http://www.stihi.ru/2009/05/22/3616
ИВАН КОВШОВ

«Если б был этот мир на ином установлен законе,
То назад времени побежали б, за прошлым в погоне»
Низави Гянджеви

Савроматы. В нашем крае они жили в У111-У11 веках до
н.э. По легенде они произошли от смешанных браков скифских
юношей с воинственными амазонками. В обществе савроматов женщины были жрицами, воинами, вождями.

Печаль не красит савроматку,
Она как каменный резец
Прошлась по родовитым складкам,
Застыв в стареющем лице.
Ни пламя бисера на куртке,
Ни блеск привесок и перстней
Не расшевелят прищур мудрый,
Не разожгут веселья в ней.
Как быть: ни что сейчас не скажет –
Ни амулетов волшебство,
Ни звоны приворотных пряжек
И ни высокое родство.
Витая бронза – свет и тени,
Кружочек зеркальца в руках…
К лицу ли женщине сомненья,
Коль ей не ведом в жизни страх.
Дитя всесильной амазонки
И скифа бешеных страстей,
Она росла под топот конский
И пенье смертоносных стрел.
Свободолюбивые напевы
Качал задумчивый Итиль.
Она конем топтала смело
В степях с трех лет седой ковыль.
От амазонки – стан воздушный.
От скифа – рыжая коса.
В семье легка и вездесуща,
В строю сурова и сильна.
В крови её и лед, и пламя,
В глазах – отвага и порыв.
Она жила одним дыханьем
Под звон мечей и блеск зари.

По пояс ковыльное море.
А жаркое солнце вверху.
Соседи, живущие в ссоре,
И скорая смерть на слуху.
Печаль пожилой савроматки
Таится в зеркальце немом.
Устои племен и порядки,
Как уголья, гаснут кругом.
Курильницы зря раздувают.
Ведь жертвенник мрачно молчит.
А к предкам уже не взывают,
Над камнем никто не скорбит.
Не зря савроматка в печали,
Угрюма, молчит и молчит,
Что кони в разъездах устали,
В пыли акинаки-мечи.
Развеет железо без дела,
Бунчук приторочен к седлу.
И ссохлись тетивы и стрелы,
Сказаньем не красят молву.
Какой уже год только схватки
За вешние травы гремят.
Но там не мечи, а рогатки
Берет в свои руки отряд.
Отгонят соседа подальше.
И выставят пост на юру.
Не дети ли с плетками раньше
Хранили от вора траву.

Стоит стареющая жрица.
Как изваяние в степи.
Какая боль в глазах таится,
Какая сила в жилах спит.
Не ровен час – она заклятье
Над станом сонным совершит.
Не силой – огненною страстью
Поднимет в небо меч и щит.
И не она ли в битвах первой
Врубалась в логово врага.
Дрожала плоть, звенели нервы,
Врастала в меч её рука.
Из диких воплей слаще песни
Был торжествующий призыв:
Врага добить, на бранном месте
Разжечь победные костры.
Чтоб выбрать мужа, надо было
Троих врагов убить в бою.
От счастья сердце больно ныло.
И не страшилась, что убьют.
Но муж в набегах сгинул скоро,
Её же жрицей нарекли.
И лет упрямые узоры
В чело безжалостно вползли.

Сосуд с благовонью отложен,
Домашняя утварь не в счет.
Ах, жрица спокойно не может
Кусок положить себе в рот.
Она отвечает за племя,
Она верховодит в строю.
Её не ушло ещё время,
А скифы в походы зовут.
Пройдут они знойною степью
В долины, где зреет миндаль.
Легенду разносит пусть ветер,
Что есть савроматская сталь.
Трепещит пускай мудрый Дарий.
Отныне ему не уснуть.
Сады почернею от гари,
Пожары дворцы захлестнут.
Быстры савроматские кони,
Сильны савроматы в бою.
И сытая Азия дрогнет,
Коль бубны степные забьют.
И даже Двурогий запросит
У них унизительный мир.
Степняк церемоний не сносит,
Владык он повсюду громил…
И звезды лишь только померкнут.
Решит она табор поднять.
Народы в безвестность повергнув.
Себя и свой род потерять.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 20:59   Заявить о нарушении

http://www.stihi.ru/2009/05/31/5246
ИВАН КОВШОВ
С Л А В Я Н Е
«Идут они, идут! Зеленый славя гул,
Купая тело в ветре и пыли»
Сергей Есенин.

Славяне, славяне, славяне!
Могучая белая кость.
Европа пронизана вами
И духом, и плотью насквозь.
Вам меч и копье с колыбели
Дарили волхвы, как цветы.
И песни баяна звенели
Священным напевом густым.
И девы дарили улыбки,
Кричали вам вслед: «Исполать!».
Раскинувши руки, как крылья,
Победу пророчила мать.
И кланялись идолу вои,
Перун молчаливо внимал,
Как зреют и крепнут изгои,
Как правят на камне кинжал.
И сердце спесивой Европы,
Её красота и оплот,
Дрожало под натиском копий,
Стремившихся к морю вперед.
Не раз Византия рыдала,
Склонивши под варваром стан.
Столетняя крепость не стала
Преградой для диких славян.
И земли Днестра, и Дуная,
И горы зеленых Карпат
Великое братство познали
Под топот копыт и набат.
И теплые воды Итиля
Качали ладьи на волнах,
Развернутых резаным килем
Булгарам в зажиточный пах.
И жадный кочевник в испуге
Бежал, чуть прослышав о них.
Жестоки славянские руки,
Быстры, как полуденный вихрь.
Великое белое племя!
Всяк в нем, как глазаст, так и рус.
Не зря на славянское стремя
Вскочила крещеная Русь.
* * *
Я вижу, как тихо и скрытно, в тумане,
Три сотни суровых мужей, все о конь,
Наметом и рысью идут… Гей, славяне!
Бегите быстрее, тушите огонь.
Мужи те в шеломах, о копьях, с мечами,
На конях попоны и сбруя в ремне.
Идут они в ногу, на ощупь, ночами.
Идут они к цели, идти надо мне.
Мужи – это вои особого рода.
И все на подбор, как один к одному.
Без прищура взглянешь, - узнаешь породу,
А взглянешь не так, то хребет изогнут.
Ни страха на лицах, ни тени сомнений.
Ступает уверенно скифский рысак.
Любого поставят они на колени,
О чем давно знает отважный степняк.
Славяне дерутся, как серые волки,
С улыбкой отходят, коль смерть позовет.
Кострища с телами горят ещё долго,
Пока их не примет к себе небосвод.
И ходят легко между жизнью и смертью,
Как будто и нет между ними границ.
Мне так хорошо с ними биться и верить,
Что я существую во множестве лиц.
Что царство теней меня ласково встретит.
И руку мне друг откровенный подаст.
И буду с живыми и мертвыми вместе
Славянский и дальше распахивать пласт.
* * *
Ах! Вспрянул рассвет с осторожностью зверя.
Прошлась небесами живая волна.
Зафыркали кони, с рассветом поверив,
Что время пришло для кормежки и сна.
Большая река заклубилась дыханьем,
Под ветер запел переросший ковыль.
И тихо встряхнула, как девичьей дланью,
Листва над тропою ночную с плеч пыль.
Славяне дневали на скифском кургане,
В котором покоился прах их вождя.
Сурово смотрел на них идол из камня,
Поблекший от ветра, мороза, дождя.
Была в нем какая-то дикая сила.
О чем-то хотел он как будто сказать.
А рядом гнездо даже птица не свила,
Но вои обвыклись и с идолом спать.
И спали мужи, как безгрешные дети,
Тяжелые руки на меч положив.
Гулял по кургану забористый ветер,
Да в небе орел над добычей кружил.
Смотрел и не видел отдельно их лица,
А видел я в целом славянский народ,
Который, успев ещё только родиться,
Ушел за судьбою в опасный поход.
По варварски скоро и щедро, с размаху
Святым сотворил свой болотистый кров.
И вырубил строгого бога из плахи
Под песни Баяна и вопли волхвов.
Не им ли сейчас благоволило небо,
Когда степняки затевали обман.
Горячим лучом, словно вешнею вербой,
Хлестнуло смертельно уставших славян.

К кургану скакали в молчании скифы,
Сжимая живое кольцо, как аркан.
Ватага ждала наступающих тихо,
Как словно безлюден был скифский курган.
Славяне расчетливо скрылись от глаза.
Внезапный удар – он как выпад змеи.
Исчезнуть и снова явиться. И сразу
В железных тисках чужестранца сдавить.
Испытаны каждый огнем и водою,
Они не уронят славянскую честь.
Умеют сражаться славянские вои,
Сшибать с чужестранцев браваду и спесь.
Ватага вломилась не зря за кордоны.
В ковыльных степях есть большой интерес.
Кто в силе, тот правит и ставит законы,
Имеет средь варваров слово и вес.
Для них межевые с отметиной плиты
Не там и не так, побелевши, лежат.
Соседями скифы недавно разбиты.
Их край процветающий готами сжат.

А скифы все ближе, и ближе, и ближе.
Не вздрогнуть ватажникам просто грешно.
Уж видно, как рыжие бороды лижет
Осанистых всадников ветер встречной.
Остался лишь вздох до полуденной сечи,
Вот-вот разразится разбойничий свист.
Но скифы не в крови нуждались – во встрече,
Зазвать чтоб незваных гостей на кумыс.
На всякий, на случай в запазухе камень,
А ноги шершавой ступнею назад.
Нажиться разбоем и скиф, и славянин
Готовы, о мире долдоня в глаза.
Век дикий, кровавый. Безжалостны нравы.
Не знаешь, что будет с тобой наперед.
Укроют ли кости весенние травы,
Шакал ли их в поле, визжа, подберет.

И пили, и ели от самого пуза.
Трудились меж тем на пиру толмачи.
Соседи не против большого союза,
Но кто кого будет разумно учить.
А разве не даст человеку слабинку
Зеленой закваски янтарный кумыс.
Старейшина что-то глаголет с запинкой,
Его воевода давно уже скис.
А скифы по проще ударились в пляску,
Кривляясь, гогочут они у костра.
И бороды скифов единой окраски,
Сожгла и, наверно, степная жара.
О деле грядущем не сказано слово,
Да скифы не лезли по пьяни в расспрос.
Славянин трапезничал с ними сурово,
Хмелея, остался загадочным росс.

Уж затемно встали, коней обиходя,
Ступая уверенно, шли по тропе,
Небрежно накинув на плечи поводья,
Беспечно ловили гортанный напев.
Но руки сжимали до стонущей боли
Кузнечной чеканки большие мечи.
Уж лучше бы смерть, чем чужбина, неволя,
Где некому будет, как воев, их чтить.
Ватага ушла по лесистому склону
В кровавый удариться где-нибудь пляс.
А скифы за нею охотничьим гоном
Тащились в молчанье под строгий приказ.
Приказ был следить за ватагою строго,
Куда же славяне отныне пойдут.
И что говорят деревянные боги,
Когда они этих скитальцев уймут.
Косили глазами гривастые кони,
Копытами рыли упругую степь.
А в дальнем улусе сородичи стонут,
Уводит коней косяками сосед.
На скифов свалились большие напасти,
Скудеет сейчас расторопный народ.
И кони пропали, не этой ли масти,
Сличить бы сейчас на загривке тавро.

Набили ватажники пузо на славу,
С улыбкой ушли в непроглядную ночь.
Степные известны им правила, нравы,
Зачем тогда в ступе водицу толочь.

И вои открылись в глубоком ущелье.
Где им надлежало увидеть врага,
Который, болея до коликов мщеньем,
Европе о рыцарской доблести лгал.
Откуда опять эти Белые Россы?
Не просто кочевье, а целая рать.
Славяне по духу и нравам несносны,
Их псами цепными бы надобно рвать.
Не быть Византии, однажды разбитой,
У варвара снова под грязной пятой.
Пусть дальше едят их в болотах москиты,
А этих в загробную жизнь на постой.
Сердясь, византийцы стояли на круче.
Внизу же славяне с белесым вождем
Сошлись грозовой, неизверженной тучей,
Пролиться чтоб ярым, кровавым дождем.

Старейшины их отослали со смыслом,
Изведав характер чванливых особ,
Ударом меча и разбойничьим свистом
Прощупать балованный рыцарский лоб.

Отчетливо вижу – славяне погибнут.
Гудит и трезвонит удачливый враг.
Прощаясь, ватажники строятся клином,
Чтоб вбить этот клин в занесенный кулак.
Молю заступиться Еврога, Дажбога.
А где наш всесильный, могучий Перун?
Не вам ли на пахоте, в битве, дороге
Слагаются песни в славянском миру.
Полудница, милая, выброси сети
На головы тех, кто замыслил разбой.
Шура и Чура, не пора ли ответить,
Увидят ли вои родительский дом.

Отважные вои построились клином.
Из белого мрамора лица светлы.
Мечты и надежды на чудо отринув,
На небо сподобились, буйствуя, плыть.
Но прежде они устрашающим махом
Ворвутся в литые из бронзы ряды.
Не ведая боли, смятения, страха,
Оставят на память им пламя и дым.

Качались под воями, фыркая, кони,
Дорога обратно вилась между скал.
Осталось ущелье за розовым склоном,
Стучал где зубами голодный шакал.
Воители ныне не сдвинулись с места.
Они, видно, помнили прошлый набег,
Когда каждый рыцарь лишился невесты,
А вдовами жены остались на век.
Три сотни пришельцев держались сурово,
Как будто за ними таились полки,
В атаку готовые броситься снова
На рыцарей с правой и с левой руки.
Ещё не забыты набат и пожары,
А памятный столб ещё в землю не врос.
И виделось всем, как безжалостный варвар
Над крепостью снова секиру занес.
Погубишь вот этих, восстанут болота.
Славянский обычай пощады неймет.
И доблестный рыцарь кровавою рвотой
Под острым дрекольем, хрипя, изойдет.
Не след Византии, однажды разбитой,
Устраивать с варваром новую сечь.
И разве от бога чужого стихию
Разрубит погнувшийся рыцарский меч?
В долине под сумраком вои пропали.
Они подтвердили родительский сказ,
Что боги славянам все сущее дали,
Что пробил славян торжествующий час.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 21:03   Заявить о нарушении

http://www.stihi.ru/2009/06/14/6089
ИВАН КОВШОВ
Ах, вешнею тропинкою
Пойду я в степь широкую,
Где лепесток с былинкою
По древнерусски окают.
Где полоснув засекою,
Курган на солнце плавится,
Сторожевою вехою
Былая удаль славится.
Славянки сердце жаркое
Младому князю отдано.
Напрасно ворон каркает
И кости ждет холодные.
Она коня былинного,
Перехлестнув поводьями,
Идет-ведет ковыльными
Посадскими угодьями.
На завтра сечь кровавая
Для князя уготована.
И вера в дело правое
Славянкою дарована.
Перед большой разлукою
Славянская, из золота,
Любовь с большою мукою
На княжий герб наколота.
Рукою нежной, преданной
Судьба детей и Родины
С кольчугою серебряной
Славянкой князю отдана.
Челом высоким, праведным,
Перед гостьми незванными,
С любовью, как со знаменем,
Встал князь на поле бранное.
И вешнею тропинкою
Пойду-ка к стану ратному.
Прислушаюсь с былинкою
Я к голосу булатному.
И с гордостью славянскою
Всмотрюсь я в князя с девицей.
Порою юной, майскою
Светло в любовь мне верится.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 21:18   Заявить о нарушении

http://www.stihi.ru/2009/06/26/5823
ИВАН КОВШОВ
Село родное плещется в закате
Макушками высоких тополей.
Черемухи развесистое платье
Упало мягким сумраком в ручей.
Серебряной загадочной улыбкой
В окошках отражаются лучи.
Сосенка им, смолистая в избытке.
Разлапистым околышком стучит.
И в скромной прелести большим увальнем
Завис над клумбами немой плетень.
С полудня он, дичась, волшебным камнем
Врачует розам жаркую мигрень.
Изнемогла протопленная баня,
Как будто бы корова с молоком,
Вструбившая березовою дланью
Под прокопченным низким потолком.
В последний раз петух прокукарекал,
Подружек созывая на насест.
В торжественном углу святой опеки
Поправила старушка желтый крест.
И, открестившись истово иконе.
Под светлый треск лампадки и свечей,
Она его слезами и поклоном
Просила заступиться за детей.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 21:23   Заявить о нарушении

http://www.stihi.ru/2012/04/27/6314
ИВАН КОВШОВ
ЦАРЕУБИЙЦЫ
В новой редакции
3 апреля 1881 года были казнены народовольцы Андрей Желябов, Софья Перовская, Александр Михайлов, Николай Рысаков, Николай Кибальчич.
Мне чужд терроризм. Но он был, есть и будет. Пока не поумнеем.

Апрельским утром
божье состраданье
Из поднебесья
пролилось на плац
Горячими лучами
с расстоянья,
Необозримого
для смертных глаз.
Оно не встало
оком перед каждым,
Не скрасило
в уродстве эшафот.
Не утолило
висельникам жажду,
Не пресекло
трагический исход.
Тому случиться –
заповедь пророка,
Вердикт,
но возвеличенный в закон.
И даже кажется,
что власть от бога
Не выставить,
как аргумент, на кон.
Всё было подготовлено
для казни
Умелыми руками
палача.
И как в священный,
ритуальный праздник,
Народ вокруг
признательно молчал.
Стервятники,
слетевшие всей стаей,
Расправив когти,
оттопырив клюв,
Шеренги
элитарные сверстали,
Чтоб хрип в петле
пожаловать в салют.
Ружейный лязг
и грохот барабанов,
На эполетах
золото и медь.
И лишь один букет
упал нежданно
Под ноги
уготованных на смерть.
Х Х Х Х
Вошли на эшафот
цареубийцы,
Число нечетное –
по счету пять.
Заплечных дел
служивых вереница,
И без петли
готовая распять.
Охаяны,
повержены за волю,
В деяниях
увидевшие свет.
За Русь многострадальную
с любовью,
Cдержавшие
мистический обет.
И что ни шаг,
то пустота всё зримей.
Качаясь,
петли вызывающе близки.
Но жажда жизни
в них неотразимей,
Как приговора,
так удушливой тоски.
И тот народ,
который жаждет мщенья,
В припадке
самодержца возлюбя,
Достоин лишь отчасти
сожаленья
В греховности
земного бытия.
Слепому не познать
все краски мира,
Не сделать шаг
рассудку вопреки.
А самодержцы,
бунтари, кумиры
От человека
страшно далеки.
Но оттого
не легче обреченным
С чудовищным расцветом
естества,
Себя поправшим,
в балахонах черных,
Во имя
самодержца торжества.

Х Х Х Х
Кому ж ещё сиять
сегодня солнцу,
И разливаться
вещим птицам на распев…
Не чахлому
из свиты незнакомцу,
Который
в царской службе преуспел.
Они ль не знали,
что грядет расплата,
Но дух свободы
их благословил.
И бомба взорвалась,
и час заката
Для самодержца русского
пробил.
Россия вздрогнула
от смертной спазмы:
На божьего помазанника
тать,
Призрев
вольнолюбивые миазмы,
Вдруг руку
вознамерился поднять.
Царю судья –
господь на звездном небе,
А на земле царь
чудотворен сам.
И в милосердии,
и в жутком гневе
Хранит престол
его священный сан.
Х Х Х Х
Стабильность мнимую
признал за благо
В невежестве
безропотный народ,
Унявший бремя
непосильных тягот
За праведную подать
на живот.
Как в наши дни,
стоическую руку,
Призвал, себя затмив,
в поводыри.
Ни дать - ни взять,
но ветхою наукой
Наследством
и потомков одарил.
Грешно самодержавие
коварством,
В веках
несокрушимые столпы
Держались
с обольстительным упрямством
Российской
исковерканной судьбы.
Ни пяди послаблений,
лоск державный,
Русь – сирота
без батюшки царя.
Не важно –
белолицый ли прыщавый,
Но он хозяин
Зимнего дворца.
У ног его
злосчастная Европа,
Бывает,
что как девка лебезит,
Состроив мило
глазки Мизантропу,
Который
без взаимности скулит.
А он заиндевел
от воздержанья,
Но полон всех достоинств
как Нарцисс,
И, одержимый
царственным желаньем,
Ведет кровавый
минует на бис.
Века минули в лету,
час закатный
Пробил
для самодержцев, королей,
И лишь одна
Россия виновата,
Что мир не стал
воистину мудрей.
Самодержавия симптомы
и поныне
Во плоти
полунищих россиян,
Лишившихся
наследственной гордыни
Неукротимых
в таинствах славян.
Ещё толпа
безумно рукоплещет
Тиранам,
как наместникам богов.
Фанфары и салюты…
Голос вещий
Теряется
в звучании оков.
Х Х Х Х
Бессмысленность террора
не в завете,
В биении
отверженных сердец,
Занявшихся
трагическим соцветьем
Под тень петли
и сумрачный свинец.
Самодержавие –
бездушный айсберг
В просторах
человеческих морей,
В которых
обустроенные наспех
Идут впотьмах
отряды кораблей.
Оно сомнет армады,
что по курсу
Спешат на зов
спасительных земель,
Не веря
мореходному искусству,
Без сноски
на губительную мель.
И океанский,
в том числе, «Титаник»,
С «Народной волей»
прямо у руля
Не перенес
кровавых испытаний,
На дно усев,
кингстонами бурля.
А дальше – больше.
В мире окаянству
Предела
человеческого нет.
Цари
с непогрешимым постоянством
Подпитывают айсберг
сотни лет.
Вокруг щепа
от кораблей, флотилий,
Рискнувших взять
его на абордаж.
За выход в море
жизнями платили,
Чтоб зреть
ошеломляющий мираж.
Предела нет
пустой борьбе титанов,
А нам не сосчитать
безвинных жертв.
Престол, оплакав
выбывших тиранов,
С достоинством
заделывает брешь.
Трон пустовать
ни дня, увы, не станет,
Когда вокруг него
стоят мужи,
Готовые
принять в самообмане
Дыхание
лукавого за жизнь.
В стране, где снова
нищенствует разум,
Где всяк живёт
с протянутой рукой,
Верхи,
обогатившиеся разом,
От нас
невероятно далеко.
Но дальше них
от сирого народа,
В могуществе познавший
трона жар,
Всё из того же
избранного рода,
Кто править Русью
вечно возжелал.
Ну что ж, закат не грянул –
нет границы.
Но отказал сам бог –
конец всему.
Пока же
умирают единицы,
В петле, хрипя,
приветствуя весну.
Поймем мы всё,
когда с огнем и пеплом
Наступит умереть
и наш черед.
Найдётся ль мужество,
бросаясь в пекло,
С поводыря
потребовать расчет?
Что в нашей жизни
было, есть и будет?
Куда мы угождаем –
в рай ли ад?
Опомнятся
безропотные люди
От вечных истин
и безвестных трат.
Пока же суть
неловким исключеньем
Пары разводят,
ставят паруса
Жрецы
с ветхозаветным Воскресеньем,
Призвав толпу
поверить чудесам.
Есть двое новоявленных
и прытких…
Один живет
на дальнем берегу.
Другой давно
болтается в отсидке.
Кому же гнуть
хозяина в дугу?
Всем мнится власть,
но к миру клич напрасен,
Не верю, чтобы
честно за народ.
Тиран, дорвавшись трона,
быстро гаснет.
Как будто сделал
сам себе аборт.
Х Х Х Х
Но, самодержцы!
С мира не взыщите!
От вас грядет
апостолов огонь.
Всеславен
нападением в защите,
Когда грозит
тысячелетний трон.
Не дай же, боже,
жертвовать напрасно!
Священна жизнь,
что в муках рождена.
Убийцу
от тлетворного соблазна
Твоя рука
отворотить должна.
Твоё же сострадание
в апреле
Всем пятерым,
кто захрипел в протест.
Отдавшим милой Родине
смертельный
С петлей последний,
конвульсивный жест.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 21:36   Заявить о нарушении

http://www.stihi.ru/2012/05/01/9444
ИВАН КОВШОВ
МУСУЛЬМАНКА
В новой рдакции

«Души начинают видеть»
Марина Цветаева

Кто же ты
Кто же ты? Какого древа?
Как тебя мне величать?
Не Булгарии ли дева,
Что делила с ханом власть?
Не монголки ль профиль лунный
Отчеканен на челе?
Может, ты из диких гуннов
С аметистами в колье?
Может, скифов кровь густая
Руку нежную крепит,
Под которой лед не тает,
Но сотрется в пыль гранит?
Дым костров и свежесть ветра
Стать с росою вобрала.
На лицо лазурь рассвета
Вместе с яхонтом легла.
Но российского раздолья
Больше, чем иных ветров
Бирюзовой вольной волей
Разошлось и в глаз, и в бровь.
На губах твоих упрямых
И в короне смоляной
Я ловлю знакомый, пряный,
Аромат ловлю лесной.
И не зря с тобою встреча,
Вещим мне запавшим сном
На одном прошла наречье,
Как на вздохе на одном.

Мин сине яратам
Ну, послушай, шальная татарка!
Без лукавства в глаза посмотри.
Мы сегодня с тобой не под Калкой,
Ты в бессилье меня не кори.
Нас Россия сравняла любовью
К её чистым и светлым полям.
И по-русски вещаю я вольно:
Мин сине яратам, яратам.
Я сегодня рязанским упорством
Твою вольную душу смутил.
Но ты в удали мне не потворствуй,
Не дразни перезвоном удил.
Говорю на гортанном наречье.
Ну, почти что татарин я сам.
Вот уж с ветел слетел теплый вечер…
Мин сине яратам, яратам.
Куликового поля не славы,
Не пайцзы ни хочу и ни плеть.
Мне с тобою весеннею явью
Лучше песни веселые петь.
Домом нам и шатром станет небо,
А всевышний един для нас там.
И клянусь по-российски я хлебом:
Мин сине яратам, яратам.

Тропа Тамерлана
Мы пойдем тропою Тамерлана.
И на камни сядем под курган.
По-кипчакски в зарослях бурьяна
Закричит таинственный Холзан.
Над курганом тень орла витает,
В нем Тимура гордые черты.
Но никто, наверное, не знает,
Что бессмертны тоже я и ты.
Не в тебе ли пламя азиатки?
Не во мне ли Новгорода твердь?
Не смотри так странно и украдкой,
В искренность российскую поверь.
Расскажу тебе лесную сказку.
Ты же мне о том, как степь цветет.
И на камне выщербленном маска
Не без черной зависти вздохнет.
Я напьюсь с тобой степного ветра.
Ты со мной – берез весенних сок.
И цветов лесных мои букеты
Обогреют камень и песок.
Я в глазах твои прочел молитвы,
Те, что и в душе моей живут.
Мы в одном как будто камне слиты,
В том, что Тамерлан оставил тут.

Жаркие губы
Ищу твои жаркие губы.
И вместе с мольбой и слезами
Тебе про любовь шепчу трудно
Своими сухими губами.
И сколько ещё мне осталось
Прожить в этом мире не прочном…
Любви мне, ну, самую малость
Прошу тебя, дай этой ночью.
В порыве, как в светлом изьяне,
Узнаешь меня ты, наверно.
Да, я лишь от глаз твоих пьяный
Сегодня содрал с себя скверну.
Да, я лишь из рук твоих нежных,
Доверчиво легших на плечи,
Поймал, как жар-птицу, надежду,
Чтоб в бездну свалиться навечно.
Не твой полумесяц под вечер,
А смуглая грудь меня греет.
И я за себя не в ответе,
Когда на губах моих зреет
Вопрос самый милый на свете.

Розовое небо
Качает розовое небо
Из пены белой облака.
Лежит на мне весенней вербой
Твоя горячая рука.
Отныне и навеки легче
На небо мне с тобой смотреть,
Где наших гордых предков плечи
Несут поныне боль и честь.
Любовь и мне, как в назиданье
Дает ликующий покой.
В степи веселым изваянье
Тебе откроюсь я душой.
Чтоб сердцем ты меня признала,
Смогла свое сполна излить.
И, как былинное кресало,
Мне в одиночестве светить.

Полумесяц
Не ношу я креста.
У тебя полумесяц.
Из червонного золота
Вылитый он.
И загадочным зноем
Востока он светит.
И мерцает сиянием лунным,
Как сон.
В танце плыть мне с тобой,
Словно быть в поднебесье.
Но не вижу я звезд,
Лишь высокая грудь.
Из червонного золота
Твой полумесяц…
Христианин я, знаешь,
О том не забудь.
Я повешу себе
Тоже маленький крестик.
И ты будешь смотреть,
Как он жарко горит.
Из червонного золота
Твой полумесяц,
Пусть восточный свой зной,
Пусть ему подарит.
Что-то светлое мне
В день сегодняшний грезит.
Я взываю к Аллаху
И молюсь на Христа.
Из червонного золота
Твой полумесяц
Будет очень мне дорог,
Как святость креста.

Лампа Алладина
А не отблеск далеких костров
Я в глазах твоих жарких отметил.
И тетивой не выгнула бровь,
Как в набеге лихом на рассвете.
Не от зноя сыпучих степей
На щеках твой румянец алеет.
И твой стан от плеча до ступней
Азиатским коварством не веет.
Как с мечети намаз муэдзин
Совершить мусульманам прикажет,
Так пойдут я под буйство долин,
Про любовь, где мне робко расскажешь.
Серебром, где вечерних лучей
В твоих бусах рассыплется солнце.
А хрустальный со звоном ручей
В день отцветший закроет оконце.
Полумесяц на смуглой груди
Целовать я никак не устану.
И меня ты слезой наградишь
С ароматом степного бурьяна.
Нам от звездного храма ключи
Принесут всемогущие джины.
И счастливым сияньем в ночи
Лампа будет светить Алладина.

Близнецы
Мы с тобой близнецы-горемыки.
И не нами ли плачется Русь.
По-татарски душой мне откликнись.
Я по-русски ответить берусь.
На одном мы с тобою наречье
С болью будем любить до конца.
И созвездье сиянием вечным
Нам подаст два терновых венца.
Все мы ходим под Господом Богом,
Магомет и Христос в нем един.
Полумесяц и крест нам в дорогу
Вместе с пылью российских равнин.
Дорогая, безумною верой
Ни в Христа, ни в Аллаха – в любовь.
Моя жизнь первозданною вербой
Расцвела над созвездием вновь.
Пусть я скоро уйду в бесконечность
С бирюзовой, но горькой слезой.
Близнецов поминальные свечи
Над землей вспыхнут новой звездой.

В степи
Мы с тобою там, где отдыхали
Всадники Батыевой орды,
Где его наложницы вздыхали,
Чуя в россиянках знак беды.
Мы с тобою там, где пехотинцев
Вел железной поступью Тимур,
Где любимым женам со сторицей
Раздавал он злато и пурпур.
Мы с тобою там, где сталь казаков
Кочевой разбой пересекла,
Для девицы, где любовным знаком
Удаль молодецкая была.
После битв их трепетные души
В мир иной уплыли навсегда.
Ты меня, пожалуйста, послушай,
А потом скажи с надеждой: «Да!».
Буду я с упорством Тамерлана
Собирать цветы тебе весь год.
А Батый коня мне утром рано
В поезд подвенечный подведет.
Блеск казачьей сабли на рассвете
Позовет нас в степь глухую вновь.
Мы – её стареющие дети,
Ищущие волю и любовь.

Ты уйдешь
Природа-мать нас породнила,
Как два зеленых лепестка.
Её простор, дыханье, сила –
Любви волшебная рука.
Страна, открывшая просторы,
Для всех народов и племен,
Сумела сжечь в себе раздоры
Под вещий плач и светлый стон.
Но ты уйдешь дорогой пыльной
Обратно, может быть, в орду,
Где над курганом сфинкс могильный
Пророчит зло всем и беду.
Где у костра тебе в молчанье
Взамен вина кумыс нальют.
И, как другим в кругу, из чана
Конину с кровью подадут.
Где темник – верный страж порядка,
С узорами морщин в висках,
Не сняв с седин баранью шапку,
Сомнет камчу в больших руках.
Где ты с кровавою мольбою,
В ладонях чувствуя мозоль,
Одна ночами с волчьим воем
Слезами выстрадаешь боль.

* * *
Века неслись на колеснице,
Но только, только лишь сейчас
Я вижу снова власяницу,
Недобрый, хитрый вижу глаз.
Смотри же, степь опять восстала.
Дымится с посвистом ковыль.
И мирный люд бредет устало,
Втоптав цветы в седую пыль.
Опять кочевье возродилось.
И в новом качестве оно
Имеет больше зла и силы,
Чем то, что спит могильным сном.
Кто ниспослал нам наказанье?
Какая тень из тьмы веков,
Перечеркнув устои, грани,
Связала крепче нас оков?
И отчего, как в Вавилоне,
Смешалось все в тебе одной.
Не по тебе ли пленник стонет,
Не ты ль чаруешь наготой.
* * *
Двадцатый век. Орда, кочевье,
Ракеты. танки, тягачи.
Творят намаз, ведут вечерню,
И пляшут все под свет лучин.
Не кони руки гривой хлещут.
Сгорел степной ковыль. Зато
Взамен поводьев сталью блещут
Здесь заграничные авто.
И мириадами огниво,
Рассыпав по земле узор,
Кричит бесстыдно и игриво,
Бесславье славя и позор.
Что век пришедший нам готовит?
И что унес минувший век?
Разрушив прежние устои,
В тебя уверил ль человек?
Тебе, наверное, придется
Не раны братьям врачевать.
И в жаркий полдень из колодца
Живой воды не воровать.
Ты не в кибитке будешь тряской
Ночами мерзнуть под луной.
И со степным мустангом в связке
Искать не будешь бродом дно.
Они тебя же и осудят
Цивилизации дитя.
И сердце женское остудят,
И слепят то, что захотят.
* * *
…Не уходи, нужна ты прежней,
Тебя одну я буду ждать.
И эта светлая надежда
Не даст врагам торжествовать.

Иван Трофимов-Ковшов   01.05.2012 21:45   Заявить о нарушении