О Бродском

Катя Захарова: литературный дневник

Смотрю фильмы о Бродском и думаю, что какой бы ни был год, 1987 или 2017, разница в 30 лет не влияет на истинную литературу, на писательство. Все мысли, все идеи писателя близки и понятны. А Бродский так уж тем более неизменен. Очень хочется этой зимой слушать стихи, именно слушать а не читать, почему? Нужен чей-то голос, голос поэта.
Бродский и СССР, кто победил? Кого победили? Сражение одного большого и больного человеческого сердца с одной страной, с жестокой, адской машиной. Думаю, что победил все же Бродский - изгнанник, который так никогда и не изменил Родине. Про себя он так и говорил - русский поэт, американский эссеист и гражданин США. А то, что хорошо себя чувствовал за границей - так это жизнь. Привычный жест за словарем. Надо было просто жить, зарабатывать деньги, если уж на то пошло.
Нет, все же победил Бродский, не герой, в чем-то слабый человек. И победил уже тогда, 13 марта 1964, на "позорном" суде, и затем в ссылке, победил в сумасшедшем доме, даже в аэропорту, улетая из родного города, из страны.


Я позволю себе переписать его слова из фильма о нем, к сожалению, начала в нем нет:
"Дерек Уолкотт (поэт, нобелевский лауреат):
- Каково это, чувствовать себя как дома вдали от своей России - в новом ландшафте, с новыми друзьями, с новым языком?
Иосиф Бродский:
- Я принял сознательное решение делать вид, что ничего особенного не произошло, что это нормальный переход, нормальное продолжение и так далее, и так далее. В конце концов, любая страна - это всего лишь продолжение пространства, да? Но со временем маска стала настоящим лицом, на него вы сейчас и смотрите. Я помню, через год-два после приезда однажды я сидел у себя в кабинете в Анн-Арборе и что-то писал или переводил, толком не помню, и потянулся к книжной полке за словарем - вдруг я узнал этот жест. Я сделал бы его где угодно, где бы ни был. И я подумал, ну вот, теперь все в порядке, все пришло в норму."


Остается только догадываться, на какую рану в лето 1972 года была надета эта маска. И какое облегчение принес поэту этот жест. И не приехал больше в Ленинград он только из-за большой любви к этому городу. Ему страшно было представить себя туристом там, где его родная земля, его Родина. Но уже не дом. Где больше нет родителей, так и не проводимых, не оплаканных им.
Страна, любящая подхалимов, дарящая западу самое лучшее. И каким умом можно ее понять?
А Бродский все же остался русским поэтом, что бы там не говорили. И за это ему большая благодарность.


Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.





Другие статьи в литературном дневнике:

  • 06.12.2017. О Бродском