Минздрав предупреждает. Что с того?
Я с детства проверять привык на деле,
не доверяя ни экрану теле,
ни звуку, что исходит из него.
Теперь и вовсе: зрение и слух
стремятся к искажению, а впрочем,
в курящем теле некурящий дух,
преобладает на исходе ночи...
Курю я трубку. Где-то там, в Кремле
меня ругают, пальчиком грозятся
возможно – постояльцы, на земле
не жившие, а мне – уж восемнадцать
исполнилось и, кажется, давно,
я помню песни, старое кино,
замазанное, стёртое в дыму;
его теперь, как много лет тому,
используют, но без дурных примеров,
да от купюр страдает наша вера,
и пропаганда без шедевров – чушь.
Не слушаю, не внемлю, не хочу...
Я взял поленце. Дуб. Он плотен, как
моё упрямство. Лишнее отбросил
без сожаления, как листья – осень,
как мать бросает взрослого щенка, –
обрезал и сточил. Черты и формы –
мортиза, цапфа, дымовой канал,
чубук и чаша. Очертанья чёрны,
черны, вернее. Видела она
наждак и рашпиль, свёрла и шарошки,
и прочую муру и дребедень.
Вот табачок. Неведомы дорожки
и скрыты, как следы в большой воде...
На что способна? Или я способен?
Изделие, творенье? Я курю,
расслаблен, успокоен и беззлобен,
и смазываю лыжи к ноябрю...
Пускай ей далеко до идеала,
корявая, но курится и так,
и в грёзах – жизнь, когда на всё хватало,
когда дешёвым был простой табак...