Начало
http://www.stihi.ru/2020/01/16/625
Предыдущее:
http://stihi.ru/2020/08/18/643
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
МЫСЛИ
«Приятны пред Господом пути праведных; чрез них и враги делаются друзьями».
Книга притчей Соломона.
«Опыт - это искусство, сопоставляя, находить в прошлом рецепты, которые можно использовать в будущем, а также привычка помнить список тех рецептов, которые в будущем использовать категорически не рекомендуется. Навык опыта в той или иной мере свойственен разумным особям. Идиот его в упор не видит! Однако и для не затронутых идиотизмом граждан логика обстоятельств всегда сильнее логики намерений. Большинство же идиотов обладают той счастливой особенностью, что их довольно трудно напугать (равно, как и убедить пользоваться ложкой или застёгивать штаны). Уж больно стойко они не желают впитывать извне любую информацию. Кстати, слово "идиот" имеет восхитительное происхождение. Две с половиной тысячи лет назад в Греции "идиотами" на общественных собраниях вежливо именовали граждан, которые не занимаются политикой, не принадлежат ни к какой партии, а ведут тихую мирную жизнь. С активизацией политической грамотности всё резко поменялось: «кулаком» зовётся хлебороб, жуликоватый скупщик – сельхоз кооператором, а придурок – герой, и спит он вечным сном (должность такова, на роду это у него написано)».
Анфим Деменков положил трубку. Сосчитал до пяти. Дважды прочёл: «Царю Небесный…» Что дальше? «Пустопорожней мыслью утешайся», - предлагают философы. Именно так. Почесать бы «репу», да постояльцы глядят.
Больничный городок – самая большая Анфимова удача. Не должно ему пострадать. Хоть полгорки провались, только бы тишь по-над оврагом. «Оно и разумно (с точки зрения всех спецслужб мира) отправить олухов к праотцам: угодили - получите, кто б вы там ни были!» А есть-то - братья по разуму! Комсомольцы (вот бы их обратно в пионеры запихнуть!)
Обычно «содержатель притона» не мчится «на вызов», но тут – особь статья. Задача фокусника престидижитатора обмануть зрителя эффектным жестом, отвлечь от главного действия, удивить и получить признание. Ловкость рук и не более того. Надо ребятам Курочкина вытащить в лес гадёнышей так, чтоб ваши не видели наших, а наши молчали о ваших, даже если родич меж ними окажется. Поэтому к жёлобу Анфим пошёл один, оставив у верхней тропы бригаду с тем, чтоб, определившись на месте, или ускользнуть для ожидания, или вызвать подмогу посредством свиста.
Овраг изнывает истомой. Давно тут ничья не ступала нога. Закрылся водоток, в рост вымахали травы, Догуливающие лето комары со всей области собрались на последний праздник и сразу облепили человека, впрочем, не особо желая полакомиться его кровью (потому что омерзителен им какой-то компонент).
Вот он след. Верхом шли, тут съехали. А вот и поле битвы… «Милые мои родители!!! Тихо сиди, Лаврентич! Где там пять? Ого! Все двадцать пять с довеском! Раздача слонов или выдача лаптей: Немец в белом спускается сверху и несёт наперевес… Кого немец несёт? Голова забинтована, лицо, глаза тоже… Будто снежный ком голова! Это не от ранения, но чтоб оказывающих помощь не запомнить и никому не рассказать».
Спрыгнул. Развернул вдоль оврага. Кладёт рядом с прочими. Лица забинтованы у всех, кроме одного. Балуев Валька! «Вот это вот надо понимать!» Мертвые сраму не имут, и никогда от них никто ничего не узнает, поэтому смотрят в небушко Валькины очи, остекленели наверно уже.
Немец не прячет лица – не от кого прятать (так он думает). Выпрямился. Перекрестился ладонью или просто вытер лоб. В несколько прыжков ушёл наверх. Без меры у него здоровья (даже на пенёк не присел). Немца следует одновременно забыть и запомнить». Анфим это умеет – научила советская власть, она, родимая, научила.
Достались времена русским людям – одно другого краше. И не так революция опасной оказалась, как нэп.
«Не смей, - говорил отец, - по-барски разживаться. Читал ты, каково у теоретиков марксизма отношение к частной собственности? Тому и быть – прикрутят ушлецов».
Ан и прикрутили: поплыла люли-малина во все стороны, а её - хлоп по голове! Благо, Детинцевское хозяйство кооперативом назваться додумалось. Там каждый собственник – он же работник, будто у Чернышевского. Анфим, как только разглядел поближе нюансы классовой борьбы а также – чаяния борцунов, тотчас вспомнил, чей он родом. Приспособленец, скажешь! А и скажи – кусок не отвалится: хоть горшком назвать, лишь бы мимо печи.
Сроду Анфимка был за справедливость, первым и в кулачный бой, и в милостыню. Революция особь увлекла! Вот правильно: «Владеть землёй имеем права, но паразиты – никогда!» Решил: сражаться за светлое будущее до последней капли крови. Вдохновенное время, славное! Есть, чего ждать, чему порадоваться.
Раз как-то уснул Анфим, и снится ему, будто в яви: одну несправедливость одолел, другую, третью!!! А они всё сыплются, да всё по голове! И не удивительно, ведь «Слезами залит мир безбрежный». Рядом товарищи – умные, сильные, смелые! И так-то у них ловко получается дорогу в будущее расчищать!
Ну, расчистили. Глядит Анфим, горюшко сперва поотстало, а потом и вовсе в нет сошло, будто дверка за спиной закрылась. А вокруг ясный день, тихий сад, дали без тумана! Люди счастливы, сыты, хорошо одеты, угождают один другому с радостью. Женщины (даже пожилые) красавицы! Ребятишки в мяч, на велосипедах! И ни одной-то, ни одной слезинки нет, хоть с огнём ищи.
А кроме слезинок (как-то разом понял Анфим) нет и Того, кто за них за всех распят на кресте. Нету, понимаешь ты! Зачем Он, если и так прекрасно? А кто ж тогда Миром этим правит? Чей он по сути? Кем выдуман порядок изобилия, коль живёт помимо Господа и благодарности ему?
Ответ явился, не помедлив: «Ловушка! Ад!» - стукнула мысль Анфимке в голову, и бросился он к той двери, чрез которую сюда вошёл. Возле притолок стражники с мечами. Не держат, но будто на безумца глядят: куда, мол? Трап, мол, убран! То Анфиму невдомёк. Шагнул, перекрестясь, в бездонную пустоту, в серую муть и проснулся.
Тихо, тепло, пересушенный маятник щёлкает, того и гляди, рассыплется в щепу, хоть совсем жестяной. Дедка Мартын в уголочке при лампаде латает сапог (бессонница у него, видишь ты). А лик ясный, взгляд сосредоточен, будто нет непокоя кругом.
- Что ж это деется? – Спросил Анфим. Сам себя спросил, а дед, словно переживши одинаковое с ним, отвечает столь же тихо:
– Революция, внучек. Вавилон в потреблении, понимаешь? Культ справедливости, взращённый на безумстве бед, алчбой вызванных. Испытание человеку послано по своим грехам, и кара за неверность предков. Каждому до смертных мук прижизненная проверка: что у тебя во главе! Понял ли?
Анфим понял – сразу и навек: нет рая на Земле, быть не может. Выручит сообщество людей только внятный устав, закон с наказанием, поощрением и проч. – пожалуй так, но лишь от крепкой власти он ведётся, властью устанавливается.
- Лист без Господней воли не падает. - Припечатал откровение Анфима дед. - Вот и принимай, милочок, будущее со смирением. Не суди опрометчиво время и людей. Богу Божье – кесарю кесарево. России довеку стоять. Власти, данной господом, быть. Сколь долго просуществует она, эдакая-то, лишь ему ведомо. За то уже благодари, что в прах нас, грешных, не рассыпал. Себе же – сколь выберешь, то и получишь. «Где сокровище ваше, там и сердце ваше», по Христову завету старайся идти, хоть камни с неба. Главное – следует помнить: справедливость вершится «Не хлебом единым», не гордой головой… Так-то, Анфимушка, так-то вот».
На расстоянии большое видать, Анфим и увидел: кабы ни советская власть, справедливцами клятая, не одолеть бы Гитлера. Ни царям не одолеть, ни капиталистам. Сколотили большевики монолит, - хоть в сказке сказать, хоть пером описать. За Родину за Сталина идут без лицемерия, Анфим среди них не в последних рядах. И прав был батя, однажды заметив: «Глупец сопротивляется советской власти, перед Богом глуп, даром, что безбожная она. «Допустим, - спрашивал Анфим, - чрез кровь и муки прикончат войну, голод с разрухой уничтожат, а далее куда двинется Россия?» ««По вере вашей», так надо полагать», - был ответ.
«Фюи-фюти!» Подбежали возчики – ветка не хрустнула, хоть излишне таиться. «Быстрей!» - Знаком показал Анфим. Волокуша – пук жердей. Дёрг за верёвочку, и распалась, если что. По снегу проще, а в траве – надо уметь, и мальчики умеют: бесшумно ушли.
Анфим поднял закатившуюся гранату, свернул пододеяльник. На руках нитяные перчатки для всякого случая, хоть вряд ли доморощенный следак из первой школы станет сличать пальцы именно с ним.
Погрузили, увезли. Вернулся немец: пришла пора и ему зенки вытаращить. Ну, постоял, забрал пододеяльник и был таков.
«Кто они поимённо?» А разница ли! Не досчитаются Карьерские бабы сыновей, и узнает Анфим. «С кем дружил Балуев?» Можно ли его отдать матери? Нельзя. Вася сказал: «схоронят по дороге на каком ни то сельском кладбище (несколько там сожжённых деревень). А остальные? «Благослови их Господи – живыми доехать. Будем считать: госпитальные товарищи упаковали грамотно, доступ воздуха есть. Будем так считать, обязательно будем». – Сказал себе Анфим и, минуя «Потёмкинскую лестницу», открыто, не прячась, поплёлся выпасом к реке.
***
Восхитителен взгляд на воду подземных рек с высоты полёта расправившего крылья атланта. У Марка Валерия Марциала есть строки:
«Sit tibi terra levis, molliquetegaris harena, Ne tua non possint eruere ossa canes». Иначе говоря – «Пусть земля тебе будет пухом, и мягко покрывает тебя песок, так чтобы собаки смогли вырыть твои кости».
В психиатрии же имеется понятие «резонёрство» — пустопорожнее мудрствование в сочетании с многословием. Это вид нарушения мышления, при котором больной много рассуждает без целенаправленности, ему интересен сам процесс размышления, а не конечная мысль. Однако, сколь долго удаётся водить извилины вокруг черепной коробки, не вполне зависит от особенностей организма.
Днище бескрайнего неба, например, (вопреки выводам учёных) - иссиня-чёрная твердь. В ясный осенний день это видно невооружённым глазом. Плывут, цепляясь за неё лучами света, облака, трутся о воздух и не тают. Вот доказательство того, что не всякий процесс сопровождается понижением энтропии.
Резкий выход из двигательного «поста» никому не полезен. «В порядке спина», - сказал Дэми, да ни до тех порядков, чтобы шлёпать по болотам. Дошлёпался лапами суслик, от боли аж искры в глазах. Но вот - передышка. Блаженна отрешённость устали. Хорошо глядеть, как стремиться к тебе лошадь и не может достичь твоей коленки (лошади любят их кусать). Однако, не конь решает, необходимо ли сделать следующий шаг.
Умничать тоже приятно и разное вспоминать. На то дан человеку мозг. Иногда он приносит пользу.
- Вы отнесли аурипигмент к мышьяковым соединениям, - произнёс инквизитор, - и говорили, что аурипигмент может служить отравой. Библия отрицает это.
- Библия отрицает, - со вздохом возразил Урсус, - зато мышьяк доказывает.
- Вы оспаривали всеми признанные свойства некоторых трав и растений. Вы утверждали, что от травы securiduca у лошадей не могут отвалиться подковы.
- Простите, - ответил Урсус, - я только говорил, что подобным свойством обладает лишь трава sferra-cavallo. Я не отрицаю достоинств ни в одном растении.
- Вы говорили, что еврей, перешедший в христианство, дурно пахнет.
- Но я прибавил, что христианин, перешедший в иудейство, издаёт зловоние.
- Доказано, что хрусталь - результат естественной возгонки льда, и алмаз - результат такой же возгонки хрусталя; установлено, что лёд становится хрусталём через тысячу лет, а хрусталь становится алмазом через тысячу веков. Вы это отрицали.
- Нет, - меланхолически возразил Урсус. - Я только говорил, что за тысячу лет лёд может растаять, и что тысячу веков не так-то легко счесть.
Допрос продолжался; вопросы и ответы звучали как сабельные удары». *
Разум – величайшее из явлений природы. Заумь – имитатор разума. Включается паралогичное мышление или «кривая логика». То есть тут (в отличие от ответов бродячего мудреца), умозаключение не вытекает из суждений, однако думать на отвлечённые темы – большое удовольствие.
В шуме ветра и колёс Бастиан пропустил вопль товарища. Вошедшее у Дитера в привычку правило: Или забрать ничего, но сразу, или всё, но никогда, сначала вызывало в нём испуг, потом раздражение и наконец выработало контрпривычку – делить на восемь любое высказывание друга, поэтому-то вопль мелькнул, не распознанным. А может быть так случилось из-за чувства защищённости?
Да. С той минуты, как Дэми сказал: «Повезло вам, юноша». Нет. Гораздо раньше: когда Жорж отозвался из грязи! Именно уверенность в безопасном исходе приключений стала стержнем бытия, и даже бык с Дитером не смогли поколебать этой веры.
Жизнь – вечно длящийся театр. Основа драматургии - внутренний конфликт. Его не знает только пропаганда, у которой нет и не может быть сомнений в собственной правоте. И всё же, траекторию полёта стрелы определяет не только оперение, но и множество других факторов: с какого места на дуге лука она вылетает, возле какого пальца находится её хвост, кривизна древка, эластичность тетивы, упругость кибити, а так же важна развесовка и качество крепления наконечника.
Мир (согласно зауми) при обилии энергий по сути холоден. Все вещи на свете имеют одну температуру - никакую. Терманестезия часто соседствует с анальгезией - неспособностью воспринимать боль, так что вполне реален риск спалить конечность до кости, машинально взяв раскалённую кочергу и повертев её в руках пару минут. Болевые сигналы уже не принимаются капитулировавшей нервной системой, а инстинкт самосохранения удалился, прихватив с собой страх и уныние. Затаптывающий пламя Деменок – не в счёт: это - одержимый.
«Я помогу тебе поверить», - переводил с английского Дитер медленно текущие из радиоприёмника слова. Там ещё, на берегу, в беспечальной неге переводил, пробивая затуманенный ударом по голове рассудок Ганса.
«Я помогу тебе поверить, настаивал вслед за металлическим, живой голос. - Сообщи мне адрес, и я пошлю тебе фотографии расстрелянных, замученных, сожжённых. Ты увидишь ребятишек с расколотыми черепами, женщин с разорванной утробой, девственниц с вырезанной после надругательств грудью, обугленных стариков, никому не причинивших зла, спины раненых, где упражнялись на досуге резчики по человеческому мясу… Ты увидишь испепелённые деревни и раскрошенные города, маленькие братские могилы, где под каждым крестиком лежат сотни, пирамиды исковерканных безумием трупов…» *
«Не надо принимать пропаганду на свой счёт, она не для вас делается», - любит цитировать кого-то из вождей дядя Курт – гауляйтер. Всё правильно - не для нас пропаганда делается. «На глухоту, случившуюся добровольно, слуховой трубки не изобретут никогда». Но у Ганса есть фотография та самая – с кастратом и мужеложцем. «Опасно», сказали ему. Да. Очень опасно. Конечно же, не для предъявления недоброжелателям Дитера она пригодится. «Герои спят вечным сном», и это правда, но при единой истине возможно иметь сразу несколько равноценных правд.
Какой, например, поступок требует от подростка большего мужества: встав в позу перед товарищами, бросить хомяка в траву или сказать, «прости меня, папа. Я понял до чего глуп и соплив!» Что трудней: шагнуть под натиск бредней Эркенбрехера или, выдержав отцовский взгляд, не возмутиться? Второе, пожалуй, трудней.
Произойдёт, допустим, в гостиной. Надо, несмотря на отчуждённость, которую вряд ли стёрло время и опасение за жизнь сына, выбрать минуту, когда Томас Бастиан повернётся лицом к окну, спиной к двери. Правой рукой надо крепко-крепко обнять его, а левой протянуть фотографию, чтоб увидел и понял отец: сын тоже нечто понимает. И… Мир станет на место. Сделается так тихо, что маятник часов умолкнет, не переставая отсчитывать капли вечности. Потом надо уткнуться ему в плечо и произнести эти слова: «Прости меня ради всего хорошего между нами за безумные споры и поступки, за боль, которую я причинил тебе. С этой минуты я буду слушаться только тебя и надеюсь, что мы с тобой будем слушаться маму».
Именно слушаться! Нет, конечно, ей нельзя показывать фотографию! С ней вообще незачем об этом говорить, ведь она всё и так понимает. Слова «беда» для неё достаточно. Следует просто выполнять то, о чём она изредка просит. Без возражений надо выполнять, с сердечной открытостью, и это – первый вклад в дело победы над обстоятельствами, в которых они оказались, самый важный вклад.
Фотографию же Ганс бросит в камин. И прежде, чем вспыхнуть или подёрнуться дымной пеленой, глянец воссоздаст отблеск, будто бы сгенерирует контур безглазого лица, которое вырезали с бумаги, но не из памяти.
Где он, мальчик с отодвинутым взглядом, беспорядочный строптивец? Зачем убежал? Куда! (Ведь от себя не убежишь). Что и кого встретит в безнадёжности! Очень похоже на Дитера, цепь поступков которого напоминает конвульсию. И ни одного-то из них не довёл Дитер до конца, до свершения. Слава Богу, что не довёл.
А Ганс кто такой? Смиренная овечка! Мир, говорят, великая сила – им войны кончаются. Однако, посредством неконтролируемого смирения можно дойти до полной покорности. Главное – толпами не ходить и в панику не вдаваться.
Опять философия, стало быть, продолжим: «При паническом расстройстве, - Бастиан слыхал, - индикатором патологии служат подавляемые покорностью страхи: страх выглядеть смешно или неадекватно, страх сойти с ума. Характерны такие симптомы, как дереализация и деперсонализация. Основным ухудшающим фактором является механизм избегания. Если человек идёт у него на поводу, то рано или поздно теряет работоспособность и становится полностью зависимым от родственников».
Хорошо, если есть, от кого зависеть, а если нет или такие родственники, что лучше бы их не было? Итак, Ганс Бастиан – трус, Дитер Фогель - анонимный паникёр. Кто в таком случае они? Дети? Подростки? Заведённые механизмы какие-то! Не играют, не шалят и даже не пытаются его с Дитером поддеть.
А что было бы, перевернись ситуация наоборот? Кто-нибудь из них оказался бы в немецком городке на тех же условиях (случайно угодивший)? от этой мысли завертелся мир перед глазами, будто в жутком калейдоскопе, понеслись перекосившиеся дома, обрывки лиц, машины (почему-то вверх колёсами)… Так сработал эффект бегства от действительности, ведь совсем не захотелось её воображать. Ужас шлейфом лёг за спиной. «А ведь они боятся, - мелькнула догадка. – Доминирует страх. Чем ещё можно объяснить покорность и настороженность».
- Ты боишься? – Спросил Ганс Васю Глущенкова.
- Почему боюсь?
- Зачем смотришь так, Будто бы сейчас случится нечто ужасное?
- Надо глядеть, вот и гляжу.
- Что надо?
- Всё. Вот, например! – Вася указал в пятидесяти метрах два дубка с необитыми желудями.
- Не понимаю, - смутился Ганс.
- Голод весной возможен. Следует жёлуди забрать.
- Голод?
- Конечно. Должен быть, и должно помнить о нём, чтобы избежать гибели и паники.
Вот тебе новости! Не один Вася «прочёл» условия и понял задачу. Будто по команде набежала мальчишня, да ни как-либо, а со знаньем дела.
Дорога плавной дугой огибает пригорок, нешибко движется обоз, и Гансу видно: расстилают мешковину по земле; двое самых маленьких наверх взлетели, будто обезьянки, скачут, по ветвям стучат. Жёлуди падают, а внизу, хватаясь за углы подстилок, большие ссыпают добычу в мешки. Ловко работают, не мимо сыплется. Пока обоз вил петлю – справились, подскочили на последние подводы, а там, передохнув, к себе добежали.
«Разве можно есть жёлуди?» - Хотел спросить Ганс, но почему-то оробел. «Наверное, - решил, - животных кормят, свиней, например. Надо же и свиньям чем-нибудь питаться. Все вернулись. А мешки? Там оставили? Набегут дикие кабаны, о которых говорил Деменок, и будет им пожива. Впрочем, диких кабанов заготовили на мясо, если подбирают жёлуди».
***
- Хенде хох! – Грянуло над головой. Анфим спокойно поднял руки, успев за миг до окрика разглядеть меж кустов Вюстефельда со свитой в количестве трёх морд.
- Добрый день, Господин лейтенант, - радостно ответил владелец гастхофа. - У меня лошадь украли, собаку убили, вот и гляжу: как это случиться могло. А вы? Чем обязан я вашим вниманием к здешней глухомани?
От такой наглости Вюстефельд на миг остолбенел. – Собаку? – Переспросил, задохнувшись.
- Да, Господин лейтенант, именно собаку. Здешние псы, знать бы вам, натасканы – не трогать немцев. Иначе, Господин лейтенант, я бы вам не позавидовал.
- Вы! Мне! – Напрочь отвесил челюсть Вюстефельд, поняв, наконец, что Анфим, дружески объясняясь, стоит с поднятыми руками, и отшлёпать «приятелей» по щекам ему очень даже удобно.
- Уточните, - произнёс он машинально, - собаки не трогают немцев, стало быть, немец коня увёл?
- Я слыхал, Гер лейтенант, что вы – толковый следователь. Само провидение прислало вас сюда. – Сказал Анфим, а мысленно выругался: «Чёрт ли тебя принёс, или ангелы спустили, но ты мне пригодишься. Эх! Не час до разу, ни то бы пришибить вас тут, сучьих потрохов! А ведь могу. Совсем беспечально! даже муха не прозвенит».
В самом деле, Вюстефельд - великолепный сыщик – просто гончий пёс вкупе со сторожевым! Сколь ходит по Нагорному переулку, «Потёмкинскую лестницу» как свои пять пальцев знает, этой же тропки до срока не видел. А возникла внизу ситуация, достойная внимания гестапо, и он - тут как тут.
- Как же, - спрашивает, - натаскали собак, - а сам кругом глядит и куриную сисю видит. Анфим и шёл открыто, чтоб ему досталось всё внимание случайных наблюдателей, откуда б ни смотрели.
- А вот, - говорит, - кожа. Видите, мой Господин, у вас в амуниции есть, а у меня отсутствует. Штаны, и те на резинке или шнурком подтянуты. Причём, кожа определённого свойства: крестьянин в домашних условиях так не выделает, на русских кожевнях другая технология, - запах иной. Это взято за основу дрессировки. Объяснили им: «такое опасно», вот весь собачий навык. И знаете, Господин лейтенант, мои табунщики тоже с немецкими ремнями ходят от греха подальше. Мало ли, какая муха их укусит!
- Табунщиков?
- Собак.
- Вы считаете, - ещё раз переспросил Вюстефельд, - немец коня украл? Зачем, если можно взять для военных нужд!
- Можно, господин лейтенант, с радостью отдам, но только для военных нужд и только немцам. Этот же сброд! Найду, за яйца повешу.
Полыхнули глазки. В точку попадание. Не любит чистокровка вспомогательных мишлингов, * ох как не любит. Однако, неспроста он здесь. Нельзя наверх ребятам ни теперь, ни вечером. За реку придётся раненых тащить, лугами-болотами до Галушинки. А значит, есть у Анфима несколько часов, чтоб выяснить, кто такие, и передать список прежде, чем сами сознаются, если, конечно, доживут при такой транспортировке.
1. Виктор Гюго. «Человек, который смеётся».
2. Леонид Леонов. «Письмо неизвестному американскому другу».
3. Первоначально мишлингами называли метисов, рождённых от смешанных браков (чёрные и белые родители) в африканских колониях Германии, далее – согласно расовой теории….
Продолжение:
http://stihi.ru/2020/11/14/145