К началу: http://stihi.ru/2019/08/19/665
Осенью 1925 года Теодор-Генрих Фридлендер подал официальное прошение об отставке в правление «Дойче Банка». Финансовая деятельность совершенно перестала его интересовать – он понял, что главное в его жизни – это семья, и ей он хотел посвятить остаток своих дней. Банкир не нуждался в средствах – накопленного капитала хватило бы ему и на десять жизней. Учитывая политическую и экономическую нестабильность в стране, он путём сложных многоступенчатых финансовых комбинаций перевёл все свои активы в швейцарские банки, оставив в Германии лишь пятую часть своего капитала. Фридлендер очень хотел покинуть континент и перебраться за океан – в Америку. Опасность новой войны постоянно витала над Европой. Но из-за обнаружившейся у младшей дочери – Ирен – неизлечимой болезни сердца, планы о долгом путешествии пришлось на время отложить. Тогда и родилась идея поселиться в Гейдельберге – подальше от политических баталий.
Фридлендер приобрёл просторный двухэтажный особняк на восточной окраине Гейдельберга, неподалёку от знаменитого городского замка. Дом пустовал уже два года – прежние хозяева, выставившие его на продажу, упорно не соглашались снизить непомерную по тем временам цену в 2 миллиона рейхсмарок ни на пфенниг. Бывший банкир купил дом, не торгуясь – он был просторным, окружён садом и находился в весьма уединённом месте. Внешний ремонт и внутренняя отделка здания заняли полгода. После чего Фридлендеры оставили шумный и деловой Франкфурт и поселились в буколическом уголке тихого Гейдельберга. Гюнтер принимал самое деятельное участие в подготовке семьи к переезду; он же вызвался помочь хозяину с разбором книг в книжном шкафу и бумаг в его кабинете в здании банка – и бывший директор был ему весьма благодарен.
Незадолго до Рождества, Фридлендер собрал всех слуг и объявил им, что семья покидает Франкфурт. Разумеется, это давно ни для кого не было новостью – многие из прислуги уже подыскали себе место. Хозяин спросил, не желает ли кто переехать с ними в Гейдельберг. Но большинство слуг были люди семейные и предпочитали не покидать насиженное место. Только незамужняя горничная фрау Мириам пожелала остаться с хозяйкой. «Гюнтер, а каковы ваши планы?» - осведомился Фрилендер. «Как будет угодно господину директору» - ответил молодой дворецкий – «Вы же знаете, что я один и никем не связан…» «В таком случае, вы поедете с нами – я вполне доволен вашей работой».
Жизнь в уединенном особняке на окраине Гейдельберга разительно отличалась от суматошной и суетливой жизни во Франкфурте – своей размеренностью, однообразием и полной бессобытийностью. Как это ни странно, но у Гюнтера возникло ощущение, что вернулось его детство, и он опять живёт в замке на острове посреди озера. Он снова почувствовал себя в родной стихии, и только непреходящая тоска по родителям омрачала его существование. Обязанностей по дому было не так уж много – единожды заведенный порядок работал, как часы. Только по праздникам и в дни рождения, когда ждали гостей, начиналась весёлая суматоха и беготня. Но в обычные дни у Гюнтера была масса свободного времени – и он, как в детстве, проводил его в прогулках по окрестным рощам или сидел с удочкой на берегу реки.
Ему уже исполнилось 23, он превратился в рослого молодого человека, со светлыми, как у отца, волосами и карими, как у матери, глазами. Он безусловно нравился девушками, но чувствовал себя с ними очень скованно. Еще во Франкфурте, заметив этот «недостаток», его единственный приятель Курт Шютцмайер решил его «исправить». Однажды он повёл Гюнтера в одно «весёлое заведение» на окраине города. Это оказался жуткий притон, расположенный в подвале обшарпанного дома на улице, едва освещённой редкими тусклыми фонарями. Спустившись с приятелем вниз по крутым ступеням, Гюнтер очутился в настоящем аду: в полутёмном, накуренном, душном грязном помещении стоял невообразимый шум – смех, крики, обрывки музыки, звон пивных кружек, звуки разбитой посуды… Но что более всего поразило Гюнтера, это обилие полуголых – а то и полностью голых – женщин, которые разносили пиво по столам, потом садились на колени подвыпивших мужчин, и те начинали их грубо тискать… Женщины отвечали им безудержными ласками и поцелуями… Иногда к такой парочке подходил какой-то пьяный посетитель, пытаясь вырвать женщину из объятий счастливчика – и начиналась драка… Гюнтер рванулся к выходу, но Шютцмайер преградил ему дорогу: «И долго ты собираешься в девственниках ходить, недотрога? Вон сколько девок – выбирай любую, стань, наконец, мужчиной!»
«Эй, красавчик, а ну иди ко мне!» - высокая девушка с распущенными рыжими волосами, в длинной юбке, но с обнажённой грудью подбежала к Гюнтеру и повисла у него на шее. Гюнтер пытался её оттолкнуть, но та обняла его мёртвой хваткой. «Не отпущу! Сразу видно – не целованный! Обожаю таких!». Она, как пиявка, вцепилась в него своими грубо накрашенными губами и стала неистово осыпать поцелуями… Гюнтер перестал сопротивляться… Неожиданно прервав свои ласки, она тихо шепнула: «Идём!» - и, схватив его за руку, потащила куда-то наверх…
«А ты действительно оказался девственник… Что творится на свете! Такой хорошенький… Хочешь, я буду твоей подружкой? Клаус, конечно, убьёт меня, если узнает… Но ведь он ничего не узнает, правда?» Она стояла перед ним совершенно обнажённая и безо всякого стеснения втирала в промежность ног какую-то мазь… Он восхищённо любовался ею – она так была похожа на тех удивительных женщин, которых он видел на картинах в музее, куда изредка наведывался по выходным. «Суламифь…» - вдруг всплыло в голове название одной из картин… «Аника, меня зовут Аника!» - произнесла девушка, и стала одеваться… «Гюнтер... Гюнтер Хофманн...» Девушка засмеялась: «Очень мне нужна твоя фамилия! Я ведь замуж за тебя не собираюсь!..» «Да?» - удивился Гюнтер – «А почему?» «Слушай, ты действительно такой блаженный или прикидываешься?.. Одевайся и уходи. И больше не приходи сюда, понял? Только скажи мне свой адрес – я тебя найду…»
Они стали видеться… Встречи происходили всегда неожиданно для него – но тем радостней они были. Как правило, она подкарауливала его при выходе из банка, а иногда возле дома – и приложив палец к губам, незаметным жестом приглашала следовать за собой. Они садились на трамвай – через разные двери, сходили на одиннадцатой по счёту остановке и шли порознь к дому её слепой бабки, жившей на другом конце города. Их свидания были бурными и короткими – Аника всё время опасалась, как бы Клаус, хозяин притона, не прознал, что она встречается с постоянным «клиентом», да еще и «за так». О себе она ничего не рассказывала, да и Гюнтера ни о чём не расспрашивала…
Так прошло несколько месяцев… Гюнтер всегда с нетерпением ждал новых встреч и каждое утро, просыпаясь, гадал - придёт Аника сегодня или нет… И всякий раз, когда он уже отчаивался, она, как всегда, неожиданно появлялась, и его радости не было предела… Но потом, видимо, что-то произошло – проходили дни, недели – но Аника больше не приходила… Как-то он решил отправиться к дому её бабки. Но когда он постучал в знакомую дверь, ему никто не открыл…
Они сидели в небольшой пивной, расположенной недалеко от банка, и пили светлое баварское пиво. Курт Шютцмайер листал газету. И вдруг, отложив в сторону свежий номер «Франкфуртер Альгемайне», он резко повернулся к Гюнтеру. «Скажи, что у тебя было, с той рыжей… Помнишь, у Клауса? Вы встречались потом?» Гюнтер вздрогнул от неожиданности. «А что?» «А то… Эх, зря я тебя не предупредил! У Клауса с этим строго… Вот, читай…» Он ткнул пальцем в небольшую заметку, напечатанную в рубрике «Уголовная хроника». Гюнтер прочёл – и похолодел…
Но время шло и постепенно зализывало «сердечные» раны. И хотя Гюнтер часто с тоской вспоминал Анику, он не мог определённо сказать, любил ли он её… Да и что такое любовь, он толком не знал. Но с тех пор, как он встретил её, в его жизнь вошло нечто такое, без чего он уже не мог обойтись и что стало неотъемлемой потребностью его существования. И это была женщина. Сам того не осознавая, Гюнтер превратился в охотника. И, как опытный охотник, он всегда выбирал добычу себе по зубам. Вскоре он овладел довольно нехитрым искусством соблазнения тех женщин, которые сами охотно принимали правила этой незатейливой игры. Это были представительницы т.н. «низшего» класса – горничные, служанки, фабричные работницы, деревенские девушки, приехавшие в город в поисках заработка… Он не был разборчив – ему было достаточно «простой» «пищи», главное, чтобы эта пища была каждый день, вернее, каждую ночь… Гюнтер совершенно не воспринимал этих женщин, как возможный объект приложения своих чувств – ему было просто необходимо удовлетворить физическую потребность. О том, что среди них могла оказаться та, что при иных обстоятельствах была бы ему прекрасной женой, верной подругой, любовницей, наконец, - он совершенно не думал. Его нельзя было назвать ни ловеласом, ни развратником – он просто перестал видеть в женщинах людей, равных себе по статусу и интеллекту…
Но всё переменилось, когда он поселился в доме у Фридлендеров в качестве помощника дворецкого… Ежедневно наблюдая, с каким благоговением и нежностью относится хозяин к своей жене, он с удивлением обнаружил, что женщина не только не является бесчувственным объектом, единственным назначением которого является удовлетворение мужских инстинктов, но представляет собой существо наивысшего порядка, почти божество… Он невольно вспомнил, с какой теплотой и уважением относился отец к его матери, как дрожал за её хрупкое здоровье и оберегал от всех тягот… И, странным образом, постепенно, Гюнтер полностью охладел к былым своим «подружкам» - им впервые овладело смутное и еще не осознанное желание обрести в этом мире кого-то, кто внёс бы в его существование нечто большее, чем просто физическое удовлетворение – ему безумно захотелось гармонии, покоя, тепла и ощущения счастья…
Уже после переезда в Гейдельберг, во время какого-то праздника, Гюнтер, по обыкновению, стоял посреди огромной столовой, и давал указания официантам, занятым обслуживанием гостей… Неожиданно, его взгляд упал на ту часть стола, за которой сидели дочери хозяина – Элизабет и Ирен… На Элизабет было светло-розовое платье из тончайшего китайского шёлка, густые волнистые чёрные волосы были прибраны ажурной серебристой диадемой, в которой поблескивали какие-то яркие камешки, а её нежное лицо с тонкими чертами буквально светилось, как икона… Весело улыбаясь, она о чём-то оживлённо разговаривала с сестрой… Гюнтер стоял, как заворожённый, и неотрывно смотрел на неё… Вероятно, и Элизабет почувствовала его взгляд – на какое-то мгновение она подняла на него свои огромные голубые глаза – и тут же опустила их. Но с этой минуты, Гюнтер ощутил в себе нечто абсолютно новое и неизведанное, что совершенно перевернуло его жизнь…
http://www.stihi.ru/2019/09/24/536