У детства были мамины глаза

У детства были мамины глаза…
С тех пор мне серый цвет тревожит память.
Когда из женских глаз течёт слеза,
я почему-то думаю о маме.

Но я не помню материнских слёз –
был в детстве молчалив, послушен, сдержан.
Когда же ветер странствия унёс
меня за непонятною надеждой,

когда из детства я в любовь сбежал –
не мамину, а в ту, что слаще мёда
и горше лука, и гранитней скал,
и легче пуха, и больнее йода

для ран открытых, в ту, что наповал,
не целясь, валит и бросает в пламя –
свет глаз родных из вида потерял.
Я вообще не вспоминал о маме…

Вокруг царили карие цветы,
зелёные и синие как небо.
О, те глаза небесной красоты!..
Сквозь них я уплывал в такую небыль,

которую… Да что там говорить!
Отец писал: «Давно не пишешь маме.
Она всё плачет…»
Я спешил любить.
О чём писать? Какими, блин, словами?!

Однажды позвонил: «Ты вот что, мам…
Я тут невесту привезу на лето», -
а сердце разрывалось пополам
как после марафонской эстафеты.

В ответ – молчание, эфира тихий треск.
Потом осипший – разве мамин? – голос:
«Ты одурел?!.. Нет! Никаких невест.
Прошло всего два года после школы.

Сначала …». Дальше слушать я не стал:
скорей на воздух – к женщине любимой.
Дышала Волга. Таял снег – сбегал
с холмов к реке. А в небо – струйки дыма:

на высохших местах сжигал листву
довольный дачник (не было запретов)…
То время я «счастливым» назову
и жизнью расплачусь потом за это.

Но те полгода!... Шалашовый рай,
тревожные мгновения познанья
друг друга, узнаванья край
после чего нет выбора...
На грани

между «моя-чужая», «мой-чужой»,
когда, в какую сторону качнешься –
там и завязнешь…
Волжскою весной
мы выпивали страсть любви до донца!

Не открывалось ничего на дне.
И вновь в стакан текло «Киндзмараули»,
поскольку всё же истина в вине:
неужто музы Блока обманули?!

… Пройдут года. Дочь вырастет и сын,
а я сменю квартиры и постели,
испробую удачу, счастье, сплин,
успех, потери и … опять потери.

Ни разу не жалея ни о чём,
прощусь на веки, не прося прощенья…
Но, впрочем, каждый может о своём
раздать другим свои нравоученья –

убереги от этого, мой бог!
Одно лишь на душе не заживает,
что маму я тогда понять не смог…
Но, впрочем, мама тоже понимает,

хоть мы не говорим об этом, нет
(былому – прах, обидам – отпущенье).

Я вижу серых глаз печаль и свет,
а в них – любовь, надежда и прощенье.