Старый Крым

Волны изумрудной доносятся длинные всплески.
Весёлое небо хохочет стремительным ливнем!
Каштановый мёд отозвался в дыхании леса.
В хозяйской ветровке нашла я измятую гривну...

Хозяйка дала нам картошки, кефаль и краюху.
И доброе слово с улыбкой сказала на мове.
Как музыка, голос её непривычному слуху.
Два соболя чёрных – её изогнутые брови.

Мы ей поклонились и ранним стрекочущим утром
Ушли по тропе, что выс'око взбиралась над мысом...
И склоны белели, и на голубом перламутре
Чернели внизу пирамидами крон кипарисы.

Тот день как вершина безумного жаркого лета –
И хлеб, и вино, и горячие камни я помню.
Знакомая бухта под вечер надела браслеты
Дрожащих огней и качалась призывно и томно.

За ней открывалась морская равнина без края,
Рябило в глазах и горела усталая кожа.
Хозяйка ждала, и на тихое: «Мы уезжаем!»
Кивнула в ответ, уронила негромко: «Я тоже.

Сезон завершу и под Винницу к брату поеду.
Иные живут, а иные – покинули гнёзда.
Я дом продаю москвичу, он гостит у соседа.
И хвалит особо огромные крымские звезды...

Двух братьев мне дали родители, двух яснооких.
Был младший учителем физики, там, на Донбассе...
А старший потом инвалидность  оформил до срока.
Зовёт и зовёт: я жильё подобрал, собирайся...»

...Звенит виноградник у входа, сплетя сухожилья.
Луна неотрывно глазеет единственным оком.
О, как мы беспечно и в общем-то счастливо жили,
Нас эта ль беспечность окрасила клюквенным соком?..

Здесь нет ни болота, ни клюквы. Но душно и тихо.
Стоит у ворот и привычную гонит тревогу
Высокая Ганна, вздыхая: «Ой, лишечко-лихо...»
И море шумит, нас уже провожая в дорогу.