Везут нас в лагерь – в ад наземный,
Душа не дышит, смерть нейдёт,
То поезд нас несёт тюремный,
То «чёрный ворон» нас трясёт.
То нары древней пересыльной
Тюрьмы радищевских времён
Нащупаем рукой бессильной
И рухнем головами в сон.
Но тут же, глядь, меня разбудят
И в одиночку отведут:
Я – политический, и судит
Таких, как я, з а к р ы т ы й суд;
В бумагах у меня пометки:
«Опасный» – внесено в графу;
В вагоне я – в отдельной клетке,
А в «чёрном вороне» – в шкафу.
В том «чёрном вороне» зловещем,
Помимо клетки для воров,
Три шкафа есть. В них возят женщин
И политических врагов.
В шкафу не встать, не повернуться,
Не протянуть затекших ног,
А чтоб не смог ты задохнуться,
Не застеклён в двери глазок!..
Но из грохочущего мрака
Ты сквозь глазок не глянешь в мир,
Лишь рявкнет на тебя собака,
Да покосится конвоир.
Вот так на всех этапах длинных
Я отделен от прочих был,
Чтоб уголовников невинных
Идейно я не развратил...
В краю мордовском, в пересыльной
Большой рузаевской тюрьме
Я долго нюхал свет чернильный,
Рассеянный в могильной тьме.
Но для начальства небесцельно
Сидел без дела новый раб –
Нас, политических, отдельно
Там собирали на этап.
Закон – свободы узурпатор,
Тюрьма – бесценной жизни вор...
Вот старичок: он «агитатор»,
«Семь лет» – свирепый приговор!..
Придумать ли страшнее долю!
Семь лет! Он раньше здесь умрёт!..
Его из лагеря на волю
Ногами вынесут вперёд...
Мы жадно пополненья ждали,
Чтоб нас скорее повезли.
И вот бандеровцев пригнали.
Потом китайца привели.
Его-то – не за пропаганду, –
Он слова русского не знал,
Зато тюремную баланду,
Дрожа, с восторгом поедал.
Голодных снов коммуны Мао
Не вынес он и пересёк
Границу нашу... Дали мало –
Три года. Разве это – срок?!
И вот под утренним туманом
Повёл нас к поезду конвой,
И под тяжёлым чемоданом
Я шёл, шатаясь, чуть живой.
Мне мама много положила
Вещей, что в зоне не нужны,
Но у кого найдется сила
Сказать, что матери смешны!..
Я ль был смешон, что шёл, шатаясь? –
Полгода тюрем позади!
Тут подскочил ко мне китаец
И знак мне подал: «Погоди!»
Он взял мой чемодан проклятый,
Меня жалея и любя,
Как будто взял молодцевато
Моё проклятье на себя.
Смеясь, конвойные кивнули
(Сверкнули автоматы враз!):
– Китаец, он с рожденья – кули,
Таскать на голове горазд! –
Мы долго шли и у вагона
Остановились, наконец.
Китайцу руку жму смущённо...
А он стал бледен, как мертвец,
Присел, и стало его жутко
Рвать... Кто-то глухо произнёс:
– Да у него болезнь желудка
От пищи их... И надо ж – нёс!..
-----
Продолжение – Глава десятая. Вахта. http://stihi.ru/2009/11/12/2603