Но, в первый раз надев перчатки,
Включившись в лагерный футбол,
Я начал дело с «опечатки» –
«Не в ту» команду я вошёл.
Играл я в «Юности» вначале.
В ней все играли как-нибудь,
Но «преступленья осознали»,
«На исправленья стали путь».
Лишь позже к «русским патриотам»
Я перешёл, сменивши «рать»:
Те бить умели по воротам,
Свои ворота – защищать.
Но в той тяжёлой первой встрече,
За «Юность» ставши в створ ворот,
Мячом «расстрелян», «подкалечен»,
Не дал открыть я «русским» счёт.
Один особо был опасен:
Он, пас чужой перехватив,
Как бык, огромен и прекрасен,
К воротам мчался на прорыв.
Он лысоватым был блондином.
Сейчас мы были с ним «враги»!
Я у него броском тигриным
Три раза мяч снимал с ноги.
Но «бык» был явным джентльменом
И, голову мою храня,
В прыжке, прикрыв лицо коленом,
Перелетал через меня.
Я был паденьями истерзан,
Но он – в прорыв, пробить успел,
И, хоть был мяч в «девятку» срезан,
Я, сам не знаю – как, взлетел,
На миг земного притяженья
(Вот счастье вратаря!) лишась, –
Перчатки треск и – отраженье
Мяча!.. Нет, не оторвалась
Рука от страшного удара!..
Я встал: аплодисментов град...
Вратарь, он – рыцарь без забрала,
В щитках, но без щита и лат.
Но, не рискуя повториться,
Скажу я фразой не из книг,
Что центрфорвард тоже рыцарь,
Когда – такой, как этот «бык».
Мы подружились с ним позднее.
Он мне, рассказчик-одессит,
Свою поведал одиссею:
Он был ужасно знаменит.
Была лишь общества открытость
Такой в слепящей нашей тьме,
Что я не знал, что знаменитость
От славы «прячется» в тюрьме!..
Он был моряк. Его Володя
Бенкович звали. Росл. Плечист.
Он был боксер на воле, вроде,
А здесь, в неволе, – футболист.
Ведь драться здесь нельзя, в неволе,
Но, вообще, меж двух ворот
И прежде он носился в поле –
Играл за свой торговый флот.
Его истории н а ч а л о
Знал поголовно весь Союз,
А дальше вдруг его не стало.
Исчез из глаз – для п р о ч н ы х у з!
Тогда, в годах шестидесятых,
ЧП случилось. Знали все:
У гоминдановцев проклятых
В плену был танкер «Туапсе».
Хотя он шёл в нейтральных водах,
Они взошли к нему на борт
И увели на долгий «отдых»
Под стражею в тайванский порт.
И на морской разбой тайванцы
Решились по причине той,
Что, словно псы, американцы
У них стояли за спиной.
В тюремных камерах держали
Тайванцы мирный экипаж.
Союз бурлил. Из далей в дали
Летел протест могучий наш.
Шли месяцы. Прошли б и годы,
Но отступили силы тьмы,
Блеснул с Отчизны луч свободы
Вчерашним узникам тюрьмы.
Не все домой вернулись сразу,
Не все вернулись прямиком,
Но все, как корабли на базу,
Вернулись в свой советский дом.
Везде их люди привечали,
Звучали голоса страны, –
Вот так челюскинцев встречали
Или вернувшихся с войны.
Их допустили к высшим сферам,
Прирос к ним славы ореол,
Их приводили к пионерам,
На них равнялся комсомол.
Был фильм о них поставлен скоро;
Он назван строго был: «ЧП».
Он дал огромнейшие сборы
И граждан вырастил в толпе.
Володи роль один счастливец
Исполнил в славном фильме том,
Тот, кто потом как некто Штирлиц
Трём поколеньям был знаком.
Дни расписали по минутам
Тем возвращённым морякам –
Возили их по институтам,
Армейским клубам и цехам.
И в институт, где я учился,
Их привезли. Я вниз сбежал:
У входа в зал народ толпился,
И был набит народом зал.
Я, знать, последним был в народе,
Раз позади остался всех!
Я даже пальчика Володи
Не смог увидеть; только смех
И ловкие его остроты
Порою вылетали в холл...
Лишь сквозь тюремные ворота
Легко к нему я подошёл!..
Так часть вторую одиссеи
Героя нашего начнём.
О ней молчали фарисеи,
Тогда владевшие Кремлём.
Героев «любят», лицемеря,
Пока их требует расчёт.
Видать, вполне на их примере
Уже воспитан был народ.
В чём дело? – А не все герои
Первейшей были чистоты.
Покончив с шумною игрою,
Таких низвергли с высоты.
Чтоб сделать ангелов чертями,
Их нужно сбросить в ад земной.
Напомню: разными путями
Вернулись моряки домой.
И гоминдановцы держали
Не просто их в тюрьме тогда –
То издевались, угрожали,
То говорили: «Господа,
Лишь подпишите заявленье,
Что добровольно, мол, вполне
Вы осуждаете мученья
В коммунистической стране,
Что ваши взгляды стали шире,
Пока гостили вы у нас,
И потому в свободном мире
Жизнь выбираете сейчас!
Не на Тайване – где угодно:
Открыт пред вами целый свет,
Чтоб жить в любой стране свободной,
Где... русского посольства нет!
Мы верим вам – вы не сбежите,
Но так страшна рука Москвы!
А подписать не захотите –
У нас в тюрьме сгниёте вы!»
Понятно, каждый отказался, –
Тогда советский человек
С о в е т с к и м был, не притворялся
И лишь н а Родину побег
Мог совершить – н е за границу.
Никто тогда не продавал
Отчизны знамя за тряпицу,
За буги-вуги – идеал.
Опять допросы. Долги. Жутки.
Вопросами по горло сыт,
В ответ Володя сыплет шутки
Как настоящий одессит.
Китаец-следователь взвился –
Удар Володе по лицу...
Боксёр немного удивился
И встречным врезал подлецу!
Нокаутированный, на пол
Тот, как подкошенный, упал.
Потом Володю, как в гестапо,
Избили, бросили в подвал...
Но прежде чем в бою без правил
Под их он палками упал,
Троим он челюсти подправил,
А прочим зубы подровнял...
Тянулось время, дух съедая;
Им было всем не по себе:
А знает ли страна родная
Об их трагической судьбе?
А, может быть, в Москве решили,
Что танкер их с людьми погиб,
И на воду венки спустили
Тем, кто собою кормит рыб?..
Так впрямь в сыром сгниёшь застенке,
Изгрызан крысами, сгниёшь, –
Уже сейчас, держась за стенки,
По узкой камере идёшь!..
Хоть были все они герои,
Идёт не каждый на таран, –
Володя и ещё с ним трое
Пойти решились на обман.
И, сделав вид, что оценили
Свободы западной «дары»,
Фальшивку подписью скрепили.
И вот, из каменной норы
На волю выйдя, прилетели
В Бразилию и – жизнь пошла!
Советского там в самом деле
В те годы не было посла.
Но у людей, в ком есть геройство,
Пути особые в судьбе,
И есть у них такое свойство –
Искать опасности себе.
И, хоть к посольству путь опасен
(Там схватит их «Москвы рука»!),
Они решили – он прекрасен,
Четыре наших моряка.
Они бродили вдоль бразилий,
Они бродили поперёк,
Они полы, посуду мыли,
Бросали в топку уголёк.
В ту топку уголёк бросая,
Их скромный «коллектив» ушёл
На корабле чужом из «рая»
В страну, где русский был посол.
И вот – в СССР, в Россию!..
А прочие и капитан
Домой вернулись чуть живые,
Но – избежав «свободных» стран.
Четвёрки храбрецов уловка
Теперь бы похвалу нашла;
Тогда ж нам матерью винтовка,
А жизнью жертвенность была.
Мы в те года ходили строем
Жену и Родину любить,
Быть каждый должен был героем –
Не только гражданином быть.
Коль, чтоб добиться возвращенья
Домой, ты ложно подписал
От коммунизма отреченье,
Ты – рано ль, поздно ль, но – пропал!..
Хоть и не выдал ты секретов,
Но той бумажкою простой
Помог врагу ты Власть Советов
Газетной очернить строкой!
Твоё-то, братец, заявленье, –
Мол, хочешь ты в «свободный мир», –
В сто раз вреднее, чем в сраженье
К врагу сбежавший командир! ...
Сперва двоих из них забрали
И стали «клеить» шпионаж.
Все «героически» молчали –
Весь возвращённый экипаж.
И лишь Володя и Анфилов
(Был в цехе мастером теперь!)
Нашли в себе и честь, и силу
Войти в ту роковую дверь,
Которая лишь вход – не выход
(Уж так устроена она!..),
Где и с героя снимут тихо
И ореол, и ордена!
Так на Лубянку заявились
Два друга, славою горя;
За арестантов поручились, –
Мол, их арестовали зря.
Ареста этого виновник
Сказал: «Не лезьте вы сюда!
(То был заносчивый полковник)
Ведь правы органы всегда!»
Им ту покинуть бы обитель –
Вошли в неё в недобрый час!
Володя ж, главный поручитель,
«Тогда вы арестуйте нас!» –
Воскликнул в юношеском раже.
– И арестуем! – тот – ему
И позвонил тюремной страже,
Чтоб проводили их в тюрьму.
...Все четверо – шпионы!.. Много
Статей мы в кодексе найдём,
Но «шпионаж» – статья от бога
Для тех, кто был за рубежом!..
Все дело в том, что «гегемонам»
С Лубянской площади нужны
Враги. Особенно шпионам
Все предпочтенья отданы.
Когда хватают их, все знаки
Вниманья – ведомству тому:
Вот так стараются собаки
Служить владельцу своему!..
Итак, Володя стал «шпионом»,
Имеющим «бразильский след».
И, в соответствии с законом,
Им дали всем по десять лет.
Володе приговор банальный
Лишь подтверждал, что вправду он
Героем был, – герой опальный
У нас – чуть что – уже «шпион»!
Он отсидел полсрока ровно
(Он мне на воле написал)
И суд Верховный невиновным
Его торжественно признал,
Его – и тех троих. Однако
Раз ты сидел – уж ты не тот!
Он не был с «Каиновым знаком»
Допущен в заграничный флот.
-----
Продолжение – Глава двадцать вторая. Выездной трибунал. http://stihi.ru/2009/11/16/324