Альфред Солянов родился 28 марта 1930 года в Пятигорске, жил в Москве; умер 1 февраля 2002 года.
В 1954 г. закончил философский факультет МГУ, работал пионервожатым в средней школе, рабочим в геологических партиях, мастером по заливке летних катков, сторожем на винограднике, грузчиком в булочной, корректором в газете "Комсомольская правда" и в журнале "Иностранная литература", литсотрудником газеты "Дружные ребята" (Алма-Ата), журналов "Шахматы в СССР" и "Детская литература", старшим научным сотрудником в музеях Льва Толстого и имени Бахрушина, а также – инспектором-искусствоведом Худфонда РСФСР и личным секретарем переводчицы Елены Суриц. В 1950-е гг. он зарекомендовал себя как талантливый писатель, поэт (в том числе и детский) и переводчик с немецкого, болгарского и английского.
Уже в зрелом возрасте, в 1960 г., он услышал Булата Окуджаву и под его влиянием сам начал сочинять песни. По поводу первой его песни "Серега-неудачник" Булат Окуджава как-то сказал: "Жаль, что не я ее написал". Одобрительно отзывался о песнях Фреда Солянова и Александр Галич. Песню "Времена года" очень любил и часто исполнял Юрий Визбор. Вместе с Визбором выступали в кафе "Романтик" на Комсомольском — у кинотеатра "Горизонт". Большинство своих песен он сочинил в последующие три года. Песни звучали в кинофильме "Обвиняются в убийстве" и телефильме "Светлая речка". Снялся в эпизоде в х/ф "Москва слезам не верит".
С окончанием периода оттепели его сатирические песни стали привлекать внимание властей. Время их публикации пришлось лишь на начало перестройки. В 1995 г. вышла книга песен Фреда Солянова "Серега-неудачник"; после 1993 года песен не писал...
Увлекался пешим туризмом, конным спортом. В 2006 году вышел аудиодиск формата mp3 "Разбухшие весенние дороги" (дистрибьюторы: "Мороз рекордз, "РМГ рекордз"; продюсер — Вадим Должанский, составитель — Григорий Симаков), куда вошли 156 песен в авторском исполнении. http://www.bards.ru/person.php?id=1703">
Шарманка (1963)
У ворот кремлевских спозаранку
Заиграла старая шарманка.
Все, кто шел на праздник во дворец,
Смолкли у натоптанных крылец.
Там у застекленного портала
Песенку девчонка распевала.
Лица в габардинах обжитых
Вытянулись будто у святых.
И плыла без дна и без покрышки
Песня, не закопанная в книжки.
И кричала дружное "ура"
Щедрая на правду детвора.
Очередь росла до Военторга.
Воробьи трещали от восторга.
И какой-то персональный вор
Стал молиться, глядя на собор.
Грохнула от радости Царь-пушка.
Вздрогнула Иванова макушка
И давай звонить в колокола
Будто в город ярмарка пришла.
Так играла старая шарманка
У ворот кремлевских спозаранку.
И шатался новенький дворец,
Песнею замотанный вконец.
Cе n'est-que cа! (Вот и все! 1980)
Блестят рубли, как эполеты,
Ядро рулетки бьет из мглы.
Лежат колоды, как лафеты,
И банкометы гнут углы.
А дальше как Господь подскажет,
Когда на прикуп дама ляжет.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля!
Ля-ля, ля-ля! Et се n'est-que cа!
И нам полезно воздержанье
От женщин, денег и вина.
Не то возьмут на содержанье
И кредитор и сатана.
А дальше как Господь подскажет,
Когда гусар в могилу ляжет.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля!
Ля-ля, ля-ля! Et се n'est-que cа!
А коль война – гусары – на-конь!
Держись, Варшава и Париж!
Мы всю Европу ставим на кон,
А там и Африку, глядишь.
А дальше как Господь подскажет,
Гусар и в черта не промажет.
Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля!
Ля-ля, ля-ля! Et се n'est-que cа!
Восторг от собственной аскезы
Довел до гроба дурака.
Будь тверже камня и железа
От пят до самого пупка.
А выше, как Господь подскажет,
Когда гусар подруге скажет –
Ля-ля, ля-ля, ля-ля, ля-ля!
Ля-ля, ля-ля! Et се n'est-que cа!
Земная богиня (1969)
Быть красивой, как богиня,
На роду тебе дано.
И божественное имя
Даже в паспорт внесено.
Но всесильна зависть злая,
И – куда глаза ни кинь –
Недоверчивость людская
К красоте земных богинь.
И не в силах боль измерить.
Ты горишь чужим огнем.
В невозможное поверить
В полночь можно лишь вдвоем.
Восхищенно и несмело
Грешник смотрит на тебя,
Как робеешь ты умело.
Как ты любишь не любя.
Сквозь перчатку у запястья
Жилка синяя видна,
Ты как падчерица счастья
По земле идешь одна.
И несешь в себе отныне,
Будто вечная вдова,
Неприкаянность богини,
Бесприютность волшебства.
Московский пейзаж (1968)
В ярких тряпочках столица.
Затянувшийся стриптиз.
Купола как ягодицы
Полусонно смотрят вниз.
Машет жезлом полосатым
Деловитый постовой,
Где красотка твердым задом
Вертит будто головой.
Молодец длинноволосый,
Безнадежный оптимист,
Задирает нос курносый,
Независим, горд и чист.
Непонятную истому
Пьяный прячет в кулаке.
В кабаке он будто дома,
Дома будто в кабаке.
И я любви служил не как монах
И доводил до бешенства плебея,
Не прибедняясь в собственных грехах
И на чужих грехах не богатея.
Потом играл шута и короля
На мостовых обшарпанных и гулких,
Где рвалась к бесконечности земля
В обрубленных арбатских переулках.
На правду намекали мне лгуны,
О лжи читали пропись правдолюбы.
Я лучше стану петь для сатаны,
Чем слушать эти проданные губы.
И бросил я шута и короля
На мостовых обшарпанных и гулких,
Где обретала истину земля
В обманутых арбатских переулках.
Над карнавальной праздною гульбой
Любовь взлетела в рубище убогом.
Мне есть чем оправдаться пред тобой,
Но нечем оправдаться перед Богом.
Куда мне деть шута и короля?
Считает звезды пучеглазый Пулков.
Я смертник твой, усталая земля,
В бессмертии арбатских переулков.
Смешная держава (1964)
Когда устаешь под улыбкою ржавой
Приветствовать походя старую ложь,
Тогда вспоминаешь Смешную державу,
В Смешную державу усталый идешь.
Там небо склонилось над ухом колодца.
И синие звезды на дне шелестят.
Любой над собой в одиночку смеется,
А двое сойдутся, о чем-то грустят.
На стенах короны висят для забавы.
В казне королевской лишь ветер поет.
Так чем же богата Смешная держава,
Смешная держава, веселый народ?
Там песнями платят за хлеб и за воду
И граждан серьезных там смехом казнят.
Томится в тюрьме патриот по расчету.
И в отпуск уходит последний солдат.
Дозорные башни стоят как жирафы.
Влюбленные молча на землю легли.
Глаза закрывает Смешная держава -
Не могут влюбленные жить без земли.
И падают звезды в колодец, как в бездну
И двое от счастья о чем-то грустят.
Вот так зачинают веселую песню,
Вот так зачинают веселых ребят.
Смешную державу минует облава.
Никто без меня ее стен не найдет.
И вместе со мною в Смешную державу
Лишь тень по дороге устало идет.
Юродивый (1969)
Лицом желтей папируса
И волосом весь бел,
Юродивый у клироса
Молитву робко пел.
Он пел про сердце чистое,
Спаленное в огне.
Спало сиянье мглистое
В заляпанном окне.
Глядел как из-под савана
Юродивый молясь.
А улица шершавая
Под окнами вилась.
И церковь за оградою
Тянулась как причал.
Христосик над лампадою
Убийц своих прощал.
Над пьяными мирянами
Морозный день кадил,
Где ангел за туманами
Крыло себе спалил.
Дома все были залиты
Афишами с торцов,
И там прощали Гамлеты
Убийц своих отцов.
Плыла чужая родина
И таяла как воск.
Из церкви шел юродивый
В обшарпанный киоск.
Над кружкой пива с воблою,
Пока Господь не звал,
Свою молитву теплую
Он в пену окунал.
Варшавские повстанцы (1971; Николаю Городецкому, участнику Варшавского восстания в 1944 году)
Ни звона медалей, ни звона монет.
На сорок повстанцев один пистолет
Да в пыльных подвалах остатки вина.
Кому-то забава, кому-то война.
Законы свободы от века просты -
Чтоб к смерти всегда обращаться на "ты".
Чтоб только во сне лишь сводили с ума
Кого Освенцим, а кого Колыма.
Голодной коровой ревет миномет.
Из двух наших бед кто-то третью плетет.
И справа и слева могильный уют.
На крови славянской медали куют.
Настанет черед твой поверить всерьез,
Что помощь приходит, как дождик в мороз,
Что эхо побед, - как ночные бои, -
Враги не пристрелят, прикончат свои.
Кому отмолчаться, кому заорать,
Кому продаваться, кому умирать.
Зевает над Вислой слепая луна.
Кому-то забава, кому-то война.
Романс (1980)
О, как бы я хотел коснуться снова
Печалью осененного чела
И ощутить ожог,
Ничком упасть у ваших ног,
Не видеть бледного лица
И обручального кольца.
Но до конца кружения земного
Нам слаще жить на краешке крыла.
О, почему несбыточность прекрасна,
Лишь ангелу-хранителю понять.
И он уже готов
Достать вам ягод и цветов.
И ангел ваш, и ангел мой
Не скоро прилетят домой.
Печаль преодоленного соблазна
Успела нас над пропастью поднять.
Когда-нибудь пустяк пребудет главным,
А главное пребудет пустяком.
Но этот час и миг
Мы утаим от нас самих,
Не потому, что мы грешны,
Не потому, что мы смешны.
Все тайное не в силах слиться с явным,
Когда любовь берет нас целиком.
О, как бы я хотел коснуться снова
Печалью осененного чела
И ощутить ожог,
Ничком упасть у ваших ног,
Не видеть бледного лица
И обручального кольца.
Но до конца кружения земного
Нам слаще жить на краешке крыла.
Молитва (1969; Игорю Глушакову)
Пускай Господь тебя хранит
От равнодушного перрона,
Где плачет женщина навзрыд
В купе последнего вагона.
Где свежевыбритый конвой
Бежит осклабясь вдоль состава.
Где чей-то смех и чей-то вой
Тебя на все лишают права.
Пускай Господь тебя хранит
От молчаливого простора,
Где по закату снег скользит,
Как соль по скату помидора.
Где от любви бегут с ума
На чистый спирт и самогонку.
Где только верная тюрьма
Рыдает ссыльному вдогонку.
Пускай Господь тебя хранит
От жен чужих в чужой постели.
Где за стеною тонкой спит
Чужой ребенок в колыбели.
Где даже правда тихо лжет.
Мерцая чистыми глазами.
Пускай Господь тебя ведет
Куда угодно – только б с нами.
Где твое отечество, пророк? (1964)
Человек ступает на порог,
Теплою щекой уткнется в пристань.
Где твое отечество, пророк,
Где твоя отмычка в связке истин?
В синюю изогнутость ночей,
Как в свое бессмертье, уплываешь.
Ты ничей, не ищешь ты ключей,
Время у знакомых коротаешь.
Ты к себе крадешься точно вор.
От родного дома ключ потерян.
Говорят, что с очень давних пор
Ты чужой жене остался верен.
Ничего от жизни своего,
Все твое – становится чужое.
Для ключа от дома твоего,
Так и быть, найдут жилье большое.
И прицепят к ключику брелок,
Позабыв, что ими был освистан.
Где твое отечество, пророк,
Где твоя отмычка в связке истин?
Мадонна, мадонна, мадонна,
Всю ночь про себя я твержу.
Тебя никогда я не трону,
Я богу другому служу.
Но как в нашем северном крае
Две черные розы в глазах
Цветут до сих пор и карают
Любовью, похожей на страх?
Мне страшно, мадонна, мне страшно,
Ведь ты, как и я, человек.
Когда же, когда же, когда ж мы
Уйдем из душевных калек?
Мадонна, не знаешь, не знаешь.
Кого я в тебе угадал.
Во сне ты летаешь и таешь,
Твой сон наяву я видал.
Прости же калеку, мадонна,
Всю ночь про себя я твержу.
Но ты не узнаешь, мадонна,
Что я на мадонну гляжу.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
