Холст. Масло. Санто.
АРИАДНА ДОЧЬ МАРИНЫ http://stihi.ru/2014/07/02/991
СЕРГЕЙ:
- Эх, Санто)) Любой человек научится рано или поздно "нажимать" любые кнопки в западном мире.
А вот научиться любить Цветаеву так, чтобы с высоты колокольни... Этому не учат в цивилизованном мире!
Это душа русская, пропитанная слезами и кровью своих соплеменников, просит чего-то, мечется куда-то, ищет...
.
САНТО:
Эх, Сергей... эта ремарка о душе - хоть и устойчивое клише, но все одно звучит не просто наивно, а раздражающе!!!
- Ты шутишь или ничего не смыслишь?
Я бы тебя уже зА душу тряс, будь ты у меня под рукой.
И вытряс бы это чудовищное сомолюбование нашей духовностью, которой ты возгордился, перед черствым западным миром как нашим приимуществом и моральным превосходством.
Это твои слова: «А вот научиться любить Цветаеву, как мы ... этому не учат в цивилизованном мире».
Никогда в цивилизованном мире у Марины не отняли бы ее дом и не пустили по миру семью,
семью, которая подарила миру Поэта, а Москве – Музей изобразительных искусств!
Дочь Марины Ивановны, Ирина, умерла с ГОЛОДУ в приюте в 4 года.
Это родная внучка Ивана Владимировича Цветаева и Марии Александровны – людей, которые жизнь положили на алтарь культуры Отечества.
Строили на свои средства школы, изучали и собирали изобразительное искусство - отдали силы созданию Пушкинского музея мирового значения. И это - всего за несколько лет до голодной, мученической гибели их родной внучки.
Великая любовь? Это она привела в елабужскую петлю ярчайшего поэта 20 столетья - Марину Цветаеву, - которой никто не помог!
Никогда в цивилизованном мире не отправили бы на каторгу ее ни в чем не повинную дочь Ариадну Сергеевну - 18 лет убитой жизни в лагерях!
Ее родную сестру, писателя Анастасию Цветаеву осудили на 20 лет лагерей, голода, холода, лишений.
И самое страшное – вот это слово, которое произнесу из сострадания - ХОРОШО, что Марина повесилась... и не узнала о гибели своего 20-летнего сына.
Вот она, настоящая любовь, которой ты любуешься!
Вот ее варварская, бесчеловечная цена! - что мнит себя духовно выше цивилизованного мира!
Да, этот, на кнопках, в твоем понимании, холодный мир содрогается, гладя на русскую самовосхваленную душу.
И у других народов в истории подобное происходило.
Но я во Флоренции недавно был на литературном конгрессе, который начался с того, что зал встал и просил прощения у Данте за то, что 500 лет тому он был изгнан с родины.
А кто повинился у нас?
Кто раскаялся за муки наших гениев, лучших людей России?
Есть еще наука и искусство… я только литературы коснусь в срезе ближайшего столетия.
Радищев покончил с собой, от любви своего народа?
Грибоедова растерзала озверелая толпа, а царь за дарованный брильянт проглотил это молча.
Пушкин погиб – пуля в живот - в 37 лет
Лермонтов убит – пуля в грудь - в 26 лет!
Есенин покончил с собой (петля) - в 30 лет.
Маяковский покончил с собой (пуля) - в 37 лет.
Гумилев расстрелялян в 35 лет.
Клюев томился в застенках.
Мандельштама уморили голодом на каторге.
Блок от голода от истощения умер в 42 года
А ближе к нам кто?
Ахматова пережила террор, издевательства, сына единственного, ученого-просветителя Льва Николаевича Гумилева осудили на 14 лет лагерей, мук, лишений, пыток, унижений.
Пастернак умер от разрыва сердца – террор, оскорбления, подлости.
Его любимую женщину, беременную, арестовали, мучили на допросах в мироное время! - (наши души слезные), там, в каземате, и погиб его ребенок.
А мы такие высокодуховные: ”Свеча горела на столе… свеча горела”.Это он ей писал, рыдая - Понял ?
Бродский – тюрьма и чужбина – не нужен нам такой поэт!
А цивилизованный мир - ему высший почет, премию – Нобелевскую.
Это для наших любящих душ он осужденный, тунеядец, а в мире, в том, который на кнопках, он гений.
Ты думаешь, ты хороший - это они плохие, кто убивал и мучил?
Если б так … ты бы понимал суть вещей, а не любовался по верхам своей духовностью.
-Как ты сказал?... А вот научиться любить Цветаеву так, чтобы с колокольни... т.е. с высоты нашей недостижимой? - Не надо!
Не надо...
СЕРГЕЙ:
Санто, мне жутко от твоих слов. Из всего, что ты сказал, я знал только то, что: "Пушкин - погиб. Лермонтов – погиб Есенин – покончил с собой (петля), Маяковский – покончил с собой (пуля)."И всё. После твоих слов ничего писать не хочется. О, ты поставил меня на место! Я не собеседник тебе в этих вопросах. Я не только показываю свою необразованность, но и наношу невольно оскорбления. У меня нет слов. Прости, всё что я могу тебе сказать.
.
САНТО:
В теме нашего этического превосходства над другими народами меня вспылило то, что, рассуждая о своей духовности и ею гордясь, многие из нас имеют суммарные понятия о том, из чего состоит эта душа, что она такое.
А понятия гнездятся в самой истории и рождаются из биографий наших поэтов, художников, писателей, ученых, граждан.
Зачастую культурные люди, любящие изящную словесность, ценящие искусство, интеллигентные, имеют не только весьма диагональное прочтение собственной культуры, но и диагональное осмысление.
Как можно судить о цивилизованном мире, да еще свысока, поднимая на щит бессмертную русскую душу как объект некоего нравственного превосходства, не имея достаточных представлений ни о самом цивилизованном мире, ни о том, в котором живешь?
Что такое эти бездушные кнопки на западе? – Только ли они характеризует его?
Можно не стесняться того, что не знаем, как на них нажимать - не это уязвляет.
А то, что у нас извращенно истолкован постулат о равенстве.
Нам это внушали, как все должны быть одинаково зачесаны, никто не выделяется, а скромность - чуть ли не самоподавление.
Мы не равны в смысли одинковости! - один умный, другой глупый, один больной, другой здоровый … искаженная трактовка понятия о равенстве привела к тому, что всех воспитывали "под общую гребенку", что уничтожало индивидуальность.
А в качестве добродетели выставили пресловутую скромность как призыв обезличить, подавить себя, чтоб, не дай бог, не задеть кого-то каким-то преимуществом – отсюда РОСТ зависти – а зачем нам завистливое общество?
Но постоянное принижение личности в результате вылилась во всеобщее зазнайство
– в навязчивое представления о себе:
" мы самые начитанные, то есть умные, мы самые духовные - хорошие то есть".
Это не я - это мы!
Но так как я принадлежу к этому "мы", то общее превосходство подразумевается как личное.
А сам я необычайно скромен!
Но истинное понятие о Равенстве заключено не в том, что все одинаковы!
- мы разные, как львы и зайцы, остальное - противоестественная уравниловка.
Равенство подразумевает РАВНОСТЬ ВОЗМОЖНОСТЕЙ и ПРАВ всех и каждого перед ЗАКОНОМ.
Любой человек имеет юридически равный шанс состояться.
Реализовать свою личность!
Из самых низов можно подняться наверх, когда у каждого есть право.
А личные достижения зависят уже от индивидуальных качеств.
Для общества каждая судьба РАВНО значима и РАВНО ценна.
Исходя из этих понятий в цивилизованном мире не пресекают старость – "иди отсюда, ты старик" – как у нас в стране!
Ибо это дискриминация по возрасту.
НЕТ! Старый человек имеет такое же право жить и наслаждаться, как молодой!
Что это за беззубые старухи?
Что это за грязные, оборванные старики?
Посмотрите, как выглядят западные старики, и оцените, у кого душа есть, и где ее больше.
Могу привести миллион примеров и проиллюстрировать ими каждое слово.
Но если наши старики унижены, то грош цена нашим слезоточивым душам - нечем гордиться.
Это стыд и боль.
И души, обладающие высокой духовностью, коей они гордятся перед миром, не могут допустить такого позора и несправедливости, в которой живут и умирают их граждане, их родители!
.
СЕРГЕЙ:
- О, Санто, спасибо тебе за ответы! Надеюсь, рано или поздно ты сделаешь из меня настоящего человека!
Мне в январе 37 стукнет. Самое время задуматься - а что я такое?
Будем оптимистами!
Я прочел у тебя статью «Почему болит? О здоровье»
Мы думаем, что здоровье - это самое ценное в нашей жизни. И это не только наше здоровье - это ещё здоровье близких, здоровые отношения между людьми. Нет ничего ценнее жизни человека.
.
САНТО:
- Да…. Ничего нет дороже жизни…. Может... только любовь.
СЕРГЕЙ:
- Ты прав, ради Любви можно пожертвовать многим. Легенды гласят - и жизнью. Странно устроены люди. Мать, не уследившая за ребёнком, который чуть не попал под машину, догоняет его и лупит от души. Ибо души в нём не чает, любит значит. Казалось, зачем бить, если любишь? А это она показывает ему, как больно будет ей, если она его потеряет. В сто крат больнее.
.
САНТО:
- Не думаю, что мать бьет по этим причинам, мимо сути ты пояснил.
Мать (в этом случае)... ну, от страха, стресса, который пережила!
С ужасом ….
У нее и в мыслях нет показать ребенку, как ей будет больно, если его не станет...
Это не с чем сравнить - немыслимо.
СЕРГЕЙ:
-Да, Санто, ты прав. Перемудрил я.
.
САНТО:
Ты знаешь... смешно и дико прозвучит... но я полюбил Марину, именно, с колокольни!!! Почти с той колокольни, о которой ты сказал! - Провидец)))
Когда мне 14 было, ее стихи пронзили. (Самиздат.) Тогда ничего не было в книжных магазинах, никто о ней ничего не знал (в моем окружении).
Мне показалось, что ей лет 30, что она живет в Москве. Мне казалось, что нет лучше ее, и надо в Москву поехать и оставить ей свою тетрадку. Она решит мою судьбу.
Это был первый мой самолет, собранные от завтраков деньги на билет в один конец, ну, и этюдник продал, хватило.
Сижу, в окно смотрю на облака – они тугие, пружинистые... чудно.
Ни единой мысли: где остановиться, что есть, как обратно. Облака, тетрадка, Москва.
А там будочка, "Справка". И мой запрос за 1 руб. 30 коп.
– Марина Цветаева. 30 лет. (Так мне казалось)
Заполняю серенький бланк.
– Где родилась? – спрашивает тетка в кудряшках.
– В Москве, конечно!
– Кем работает?
– Она поэт.
Нашли адрес какой-то Майи Цветаевой. Майя – странно, не может быть.
Но еду по этому адресу, на окраину, искать Майю, с тетрадкой в клеточку, а там стиши, стиши, столбцы растут, рифмочки толпятся.
Дверь открыла толстуха в фартуке, цветы нелепые на животе, карман огромный.
Мне и спрашивать не захотелось... вижу, не она, не она.
Потом блужданье по Москве, спанье на вокзале, в Ленинку прусь. А там, в читалке – синяя книга, толстая, настоящая.
«Моим стихам, написанным так рано,
что и не знала я»...
А в конце... дата смерти.
И какой смерти, какой смертельной судьбы.
Для меня она в эту минуту умерла, и с нею вся совдепия для меня кончилась.
Через Марину открылись мне Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Маяковский (настоящий) – все, кого она любила. И через их судьбы мне открылась правда и фарс социума, ложь, в которой я живу, салютую, клятвы какие-то раздаю.
И каждое слово из телевизора врезалось фальшью.
Собрания, голосования, аплодисменты... – оборотни.
И люди мне близорукими показались и недалекими.
Возникло неистребимое чувство ехать в Елабугу, к ней, к настоящему.
...А там, в Елабуге, было холодно, дико и пусто.
На кладбище стояли громадные ворота, полусорванные с петель, был ветер, летали черные вороны, ворота, болтаясь на ветру, ржаво скрипели.
Иду, думаю о том, что она чувствовала, когда петлю на шею набрасывала,
вспоминаю дом стариков Бродильщиковых, где она жила с Муром.
Смотрел я на тот гвоздь, что в балке торчал...
Потрогал... крепко вбит...
...к нему веревку прикрепила, шляпка широкая.
Как это больно, когда горло ломается, воздуха нет… это значит – меньше больно, чем душа?...
Боль души – души, дыши…
Иду по кладбищу, плачу.
Шнурок развязался, ставлю ногу на какой-то холм, завязываю, пальцы не гнутся, закоченели.
Думаю, что это за холм с палкой?
Синяя палка, грубо отесанная… поднимаю голову, а это крест.
На поперечной перекладине мое имя - написано криво, в кровоподтеках синей краски – значит, на могиле стою со своим шнурком.
Жуть ледяная навалилась, смотрю – темно уже, никого, одни кресты вокруг, птицы черные кружат.
... Бегу, бегу, могилки перескакиваю…
Какая там школа, как все жестоко, глупо… лживо, лживо, лживо…!!!
Город серый, обшарпанный, полупустой, какая-то тетка идет с молоком в прозрачном сосуде - бутыль стклянная.
Молоко такое белое, живо плещется.
Смотрю, колокольня полуразрушенная, высоченная, на верхних ярусах бойницы, всклокоченные кустами... – кусты, точно волосы, проросли.
Растрепанная колокольня, волосы дыбом торчат, шевелятся.
Захожу вовнутрь, а там все сломано, лестницы без ступеней, только остов, камни-валуны валяются.
Карабкаюсь туда, наверх, подышать, ближе к небу.
Вся Елабуга лежит передо мной, а птицы внизу.
Сифонит, ветрище пронизывает – пусть.
Какая тяжелая, больная жизнь.
Но есть ведь земля, солнце есть, почему эту радость надо так испоганить?
Превратить жизнь, судьбу человеческую в такую муку?
Измываться над людьми, уродовать, пачкать кровью, гнобить, доводить до гвоздя, шею в петлю…
Ветхий двор – петушиное зодчество.
Криво сбит деревянный сарай.
Хоронили Марину без почестей –
Ямы тьма, сиплый голос: "Давай!.."
И взлетали лопаты крылатые,
Разрыхлив ледяной чернозем,
И лежала она, им объятая,
Запечатана ржавым гвоздем.
Ах, Марина, забыто, заброшено,
Хотя труд, говорят, не ахти –
Твой затерянный прах, запорошенный,
На Московскую твердь привезти.
Воронье – одичалыми стаями,
Всхлип ворот на последнем пути.
Годы тянутся скользкими сваями,
Рвется ветер...
– Маринаа!!!Простии!
Продолжение темы, другой портрет:
http://www.stihi.ru/2013/08/04/7375