В вечерней смене на заводе
Душа и тело свиты в жгут.
Работай, ибо путь к свободе –
Тяжёлый, долгий рабский труд!
– Сегодня жареная рыба! –
Мне кто-то бросил на бегу. –
Беги в столовую! – «Спасибо».
Но я иду, а не бегу.
Ведь рыбу ту сперва сгноили,
Потом солили для зека
И, отмочивши, отварили
И – шик! – обжарили слегка.
Но слишком я здоров и молод,
Чтоб взял я рыбы той кусок –
Сильней, чем самый гнусный голод,
Её помоечный душок!..
Иду в общении с природой:
Так пахнет, словно от лесов,
Прошедшей жизнью и свободой
От свежеспиленных стволов!
В столовой миску у окошка
Я взял. На пищу власть скупа:
В баланде – сизая картошка
И явно вымерла крупа!
Ну что же, перевоспитанье
Здесь производят без прикрас:
Пищеварение сознанье
Должно определять у нас!
И безголовую калеку,
Что звали некогда треской,
Я щедро уступаю зеку,
Что занял очередь за мной.
Её, не столь разборчив в блюде,
Мужик из Вологды берёт:
– Трясочки не поешь, не будешь
Сыт! – Он с присловием жуёт.
О том, что человек не вечен,
Здесь сразу вспомнишь за едой!..
Вдруг слышу рядом: «Добрый вечер!»
Чей голос бархатный такой?
Ах, это – Саша! Я ответил,
Чуть-чуть подвинувшись: «Привет!»
Он был не тёмен и не светел,
Он сорока пяти был лет;
С неправильным и суховатым,
Румяно-матовым лицом,
Он был немного староватым,
Но крепко сбитым молодцом,
Испытанным водой и пеклом;
Короткий волос, чуть седой,
Казался мне покрытой пеплом
Холодной выжженной землёй.
Глаза туманной синевою
Раскосо всматривались в вас,
И становилось мне порою
Не по себе от этих глаз.
Он – «Саша» впрочем для немногих,
А лишь для избранных, друзья;
Как результат селекций строгих
Был в их среду введён и я.
Для всех он – Александр Стопчинский
И добавляет: «Дворянин».
Он славен волей исполинской,
Но слаб бывает исполин:
Хоть комсомолец я, невольно
Стопчинский это мне «простил»,
Поскольку я звездой футбольной
Для наших лагерников был.
Ведь я недаром до ареста
Надежды подавал: вот-вот
Займу внушительное место
Средь стражей сетчатых ворот!
Но в спорт большой – к большим атакам
Мой путь закрыли воронком,
Мне заменив его этапом
В большой-большой казённый дом.
Когда в него походкой шаткой
Я шёл и чемодан волок,
В нём были бутсы и перчатки
И мой заветный свитерок!
И в том полузагробном мире,
Куда, шатаясь, я вошёл,
Играли целые четыре
Команды в яростный футбол:
И надзиратель, и каратель,
Стрелки на вышках дощаных
И сам на облаке создатель
Болели яростно за них.
И я надел вратарский свитер
И «насмерть», как всегда, стоял.
Шептались: «Понедельник Виктор
С н и м вместе в юношах играл!»
Стопчинский тут меня без спросу
К с в о и м причислил за успех
И и с т и н н ы м в е л и к о р о с с о м,
Напыжась, объявил при всех.
Хотя он был живой образчик
Свирепой контры, отвергать
Его не стал я: он рассказчик
Такой был – в мире не сыскать!
Он много привирал при этом –
Он ложью правду украшал,
В чём был вполне сродни поэтам!..
Но, коль уж в лагерь я попал,
Хотелось не одну работу,
Как боль, запомнив, унести,
Работу до седьмого пота,
С восьми, как – рвоту, до шести,
А вынести на волю знанья
О том, о чём нет книг пока;
Но наши кончатся страданья
И потечёт моя строка
Из-под пера лишь правдой сущей –
Живая в будущее нить,
Чтоб не сказал никто грядущий,
Прочтя её: «Не может быть!»
К тому ж был Александр Стопчинский
Хоть и злодей, но непростой:
Его бы разобрал Белинский,
Изобразил бы Лев Толстой.
И вот теперь в пустой столовой
Моргнул он синей бездной глаз:
– Что дружишь ты с жидёнком Левой?
Скажи, что общего у вас?
Ведь ты же русской. Представитель
Великой нации! А он? –
Гонимый нами – наш гонитель,
Нас угнетая – угнетён!
Но я ему ответил честно,
Что в антимире лагерей
Мне всё безумно интересно, –
И т о, к а к думает еврей!..
Свои скрывая убежденья,
«Невинный» задал я вопрос:
– За полное уничтоженье
Евреев, что ли, ты всерьёз?
Как Гитлер? – «Что ты, Костя, что ты! –
Стопчинский нос согнул дугой,
Как бы понюхав нечистоты. –
Мы точки держимся иной.
Кто – м ы? Мы – Власова солдаты.
Читал о нём? Чуть-чуть, – гляжу!
М ы – русские нацдемократы!
Ну что ж, послушай, расскажу:
Германские... нет, не фашисты, –
Как в головы вбивали вам, –
Н а ц и о н а л - с о ц и а л и с т ы
Близки по взглядам были нам.
Но по еврейскому вопросу, –
Хоть шли мы в бой к плечу плечом, –
Нацисты и нацдемороссы
Всё ж расходились кое в чём.
Уничтожение евреев, –
Пускай они и чада тьмы,
Всё ж дан закон им Моисеев, –
Ошибкою считали мы.
У нас программа так гласила
(Её составил не дурак,
А светлый русский ум!): «Россия –
Для русских!».. Да! И только – так!
Хохлов, прибалтов, белорусов
Всех надо отделить подряд!..
Казахов!.. Хватит с нас Союзов!
Пусть правят черти, как хотят!
Ведь государственности путной
Они, особенно хохлы,
Не создадут – им мыслить трудно,
Знать оттого, что – очень злы!..
Ведь мы в России всё имеем –
Богатства наши велики! –
Мы по-хозяйски жить сумеем –
Не так уж, как большевики!
О частной инициативе
Я мыслю... Что же до жидов,
Им место, Костя, в Тель-Авиве,
Я там их уважать готов.
Народ, что жалким был и слабым,
На родине вдруг сильным стал.
Пускай дают под зад арабам! –
Израиль я зауважал.
Но из России эти Лёвы
Пусть убираются скорей –
Все эти Троцкие, Свердловы! –
Святой Руси претит еврей!
А не хотите – воля ваша:
Мы будем бить вас всей страной!»
Тут начал судорожно Саша
Давиться пенистой слюной...
Лишь голова на тонкой шее
Тряслась, как кобры капюшон...
Спросил я: «Чем вредны евреи?» –
«Не знаешь?!!» – изумился он.
Из экзальтации священной
Он вышел – видно, невпопад
Был задан мой вопрос смиренный.
«Что ж, впрочем ты не виноват, –
Он произнёс. – Ходил ты в школу,
Где каждый день, как афоризм,
Зубрил жидовскую крамолу –
Их ин-тер-на-ци-о-на-лизм!..»
Он говорил со мной с апломбом,
В священном ужасе жреца, –
Туманный глаз туманным ромбом
Вдруг стал близ моего лица:
«Евреи в каждом государстве
Стремятся всё и вся купить!
Ты вспомни о Хазарском царстве:
Там власть сумели захватить,
Всё войско подкупив, евреи,
Рабами сделав христиан, –
Золотолюбцы, богатеи, –
Стал их заложником каган!..
А разве Берия напрасно
Разоблачать их стал врачей?!
Всегда, где что-нибудь неясно,
Знай – воду замутил еврей!
Евреи – главная причина
Всех зол твоих, Отчизна-мать!
Пускай их примет Палестина,
А нет – их будем убивать!
Но – в соответствии с Законом!..
В войну – шёл сорок первый год –
На пункте я фильтрационном
Работал...» – Где? – «Ну, пленный сброд
Фильтруют там...» – То были н а ш и?! –
«Не наши – к р а с н ы е, мой друг!»
Тут я отпрянул – зубы Саши
Лицо его закрыли вдруг.
Улыбка высохла: «Мы пленных
Жидов – налево, без хлопот,
Как и жидов обыкновенных,
Гражданских, и под пулемёт
Прикладами их гнали, гадов,
Прикладами – ко рву, ко рву!
Жаль было нам потом прикладов –
Их вытирали о траву!
Потом мы к русским приступали,
К своим... определять их грех!..»
– Вы коммунистов убивали,
Как и евреев, тоже всех?.. –
Обидясь делано, ершистый,
Он «Что ты! – произнёс в ответ. –
Ты думаешь, что коммунисты
Все одинаковые? Нет!
Пошли! – он встал, доевши кашу. –
Столовку закрывают». Мы
Выходим в ночь. Я слушал Сашу,
Во тьму идущего из тьмы:
«Начнёшь ты разговор с партийным:
Зачем, мол, в партию вступил?
А он в испуге комедийном
Перед тобой лишился сил,
Лепечет: «Ваше благородье,
Жена... детишки... партбилет...
Хоть был я в партии, но вроде
И не был... не был... не был... Нет!
Жена, детишки... кушать надо,
А с партбилетом легче всё ж!..»
Ну что ж, прервёшь на время гада
И пуще прежнего пугнёшь,
А он уж жаждет покаянья,
Трус от поджилок он до жил
И всё твердит, что на собранья
По принуждению ходил
И там дремал, как на природе!..
Пищит: «Не приносил вреда
Таким, как ваше благородье!
Вот крест вам истинный!» – Беда! –
Сдаётся мне без поединка
Такой фальшивый коммунист!
Ну просто человек, скотинка,
Но перед Родиною чист!
Не все ведь люди супермены,
Что противостоять должны...
Пугнёшь его на счёт измены...
А как наложит он в штаны,
Тогда от имени Великой
И Неделимой навека
Прощаешь отчески, без крика,
С колен поднявши, мужика!»
Восторг, как ток, прошел по Саше.
«Встречались просто мужики –
Село! А то и прямо н а ш и –
В РОА готовые штыки!
Смогли уйти от особистов
И – к нам без всяких там дилемм!»
Я перебил: «Средь коммунистов
Неужто не встречал совсем
Ты тех, которые...» – «Понятно! –
Меня он перебил в ответ. –
Хоть сознаваться неприятно,
Я лгать тебе не стану, нет.
Фанатики встречались, гады,
Плевали мне в лицо, браня,
Но и они потом пощады,
Клянусь, просили у меня!
Не веришь?!. Что ж, чертей орава,
Они умели умереть,
Но нет у них такого права
Героев собственных иметь!
Всё ложь, что коммунисты стойки!
При Йоське в лагерях у нас
Они копались на помойке
И подыхали, что ни час,
Простые и в высоком ранге, –
Их Солженицын описал, –
Все эти гниды-кавторанги!..
Ему бы руку я пожал!
Он – крепко их!» ...Луна, как чашка
Баланды, в небе затряслась...
И тут «Прощай, – вскричала, – Сашка!»
Вдруг женщина и осеклась.
Стою в смятении великом...
Да!.. Сашка!., но совсем другой...
А, может, голос тот был криком
Лишь птицы вспугнутой лесной?..
-----
Продолжение – Глава двадцатая. Их благородия. http://stihi.ru/2009/11/15/421