Соня Чёрная

Если всё время идти против течения, то однажды берега сойдутся, и тебе некуда будет идти. И это станет игольным ушком, камнем преткновения, центром круга, из которого вырваться можно только по вертикали.
Переход из горизонтали, бытовой сиюминутности в вечное, конкретного обстоятельного мышления в образное, прозы в поэзию – уловить почти невозможно. Но это всегда некое вмешательство извне, нечто «вдруг», сотрясающее душу.
И в момент сотрясения, когда болезненно обостряются все органы чувств, обе сигнальные системы, наступает ослепляющая пустота, вакуум.
Ритм окружающей природы и внутренний ритм, от родителей передающейся капиллярной системой и глубже, корневой от предков столь органично сопрягаются в это мгновение. От строчки к строчке торопливо записываемых автором, подчас торопясь на одном дыхании, а иначе перегорят обе сигнальные системы, столь сильно бывает напряжение, пустое безвоздушное пространство листа все более обретает объем живой структуры.
Но, если ты подобно ныряльщику не обладаешь глубоким вдохом, не умеешь правильно распределять по легким воздух, то на выдохе дыхание срывается аритмией, помрачением.
И преображенный мир, увиденный в момент поэтического вдохновения, вновь обретает «случайные черты», а поэзия отзывается мёртвым текстом, где гласные не живительный воздух, а графическое изображение.
Существует определение андалузского «канте хондо», как глубокого пения, когда долгие мелодически насыщенные фразы исполняются на одном дыхание. Грузинское многолосье в восприятии слушателя создает образ бесконечного, словно преодолевая несоответствие глубокого неба и замкнутого пространства, через резонанс и эховое затихание гор.
Трагическая глубина и в причите. Русское народное пение более протяжно, отражающее в дыхании ритмическую степенность равнины.
Обстоятельства, сиюминутная картина мира, убегающая волна, времена года – всё отзывается в сердце ритмом крови, разжижая или сгущая, убыстряя её ток или замедляя. Автор как чуткий электрокардиограф, и отражает каждой последующей строкой динамику тайной жизни сердца здесь и сейчас, и вбирает «океан времени».
И чем точнее кардиограмма, «диагноз» - не важно, через форму, образ, звуковой или семантический ряд, формулу строфики – гармоничное соединение этих уровней, воссоздающие образу и подобию автора, по дыханию, организующее внутреннее пространство стиха и его «шкуру» изнутри. И, если простодушен сочинитель, не искушен в житейских «страстях», то услышит, умеющий слушать, в его голосе другой – ангельский, но горе ему и вечное мытарства, коли в душе разлад, замутился образ «чистой красоты», трещины во все стороны.
В древнекорейской культуре представления о мире сложились в «систему облика», где старший являлся младшим по отношению к следующему лицу, социально более значимому. Последним звеном и вершиной этой пирамиды был государь. Младший, как полагалось, не имел своего облика, как целого. Он мыслился частью облика старшего, иногда выступая и в роли носителя магического зеркала – «души сознания», отражавший облик старшего и хранивший в себе идеальное его состояние. Соответствие старшего этому идеальному состоянию свидетельствовало о благополучии в мире.
Поэзия одно из таких магических зеркал, в которых отражается опрокинутая проекция жизни, тайные покровы непостижимого

Все фотографии взяты из инета.

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных