* * *
Одинокий флейтист, как же ты изнемог
между этих бездомных дождей и дорог,
ниоткуда текущих вверх дном в никуда…
Одноглазая рыба жует невода,
плавником подгребая и звездный улов
равнодушно глотая…
…Ах, бедный Иов,
Бог оставил тебя, но положен предел
одиночеству духа под сводами, пред
тем, кто правит закон и справляет помин
по надеждам, оставленным в камне.
Аминь!
И дорога, свернувшись под камень, ушла
на три четверти в землю. Очнулась душа
под изгибами каменных сфер и колонн.
Как же долог и тяжек был каменный сон!
* * *
Ни живая, ни мертвая
из дому выбрела - колом
в горле дыхание спертое,
спирту бы выпить да в голос
с первым попавшим на площади
песню протяжную... Резко
вскинула голову: «Пощади,
не остави мя». Всплесками
лунными, легкой дымкою
небо кружит и падает.
По Уводи первые льдинки.
Заморозок.
Светает.
* * *
И там, где линия косая
реки, почти неразличимы,
летят, едва земли касаясь,
сквозные тени и зачином
протяжной песни отвечают
на мой вопрос: «Кто вы такие?»
- Кто мы такие? Мы - гончие псы.
- Где ваш хозяин?
- Хозяин наш спит
сном беспробудным, и кровь его еле
меж берегов точится и елей,
высохших и надломившихся на
сходе к реке. Затянули до дна
вязкие сны.
- Так звонкой охотой
что ж не будили?
- Все неохота, да было неволя...
Вздрогнули тени и истончились,
легкими рифмами над проструились,
и за пределами всех пониманий:
- Спит наш хозяин,
звонкоголосый и солнечный гений,
между глухих и невнятных наречий
затосковав.
И, теряя дар речи,
скрылись в заречье.
***
Потеряла дурочка дудочку и плачет:
«Как же я без дырочек, что же мои пальчики
нажимать по праздникам будут, что же в будни?»
Отломила палочку – заиграла дудочкой.
Звуки слаще сахара, льются с переливами,
кружатся по комнате, задевают платьицем
по лицу нечесаной старой мамки-мымры,
что как ни старается, всё никак не вымрет.
Грязная, нечёсаная – ничего не просит,
только немигаючи смотрит, да из горсти
достает горошину, пожует и бросит.
По полу неровному, грязным половицам
катится под ноги скачущей девицы.