Монеткa на память

Разрешается свыше и это тебе, и то,
это детство, июль, самодельный кораблик в луже.
Будет осень, и станет не впору тебе пальто -
просто вырос, и стало короче оно и уже.
А пока что играй, не задумывайся о том,
что так быстро становится маленьким всё на свете -
и кораблик, и лужа, и клён во дворе пустом,
и дела, и слова, и никчёмные мысли эти.
Вырастаешь из них, разменявшись на пустяки -
увлечения разные, тряпки, романы, сплетни.
Повзрослевшему строить кораблики не с руки,
а не спится - кропаешь бессмыслицу на колене.
Или в старом альбоме разыскиваешь себя
в той матроске, что мама купила тебе когда-то.
Было время, когда получалось писать, любя,
неужели оно пролетело? сверяешь даты,
молча смотришь в окно - там июль в огне,
никаких кораблей - запретили мамаши строго.
А из прошлого - вещи, что больше не впору мне,
неподъёмные дни, непосильная мне дорога.
Всё, что свыше, закончилось, пишется через раз,
испаряется прошлое лужицей разогретой.
Разрешается осень, обрывки нелепых фраз
и плохие стихи вместе с кофе и сигаретой.

***

Просидев на юге до сорока,
досидел до выезда. Тоже к югу,
но уже другому. Течёт река,
ежедневно вижу её, зверюгу.
Лебедино-уточный разнобой,
чайки реже, так же глупы, крикливы.
Молодые ходят всегда гурьбой
и глазеют искоса на приливы.
Старики на лавочках, глядя вслед,
осуждают моды, привычки, нравы -
изменился люд за десяток лет.
Старики ворчливы, но часто правы.
Этот юг другой, он совсем не мой,
не родной, но близкий, уже знакомый.
Я в него когда-то входил зимой,
как в сезон, страдающий глаукомой -
темноватый, дряблый, совсем другой,
не такой, как был, неизвестный, дальний.
И когда я трогал его рукой,
он казался странной исповедальней,
где и слова я бы не рассказал
о моём, до боли знакомом юге.
Та же площадь, улицы и вокзал,
тот же снег, ложащийся прямо в руки.
Только звёзды ночью совсем не те,
только моря нет и другие птицы
мельтешат в обыденной суете,
что ещё им, если не суетиться
у воды, когда я бросаю хлеб
лебедям и уткам, горячий, свежий.
Там, на юге, был я всегда нелеп,
здесь, на юге я остаюсь невежей.
На седьмом десятке зима, весна,
пронесётся лето и осень тоже.
Жизнь длинна, хотя и короче сна,
что приходит, мой переезд итожа.
И слова, и мысли уйдут за мной,
проводив курлыканьем журавлиным,
через юг, осенний, родной, земной,
рассекая хмурое небо клином.

***

Сонный город утренних пробежек,
дворников, метущих спохмела,
вид в окне - давно привычный бейджик -
вот он я, скажи мне, как дела?
Как ты, хохотун и зазывала,
что предложишь, что возьмёшь с меня,
выкормыша тёмного подвала,
мелочью серебряной звеня?
Оптом или в розницу? С нагрузкой?
Скидками, рекламой распродаж?
Говором, где мова, идиш, русский,
тем, что мне и лет моих не дашь?
Где ты, как ты, город незабвенный?
Как твои каштаны? Отцвели?
Двор мой, кран, текущий вскрытой веной,
чёрный порох выжженной земли.
Помню море, помню отблеск алый,
думал, что закат, но нет - обстрел.
Город олеандров и азалий,
жаль, что не в тебе я постарел.
Или нет, не жаль - ты всё такой же,
я - другой, и бейджик ни к чему,
зноем пропечатывай на коже
мне мою судьбу, суму, тюрьму.
Кормишь и лелеешь неустанно,
снег ли, зной ли, ветер или дождь.
Только вот монетку из фонтана
мне на память всё не отдаёшь.