Подборка. Борис Алексеевич Чичибабин

Золотаина Галина: литературный дневник

Сбылась беда пророческих угроз,
и тёмный век бредёт по бездорожью.
В нём естество склонилось перед ложью,
и бренный разум душу перерос.


Явись теперь мудрец или поэт,
им не связать рассыпанные звенья.
Все одиноки – без уединенья.
Всё – гром, и смрад, и суета сует.


Ни доблестных мужей, ни кротких жен,
а вещий смысл тайком и ненароком...
Но жизни шум мешает быть пророком,
и без того я странен и смешон.


Люблю мой крест, мою полунужду
и то, что мне не выбиться из круга,
что пью с чужим, а гневаюсь на друга,
со злом мирюсь, а доброго не жду.


Мне век в лицо швыряет листопад,
а я люблю, не в силах отстраниться,
тех городов гранитные страницы,
что мы с тобой листали наугад.


Люблю молчать и слушать тишину
под звон синиц и скок весёлых белок,
стихи травы, стихи берёзок белых,
что я тебе в час утренний шепну.


Каких святынь коснусь тревожным лбом?
Чем увенчаю влюбчивую старость?
Ни островка в синь-море не осталось,
ни белой тучки в небе голубом...


Безумный век идёт ко всем чертям,
а я читаю Диккенса и Твена
и в дни всеобщей дикости и тлена,
смеясь, молюсь мальчишеским мечтам.
(1976г. )


***


"Пастернаку"


Твой лоб, как у статуи, бел,
и взорваны брови.
Я весь помещаюсь в тебе,
как Врубель в Рублёве.


И сетую, слез не тая,
охаянным эхом,
и плачу, как мальчик, что я
к тебе не приехал.


И плачу, как мальчик, навзрыд
о зримой утрате,
что ты, у трех сосен зарыт.
не тронешь тетради.


Ни в тот и ни в этот приход
мудрец и ребенок
уже никогда не прочтёт
моих обречённых…


А ты устремляешься вдаль
и смотришь на ивы,
как девушка и как вода
любим и наивен.


И меришь, и вяжешь навек
веселым обетом:
— Не может быть злой человек
хорошим поэтом…


Я стих твой пешком исходил,
ни капли не косвен,
храня фотоснимок один,
где ты с Маяковским,


где вдоволь у вас про запас
тревог и попоек.
Смотрю поминутно на вас,
люблю вас обоих.


О, скажет ли кто, отчего
случается часто:
чей дух от рожденья червон,
тех участь несчастна?


Ужели проныра и дуб
эпохе угоден,
а мы у друзей на виду
из жизни уходим.


Уходим о зимней поре,
не кончив похода…
Какая пора на дворе,
какая погода!..


Обстала, свистя и слепя,
стеклянная слякоть.
Как холодно нам без тебя
смеяться и плакать.
(1962г.)


***


"Памяти Твардовского"


Вошло в закон, что на Руси
при жизни нет житья поэтам,
о чем другом, но не об этом
у черта за душу проси.


Но чуть взлетит на волю дух,
нислягут рученьки в черниле,
уж их по-царски хоронили,
за исключеньем первых двух.


Из вьюг, из терний, из оков,
из рук недобрых, мук немалых
народ над миром поднимал их
и бережно, и высоко.


Из лучших лучшие слова
он находил про опочивших,
чтоб у девчонок и мальчишек
сто лет кружилась голова.


На что был загнан Пастернак —
тихоня, бука, нечестивец,
а все ж бессмертью причастились
и на его похоронах…


Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
затем чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.


Узнал, сердечный, каковы
плоды, что муза пожинала.
Еще лады, что без журнала.
Другой уйдет без головы.


Ты слег, о чуде не моля,
за все свершенное в ответе…
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия — родина моя?


И если жив еще народ,
то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?


Ведь одного его любя,
превыше всяких мер и правил,
ты в рифмы Теркина оправил,
как сердце вынул из себя.


И в зимний пасмурный денек,
устав от жизни многотрудной,
лежишь на тризне малолюдной,
как жил при жизни одинок.


Бесстыдство смотрит с торжеством.
Земля твой прах сыновний примет,
а там Маршак тебя обнимет,
«Голубчик, — скажет, — с Рождеством!..»


До кома в горле жаль того нам,
кто был эпохи эталоном —
и вот, унижен, слеп и наг,
лежал в гробу при орденах,


но с голодом неутоленным, —
на отпеванье потаенном
куда пускали по талонам
на воровских похоронах.
(1971г.)


***


"Сергею Есенину"


Ты нам во славу и в позор,
Сергей Есенин.
Не по добру твой грустен взор
в пиру осеннем.


Ты подменил простор земной
родной халупой;
не то беда, что ты хмельной,
а то, что глупый.


Ты, как слепой, смотрел на свет
и не со зла ведь
хотел бы славить, что не след
поэту славить.


И, всем заветам вопреки,
как соль на раны,
ты нес беду не в кабаки,
а в рестораны.


Смотря с тоскою на фиал —
еще б налили,—
с какой ты швалью пропивал
ключи Марии.


За стол посаженный плебей —
и ноги на стол,—
и баб-то ты любил слабей,
чем славой хвастал.


Что слаще лбу, что солоней —
венец ли, плаха ль?
О, ресторанный соловей,
вселенский хахаль!


Ты буйством сердца полыхал,
а не мечтами,
для тех, кто сроду не слыхал
о Мандельштаме.


Но был по времени высок,
и я не Каин —
в твой позолоченный висок
не шваркну камень.


Хоть был и неуч, и позер,
сильней, чем ценим,
ты нам и в славу, и в позор,
Сергей Есенин.
(1971г.)


Борис Алексеевич Чичибабин (Полушин, 19 01.1923 - 15.12.1994) - советский поэт.


https://rustih.ru/boris-chichibabin/



Другие статьи в литературном дневнике: