязычные читатели часто говорят о трудности первоначального восприятия. Вот только потом, - продолжают они, - после третьего-четвертого прочтения осознаешь, что это сказано точно и нельзя сказать иначе. Переводчик часто остается на первой фазе прочтения и даже не пытается понять хотя бы внешнее содержание. А ведь по-настоящему туманных мест у Эмили не так много, просто нужно потратить немного труда, чтобы разобраться.
Но все это пустяки в сравнении с главным. Вы не можете переводить стихотворение, если чувство, владевшее автором, вам не понятно. Не то что вы его не разделяете, можно попробовать переселиться в чужую душу, нет, просто не понятно. И переводчики склонны вливать поэзию Эмили в привычные им чувственно-мировоззренческие формы. Таких форм, говоря обобщенно, две.
Во-первых, Эмили Дикинсон женщина. Стало быть, можно использовать всемирно опробованную форму женской поэзии. Женская поэзия – о любви. Любить и внушать любовь – опорные точки этой поэзии. Вокруг них вращается мир, даже если стихи о Боге или природе. Любовь дает всему смысл и вкус. Но поэзия Эмили Дикинсон – совсем другая. Да, автор – женщина, в интонациях, пристрастиях, даже слабостях все время видна ее женскость, но поэзия ее – не женская поэзия. Как любого большого поэта, ее ведет страсть ощутить и осознать себя в мире, она вглядывается в Природу и ссорится с Богом, женская любовь одна из сторон, хоть и неотъемлемая, ее бытия. А нам зачастую преподносят неуравновешенную, раздираемую страстями женщину, тем более что прототип в русской поэзии наготове – Марина Цветаева. Маркова первая пошла по этой дороге, и многие переводчики, особенно женщины-переводчицы, естественным для себя образом выбирают тот же путь. Наше время тут щедро подбавляет возможностей: комплексы, гомосексуальность, бисексуальность, и пошло-поехало. Писать об этом скучно.
Другая наезженная колея, подстерегающая переводчиков – это вслед за советскими атеистами объявить Эмили Дикинсон религиозным поэтом и так ее и прочитывать, только теперь со знаком плюс. Ну да, библейской символики, размышлений о Боге и бессмертии у нее с избытком. Но разве можно читать сложные, глубокие тексты, реагируя только на метки, на ключевые слова? Не видеть сложности, бездонности этой души, богатства и глубины чувств и мыслей, переполняющих великого поэта? Впрочем, заметим в скобках, где у поэта граница между чувством и мыслью? Не слышать гнева и сарказма в ее беседах с Богом, не замечать ее экзистенциального отчаяния, предельного переживания одиночества в мироздании, тоски по бессмертию, в которое она и не верит, и не смеет не верить?
В результате такого непонимания теряется связь, удерживающая от распада ее тексты. Порой с недоумением и превосходством Эмили объявляют ненормальной, психопаткой. И «переводят»!
Знаменитое стихотворение о правде и красоте (449) обессмыслили, придумав смерть за красоту, понимаемую чуть ли не как проигрыш сражения, боя за красоту. А ведь достаточно прочесть другие стихи, некоторые письма, чтобы понять, какой мучительной и манящей данностью была для нее красота мира, до какой степени она сознавала чувство красоты как болезнь, смертельную болезнь, как проклятие, отделившее нас от остальных существ. И все же как высшее в нас и вне нас, квинтэссенцию Мелодий Земли, факт Природы. Да разве такое чувство существует? – недоумевают переводчики. В результате получается всё, что угодно, только не Эмили.
Говоря коротко, переводов Эмили Дикинсон на русский, при всем изобилии текстов, выходящих под этим названием, до последнего времени практически не существовало.
Есть в Пензенской области поселок городского типа Евлашево. Наверно, это еще большая глушь, чем был в XIX веке Амхерст. Но в XXI веке есть Интернет, и живущая с рождения в этом поселке Ольга Денисова известна многим интересующимся русской поэзией. Известна, правда, меньше, чем она того заслуживает. Причин много – и жизнь в провинции, и несклонность к саморекламе, и не последняя – самый характер ее стихов.
Стихи Ольги далеки от новомодных влияний, она как поэт воспитана на русской классике. Ее учителя – Баратынский, Алексей Толстой, Бунин. Ей чуждо ценимое в современной тусовке жонглирование словами и смыслами. Ее поэзия обладает одним важным недостатком с точки зрения текущего «литературного процесса» - она серьезна. Это то, что раньше называлось философской поэзией – о жизни и смерти, о природе, о судьбе человека. А еще у нее замечательные сатирические вещи, редко сиюминутные, а чаще о смешном и нелепом в душе и истории, особенно отечественной душе и истории. Некоторые ее стихи достойны занять место в самых сжатых антологиях русской поэзии.
В жизни каждого настоящего художника случаются времена кризиса – появляется ощущение ограниченности художественного пространства, желание расширить его, вдохнуть новый, свежий воздух. И вот на таком перепутье Ольга Денисова встретилась с Эмили Дикинсон. Насколько я знаю, взаимной приязни поначалу не было. Со стороны Ольги был интерес к автору, который на слуху, занимает многих. К тому же, наверно, почувствовалась какая-то общность судьбы. И все же интерес был довольно поверхностным, а Эмили этого не любит. От тех первых попыток перевода сохранилось только одно стихотворение «Чтоб видеть луг» (1755).
В 2011 году начался новый этап жизни Ольги Денисовой: она открыла мир Эмили. Характерные особенности ее собственной поэзии никуда не делись – ее серьезность, глубина, бескомпромиссность, ирония просто приобрели новое измерение, и переводы, нет, совместные стихи, стали появляться один за другим. Настоящая, не придуманная, не сведенная к стереотипам Эмили Дикинсон заговорила по-русски. А голос Ольги Денисовой приобрел новую силу и новые обертоны. Оказалось, что Эмили как раз по росту для Ольги, и тот, кто прочтет эту книгу, сможет, наконец, встретиться с настоящей Эмили Дикинсон, почувствовать, почему она великий поэт. Сможет прочитать ее стихи, именно ее стихи, а не версификационные упражнения по поводу ее стихов.
Стихи расположены в порядке их номеров в соответствии с системой, установленной Т.Х. Джонсоном в издании 1955 года. Порядок не вполне хронологический, поскольку многие стихи Эмили сколько-нибудь надежно датировать невозможно, но все же выдержано направление от ранних к поздним.
Откроем книгу. Вот самое первое в ней стихотворение (12)
За утром утро все скромней –
В орехах больше бронзы –
Щекаста ягода в траве –
С квартир съезжают розы.
Удивительная непосредственность восприятия природы, такая безудержная и счастливая, хотя речь идет об умирании, об осени. В более поздних осенних стихах слышнее ноты печали, которые делают этот мир еще прекраснее. Но все равно потом наступает весна, которую Эмили воспринимает как жизнь после смерти, как неизменно повторяющийся знак надежды. Стихи о природе – это же не просто стихи о природе, не переживания, спровоцированные событиями жизни природы, это жизнь вместе с природой, внутри нее. Не мы привносим красоту в мир, она реальность природы. Но чтобы воспринять ее, эту красоту, надо обрести отдельность от природы, а это человеческое проклятие, болезнь. Возникает тема смерти, тема длящегося всю жизнь прощания. Сколько раз Эмили репетирует смерть (465)!
Я умирала. Надо мной,
Тревожа ухо,
В растущей грозно тишине
Жужжала муха.
В будущую жизнь она и верит и не верит. Но даже если она, будущая жизнь, есть, Эмили чувствует себя привязанной к земле, не готовой уйти из земной красоты (301):
Я знаю, что есть небо,
Где всё уравновесят,
Когда настанет время;
Но что с того?
И все же она ощущает высший звук над собой, она его физически слышит (503):
Снова и снова созвучия эти
Припоминать и твердить без конца,
Чтобы однажды влилась моя песня
В полифонию Творца.
Мучительно и восторженно проходит Эмили через наш прекрасный и страшный мир. У земли столько мелодий, столько клавиш! Но чтобы всё это услышать, вобрать в себя, нужно одиночество. Иначе не выйдет. Эмили принимает свое одиночество гордо и спокойно. Она с самого начала замыкает свою душу, впускает в нее только ограниченный круг избранных (303):
Душа своих избранных впустит
И дверь – на ключ,
И больше никто не вступит
В ее суверенный круг.
Это стихотворение, блестяще переведенное Ольгой Денисовой, одно из лучших в книге, - ключ к Эмили. Может быть, стоит начать чтение с него. Оно поможет понять многое и в ее поэзии, и в ее жизни. Всё находится под этим знаком: и монологи, обращенные к Богу, и страстная, перенапряженная любовная лирика, в которой иногда невозможно понять, кто адресат – мужчина или Бог.
А дальше нужно читать стихи, одно стихотворение за другим. В каждом Эмили открывается новой гранью – как любой великий поэт, она вбирает в себя мир целиком и вручает его нам (26):
Вот всё, что дать могу сейчас,
А кроме – только сердце,
И все широкие луга,
И все поля, и – это.
Чтобы Эмили Дикинсон зазвучала по-русски, нужна была малость – чтобы всё это богатство откликнулось в душе и слове переводчика. А душа откликается на то, что в ней уже есть, возможно, в скрытом состоянии – как зародыш, как почка. Мир, который питал собой поэзию Ольги Денисовой, никуда не делся, он просто расширился до масштабов мира Эмили Дикинсон. Почка раскрылась, сама немного изумившись тому богатству, которое в ней было скрыто. И оказалось, что без этой раскрывшейся новизны не прожить. Но ведь это было, всегда было. Разве не об Эмилиных мелодиях земли когда-то, давно, написала Ольга, не имея об Эмили тогда никакого понятия?
Как хлеб, эта песня нужна мне,
То – часть моего бытия.
Ведь даже в безжизненном камне
Мелодия скрыта своя.
Так что будем читать. Для кого поэзия не пустой звук, кто умеет за словами слышать поэзию, тот должен это прочесть.