Мне трудно что бы то ни было
рассказывать о человеке,
который носил моё имя и фамилию
более двадцати лет назад.
Что у меня общего с ним?
Я унаследовал от него кое-какие знания и привычки
(по большей части – дурные).
Он передал мне величайшее из сокровищ –
воспоминания детства
(в жизни я не читал ничего прекраснее).
Я хранитель его останков, которые мне доставляют
столько хлопот.
Мой предшественник не был уверен,
что я вообще появлюсь на свет.
Денно и нощно он испепелял свои силы,
которые принадлежали и мне.
От него у меня очки в одиннадцать диоптрий.
Он был человек, затравленный жизнью.
Корни всего в социальном происхождении –
сам-то он был невиновен.
Он хотел пробить головой потолок.
Мне в итоге достался мозг после нескольких сотрясений.
Жена от него ушла – её не хватило делить сообща такую судьбу.
После него я живу с надорванным сердцем.
В последнюю пору жизни он считал себя
императором Франции и повторял: после меня хоть потоп.
Он покончил с собой.
Тогда и родился я.
Медленно, постепенно родился я.
С оправданными: солнцем, травой, воздухом и водой, –
которых не понимал мой предшественник.
С его собственной посмертной реабилитацией.
Я не знаю того, кому передам свои руки и голову,
глаза и сердце лет через двадцать.
Я не имею права считать, что его никогда не будет.
Я не могу транжирить то, что принадлежит ему.
Я должен заботиться, чтобы он из-за меня не страдал.
Чтобы он меня не считал врагом.
Считал меня другом.
Братом.
Самим собой.
Чтобы он мог сказать: это был я.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
