железным и каменным быть противно и модно.
- угодно ли волком завыть?
- угодно, угодно!
- желаете ль стукаться лбом?
- желаем, желаем...
сквозь темный бетон напролом...
- валяйте!
- валяем!
желаем и плакать, и петь, и рваться на части, и, как алкаши, опьянеть до полного счастья.
до глюков, до сбывшихся снов, до сладкого снега, до полной отмены мозгов при взгляде на небо.
до крови идущих на Вы, до слез, до звериного воя, до полной победы Любви на поле последнего боя...
чет иль нечет, орел или решку отыграет Шопен на трубе, все равно эта жизнь - как ночлежка перед вечной дорогой к себе. где старик обнимает старушку ( то ли к худу, а то ли к добру)и где шепчутся, грея друг дружку, наши пальцы, сплетясь на ветру. век-полвек или год, или месяц плыть дымку над копченой трубой, все равно здесь прекрасней раз в десять, чем в мирах, где нас нету с тобой. ветке белой морозно до хруста, но она еще светит, маня. все равно здесь останется пусто без Шопена, тебя и меня.
оглянёмся, окутаны дымом, и помашем детишкам в окне. и пойдем себе, сердцем палимы, как всегда - я к тебе, ты ко мне...
и нет тебя, и нервы, нервы... в какой ты прячешься дали? недавно около Венеры я видел хвост твоей метлы. нечеткий, словно наважденье, в кругу пылинок золотых, он чиркнул перышком по зренью, уткнулся в сердце и затих. а у меня есть суп куриной, винишко в банке и арбуз. когда б ты знала, друг старинный, как потерять тебя боюсь. и снится сон, густой, как шорох, что вот ступаю за порог, и - боже мой! - а там не город, а море плещется у ног. и широки его разливы, так, что не пустишь голубей. и - боже мой! - все ведьмы живы, все живы окромя моей. уйти, зарыться, словно страус, и плакать долго, горячо. вздохнув, стоящий рядом Фауст кладет мне руку на плечо
детекторы лжи в наше время смешны,
их два лишь осталось у правды на страже:
война - для любви
и любовь - для войны,
а все остальное подделка и лажа.
а все остальные - как вздох на стекле,
как печки без жара, как тени без тела.
а все остальное старушке Земле,
как вечной плакунье, уже надоело.
и снег леденит ее сердце во сне,
но тает, когда она плачет, вздыхая.
ей плачется горше на лютой войне,
ей плачется слаще, в любви пребывая.
в любви, где сверх меры и правды и лжи,
в любви, не продавленной черной подковой.
где кровь человечья, излитая в жизнь,
почти нераздельна от крови Христовой.
не стыньте, заросшие дымом сердца,
не стоит всю ночку курить на балконе.
и что вам детектор,
когда есть Глаза
на старенькой, пылью покрытой иконе
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.