Фотография из семейного архива.
"Праздничный фартук, гольфы,
Папка для нот, футляр…
– Где вы, маэстро Вольфганг?
Ваш менуэт не стар"
Михаил Харитонов 2
"Моцарт"
И Моцарт, и дворик, и Гёте...
И первые классы, что ты?!
И сложностей фортепианных
в тех пальчиках маленьких, странно,
заложенные листы...
Их столько, сколь в жизни препятствий.
И там, где не ждёшь, и где знаешь.
Следами запутанных странствий
ты так до конца и гуляешь!
* * *
Всё близко мне так, что трудно даже представить, как наше слово отзовётся!
Какая мощь в том отголоске!..
* * *
Надел каблуки и гольфы,
подошёл к инструменту Вольфганг.
Заиграл, и светлей при этом
стало Гёте и всем поэтам!
Чтобы понимать Моцарта, надо что-то и даже многое пережить!
Помню, как моя учительница-немка, поклонница всего немецкого, а особенно Моцарта и Гёте, в начальных классах музыкальной школы неустанно давала играть мне Моцарта, которого я тогда недолюбливала. Он мне казался легковесным, пустым и глупым. Слишком весёлым над уровнем моря, в то время как жизнь состояит из бурь и цунами. В том глубоко детском возрасте я ещё не знала, что лёгкий, воздушный Моцарт дойдёт в своём творчестве до Реквиема, познав весь трагизм жизни и её бессмысленность. Мне же хотелось страстей!.. Жизнь и так была слишком радостной, стабильной и защищённой Пионерским галстуком! Давала и давала "мажорный сахар" до объедения, до приторности, до оглупления мозга. До вялого равнодушия и детского "не хочу", стоящего на своём как скала, порождающего равнодушие и заглушающего всякие творческеие порывы. Давала, пока не догадалась спросить, а что же хочу я. А "Я" захотела Бетховенской бури, романтизма, оппозиционного мышления, и мы выбрали Рондо Бетховена. Это была случайность. Она поняла, что мне ближе Бетховен, что никак не соответствовало моему благостному и невинному виду маленькой девочки со светлыми золотистыми волосами. Пожалуй, у Моцарта были такие же... Однажды она попала в точку, дав мне играть Бетховена. И я... заиграла! После этого какое-то время она была недовольна собой, нисколько не скрывая этого, и вовсе не рассчитывая на то, что я всё вижу и понимаю. Она не могла смириться с тем, что так долго "соображала" по самому простому поводу, не угадав моей натуры. "Объяснять" Бетховена мне было не надо, всё было готово уже внутри. Осталось только выучить технически. Я понимала его нутром. А она обломалась, страшно удивившись... Ах, вот, оказывается! /"Воспоминания из Детства"/ Впрочем, и Бетховен немец, так что по национальному признаку это никак не противоречило её пристрастиям ко всему немецкому. Похоже, что всё русское она не любила так мощно и глубоко, что прятала это далеко в подсознании, так, чтобы не было видно. Ведь мы жили в то время в Советской Латвии, где не было никаких проблем под крылом Ролссии.
Педагога по фортепиано звали Ирэна Освальдовна Штраус. Сейчас она уже Заслуженный педагог Латвии. "Серый кардинал", бессменный завуч, который в этой школе решает всё. "Мы работаем командно",- однажды сказала она. То есть, она входит в святая святых любого Класса с полным основанием диктата сверху и изнутри. Всё и вся находилось в её подчинении. "Приближённые к ней" бывшие её ученики, которые уже состарились и завели семьи, работали рядом как доверенные и надёжные лица. Ничего не изменилось со времён Сотворения мира, и понятия Свой и Чужой были в ходу. Уровень таланта никак не входил в этот состав необходимого, что было доминирующим при выборе кадров. Мой же Дух был изначально самостоятельным и не терпящим никакого давления. Уже в детском возрасте я сумела добиться того, что Программа на год выбиралась только с моего согласия. Я читала книги, которые хотела, и играла произведения по своему выбору. Это право даже не обсуждалось. Все чувствовали мою уверенность в себе и вынуждены были доверять моему выбору.
Правда, сначала она пыталась сплотить класс, в котором кроме меня ещё была девочка русская. Мы даже несколько раз ходили в походы летом, с палатками и тяжёлыми рюкзаками по Латвии. Воспоминания об этих походах остались прекрасные! Кто-то в кого-то был влюблён, и тайные интриги ярко разукрашивали наше общение. Помню, как мы устали, пройдя доброе количество километров и никак не могли определиться с привалом. Мне хотелось остановиться уже в любом месте, даже на берегу реки, где повышенная влага, а значит и комары. Но всё-таки перешли подальше на полянку, где и расположились. Помню, как ей не понравилось моё "особое" мнение, тогда как латышский контингент его вообще не имел. Генетически они покладисты к тем, кто командует. Видимо это выработалось веками, когда здесь главенствовали то поляки, то немцы, то шведы. В этом отношении латыши безлики и покладисты. Собственное национальное самосознание у них сформировалось именно в период, когда это была Лифляндская губерния Российской Империи, а потом в советский период. Ведь приоритет был тогда, особенно в учёбе, национальным кадрам.
Кстати, Гёте она превозносила.
И когда узнала, что я пишу стихи, то презрительно хмыкнула и сказала: "Зачем? Ведь уже есть Гёте!" Этим она надолго отбила у меня охоту писать стихи, сослужив тем самым плохую службу. Я, как ребёнок, поняла, что я не Гёте, а потому надо заткнуться. Вот такие "палки в колёса" я получала. Через несколько лет я всё-таки снова стала писать и пишу до сих пор, правда, тогда перерыв был приличный, и я довольно долго ничего не писала. Помню, как я была растеряна этой реакцией. Когда я ждала поддержки и может быть даже похвалы, а может быть и восхищения, я получила "крышкой по голове", меня прибили к земле, подрезав крылья. Вывод один. В детском и юношеском возрасте дороже похвалы нет ничего. Критика должна быть очень осторожной и доброжелательной. А меня зарубили на корню. Но корень был силён! Я всё-таки русская, а не немка. Поэтому я справилась "с Гёте" вполне благополучно, а жизнь предоставила такую мощную поддержку впоследствие в лице Надежды Александровны Павлович, поэтессой Серебряного века и ученицей Александра Блока, которая дала мне мощную энергию и существенно продвинула в этом направлении, сделавшись по её собственному желанию моей "названной бабушкой", и получилось, что Александр Блок, который был любовью всей её жизни, автоматически стал моим "названным дедушкой". Но не буду отвлекаться столь далеко.
Из состояния застоя меня вывело то, что я додумалась, наконец, до следующей мысли: да, я никогда не напишу как Гёте. Но и Гёте никогда не сможет написать так, как напишу я! Тем и закончилось. И всё стало на место.
Добавлю то, что я поняла много позже.
Здесь выдвигались и превозносились в первую очередь национальные кадры, советский период сослужил для русских в Латвии, и не только в Латвии, и плохую службу. Я ведь писала стихи и сочиняла музыку на свои стихи уже в начальных классах музыкальной школы, а так же обладала абсолютным музыкальным слухом, и учительница это знала. Моё личное творчество не имело никакой поддержки в её лице, хотя должно было быть замеченным и дать правильное направление было её святой обязанностью. Но "почему-то" устроила в Специальную Музыкальную школу им. Эмила Дарзиня при Музыкальной академии, двух других своих учеников, Яниса и Петериса Малецких, первый из которых уже профессор Латвийской Музыкальной Академии, а другой — педагог в той же музыкальной школе в Юрмале, в Майори, которая переросла в Музыкальное училище, находясь в одном здании. Оба среднего дарования, не имеющие абсолютного слуха, а "профессор" закончил аспирантуру в Ленинграде по распределению и продвижению так называемых "национальных кадров". Натаскали и сделали. Потом, в свете достигнутых результатов, дарование уже не имеет никакого значения. Кто был ничем, тот стал всем. Суровая правда жизни только доказывает её изобретательность и непредсказуемость.
По-настоящему, из всех её учеников я была самой талантливой и, конечно, главным кандидатом для Спец. школы при консерватории. Родители мои не были музыкантами, и проглядели это вопиющую несправедливость по отношению ко мне по незнанию и нерасторопности. Впоследствии всё же Штраус несколько реабилитировала себя тем, что хорошо подготовила меня к поступлению в музыкальное училище, и даже вместе со мной ездила на экзамен по фортепиано. На нём я и сыграла в числе других обязательных произведений Рондо Бетховена. И за это я ей благодарна. Но это уже другая история... О "дворике" я тоже напишу потом. Это тоже интересная и даже мистическая история. Сумерки. Санкт-Петербург. Дворик. И Моцарт, Адажио божественной Сонаты, в живую звучащее из окна, как связка далеко ушедших веков, а так же между Детством и молодостью.
18 августа 2021 года — 11 июня 2022 года
*"Воспоминания из Детства"
И Моцарт, и дворик, и Гёте...1 часть.
http://stihi.ru/2021/08/18/3330
Как наша Память отзовётся.2 часть
http://stihi.ru/2022/06/11/2941