Схема
"...Лэх вынул из кармана гибкий желтый листочек. Не сообразишь даже, из
какого материала сделан. Буквы и строчки сами прыгали в глаза, отчетливые,
броские.
КОНЦЕРН "УВЕРЕННОСТЬ"
БЕЗ ПОТЕРИ ЛИЧНОСТИ, БЕЗ ВРЕДА ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ!
ВАШИ ТРУДНОСТИ В ТОМ,
что желания не сходятся с возможностями.
МЫ БЕРЕМСЯ УСТРАНИТЬ ДИСПРОПОРЦИЮ:
во-первых, БЕЗ ЗАБОТ, а во-вторых,
ИСПОЛНЕНИЕ ЛЮБЫХ ВАШИХ МЕЧТАНИЙ!
В точном соответствии сумме
Вам до конца дней гарантируется стабильная удовлетворенность.
МЫ ДУМАЕМ, РЕШАЕМ ЗА ВАС.
Однако притом у Вас постоянно будет о чем
разговаривать с близкими.
НИ СЕКУНДЫ СКУКИ!
НАБЛЮДАЕТСЯ ЗАКОНОМ, ОДОБРЕНО ПРАВИТЕЛЬСТВОМ
- Меня очень устраивает, что будет о чем разговаривать. - Рона взяла
листок из рук Лэха. - А то с тех пор как мальчики уехали, у нас с тобой
одна тема - телевизионные программы ругать. Но это вечером. А так по целым
дням молчим. Будь у нас о чем говорить, мы бы и горя не знали.
- Да... Но видишь, тут все противоречиво. С одной стороны, "исполнение
любых мечтаний", но тут же "в точном соответствии сумме". Я так понимаю,
что заберут деньги, ценные бумаги, все сплюсуют, а потом согласно
результату снизят наши желания при помощи мозговой операции либо
психотерапией. Только ведь так и можно. Но в то же время тут написано:
"без потерн личности". Однако личность как раз и есть желания, мечты,
всякое такое. Правда же?.. У них, может быть, не очень хорошо вышло с
электродами, вот придумали другое, более радикальное... Эти листки,
кстати, сейчас везде: в киосках, на почте по столам, даже в метро на
скамейках.
- У кого "у них"?
- Ну, которые наверху... Потом сама эта сумма. Акции будут падать,
деньги тоже дешевеют, из-за инфляции... то есть не "из-за", а сама
инфляция, в общем. А тут сказано: "стабильная удовлетворенность".
- Нам и нужна стабильность. Мы с тобой сколько потеряли на изменениях
курса? Те бумаги, которые держим, постоянно падают в цене. А едва
что-нибудь продали, оно взвивается. Это прямо экономический закон - что
продаем, обязательно становится дороже, а оставленное постепенно
обесценивается.
- Никакого закона. Просто покупают те бумаги, которые должны
подниматься. Умные люди покупают.
- Ладно, пусть. Я только знаю, что, если так и дальше пойдет, мы
потеряем все.
- Да. Но каким способом концерн будет обеспечивать стабильность, если
деньги и бумаги все время меняются в цене?
- Вот об этом ты с Кисчем и посоветуешься.
- Может быть, сначала все-таки вызвать их агента?
- Нет. - Рона покачала головой. - Ты сам прекрасно знаешь, что он нас
сразу уговорил бы. Нам с этими агентами не тягаться, они специальные
институты кончают. У них на каждое возражение есть умный ответ. Так тебя
выставят, что просто от стыда согласишься на любое предложение... Вообще
если агента впустили в квартиру, дело сделано. Поэтому я и считаю, что
надо проконсультироваться у Кисча - как его мнение. И при этом узнаем, кто
же он на самом деле. А то подписывается Сетерой Кисчем, как будто так и
надо.
Лифт пятнадцатой линии лязгнул и уплыл наверх. Лифт девятой
остановился, но в тот же миг откуда-то выскочил человек, бросился внутрь,
захлопнулся и укатил. Кабины за решетками так и мелькали. Из-за дверей
напротив доносился мотивчик, сбоку - стрекотание какого-то механизма.
Поезд воздушной дороги прогрохотал вовне, за стенами, с неба ударила
звуковая волна от самолета, пневмопочта выкинула в прозрачный ящик на
площадке пачку газет с журналами и целую кипу желтых листков.
- Нажми еще раз. И выйдем на балкон.
Еще только вставало мутное солнце. Ущелья улиц были затянуты
красновато-серым маревом копоти.
- Так странно. - Лэх оперся на парапет. - Иногда сверху отыщешь
какой-нибудь закоулок вдали, и кажется, будто там живут интересно, есть
что-то таинственное, сокровенное. А если спуститься, прийти, те же
подъезды, магазины, стены. И никакой таинственности, только, может быть,
секретность.
- Ничего, Лэх, не печалься. "Уверенность" нас выручит. Наверное, это
непохоже на богадельню. Да и какая богадельня, если тебе сорок семь, а я
на два года моложе?
- Понимаешь, я вот сейчас сообразил, в чем разница между "Уверенностью"
и другими системами. - Лэх повернулся к Роне. - Когда, например, человек
на поводке, то заплатил один раз определенную сумму, и тебе только
обеспечивают бодрость. Как ты оставшиеся деньги тратишь или новые
зарабатываешь, им все равно. Чем в жизни занимаешься, они и знать не
хотят. То ли в конторе, то ли с револьвером пьяного подстерегаешь за
углом. Можешь даже быть членом какой-нибудь ультралевой и бомбы
приклеивать к дверным ручкам. А "Уверенность" принципиально другое. Все
отдай до конца, что у тебя есть, и за это будешь удовлетворен, но так, как
они хотят, по их усмотрению. Причем "до конца дней". Вот главные слова.
Так что, если мы с тобой согласимся, себе уже не будем принадлежать, это
точно. Суверенитета нет.
- А когда мы принадлежали? И этот суверенитет - что он дает? Чувствуешь
ведь себя человеком, только когда с другим общаешься, вступаешь в
отношения. Но дома телевизор, в универмаге самообслуживание, в поликлинике
компьютер, на работу принимает машина, и там тоже машину обслуживаешь.
Людей кругом - трудно протолкнуться, но все они только прохожие, проезжие.
Перед толпой стоишь, как перед глухой стенкой. Когда ты уезжал ребят
проведать, я за две недели рта не раскрыла, чтобы слово произнести. Если
во мне есть что-нибудь человеческое, его показать-то некому. - Рона
вертела в руках желтый листок. - Одним словом, надо решать. А то последнее
проживем, и в "Уверенность" не с чем будет идти... Слушай, заметил, какая
особенность? Я вот этот листок растягиваю, а буквы остаются такими же, и
строчки не изгибаются. Как же они этого добились?.. На, возьми.
- Да, удивительно... Вот моя кабина.
............
Там, далеко во Флориде,
В зелени домик стоит.
Там о своем Майн Риде
Прекрасная леди грустит.
Песенка детской поры, родившаяся на асфальте, возле кирпичных и
бетонных стен. Дурацкая песенка, но Лэх знал, что это, собственно, и было
его главной мечтой - лес, поле, сад, лично ему принадлежащее жилище, запас
необходимого на несколько лет, независимость. Все начала и концы очевидны,
не боишься случайностей, зная, что способен одолеть любую беду. Днем
работаешь, а вечером тихие радости в семейном кругу, и никакое падение
акций тебе не угрожает. Все сам, и посторонние непостижимые силы вроде
инфляции против тебя слабы.
Но понятно было, что даже концерн "Уверенность" такого не может. Самое
большое, на что он способен, - добиться, чтобы квартира на
двухсотвосьмидесятом этаже стала ему по душе...
И люди в этом краю были другие. У железнодорожного переезда со скромной
будочкой Лэх посидел на скамье рядом с женщиной, которая заведовала тут
хозяйством. Электротяг первобытной конструкции проволок за собой длинный
грузовой состав и угромыхал вдаль. Рельсы остались лежать, пустые,
спокойные, как бы существующие сами для себя, казалось, ветка из никуда
выходит и ведет в никуда. Здесь была даже кошка. Редкостное животное
вскочило на скамейку рядом с Лэхом, требовательно толкнуло его в руку
шерстистым лбом, издало негромкий рокочущий звук. Осторожно, опасаясь
нарваться на грубость, Лэх спросил женщину, не скучно ли ей тут. Она
благодушно посмотрела на него.
- А что такое скука?
Потом, подумав, объяснила:
- У меня же нет телевизора. Понимаете, моя родственница пишет из
города. Она каждый вечер надеется на что-нибудь хорошее, и обязательно
разочарование. А когда ничего нет, то и не скучаешь.
Вдоль насыпи были высажены цветы. Черная кошка забралась к женщине на
колени, терлась головой о ее руку. Живут же люди!
Правда, на стенке будочки красовался плакат:
ДОПУСТИМ, ЧТО
в катастрофе погибла ВАША семья,
ВЫ потеряли работу, ВАМ изменил друг
и неизлечимая болезнь подтачивает ВАС.
ВЫ все равно можете быть
СОВЕРШЕННО СЧАСТЛИВЫМ!
Обратитесь к нам
Прочитав это, Лэх кисло усмехнулся. Когда потеряна работа, обращаться,
вероятно, поздно. Вернее, не с чем.
Еще через час пути он остановил автомобиль, чтобы по цифрам дорожного
указателя убедиться, что едет правильно. Вынул из бумажника последнее
письмо Сетеры Кисча, сверился. Тут кругом было разлито уже полное
благолепие. Звенели кузнечики, разнообразные цветы, не требуя платы,
сверкали головками в густой траве, источала безвозмездный аромат кленовая
роща. И вообще пейзаж был таким, каким мог быть в начале тысяча восемьсот
семидесятых.
Лишь странная косая башня у горизонта, на самой границе обзора,
несколько портила идиллию, словно гигантский сизый палец указывая из земли
в небо, - всю жизнь проживешь и не узнаешь, что такое, зачем она. Да еще
здесь же, рядом с указателем, рекламный щит задавал провокационную
загадку:
А ВАМ НЕ СТЫДНО?
Далее шло по нарастающей. На следующем розового цвета плакате
значилось:
ДУРНОЕ НАСТРОЕНИЕ СЕГОДНЯ ТАКАЯ ЖЕ
ДИКОСТЬ, КАК ЗУБНАЯ БОЛЬ
И серию заканчивал выполненный броским люминесцентом отчаянный
рекламный вопль уже на самом въезде в городок:
Разница между
ПЛОХИМ НАСТРОЕНИЕМ и ЗУБНОЙ БОЛЬЮ
в том, что первое излечивается
МГНОВЕННО, НАВСЕГДА.
Свяжитесь же с нашим местным агентом!
- Срывайтесь прямо сейчас и на Четвертый Проход. Я передам ребятам,
чтобы задержали заслон на минуту. Могут, правда, и с той стороны пустить
собак. Тогда в Машинную - маленькая дверь слева за переходом... Бегите.
Только осторожно в Машинной, не заблудитесь!
Девушка встала.
- Бежим! За мной!
Она была уже возле двери, когда Кисч начал неуверенно подниматься. Куда
бежать - все было ему как-то безразлично.
Девушка гневно обернулась.
- Вы что, хотите попасть в Схему? Это ведь жизнь, не что-нибудь.
Пронзительный дребезжащий звон, состоящий из множества голосов и
одновременно слитный, пронзил помещение. Чудилось, что звенят стены,
предметы, даже человеческие тела. Нарастающее ощущение тревоги, телесная
тоска. Прочная действительность разрушалась, назревало извержение вулкана,
землетрясение, может быть, даже война. У Кисча застучало сердце, все
вокруг начало было опять заволакивать туманом. Превозмогая слабость, он
бросился к девушке. Они выскочили из буфетной.
Ниоль - Ниолью ее как будто было звать, так понял Кисч - обрушилась
вниз по лестнице. В большом коридоре было полно народу - лишь редких
звонок застал на рабочем месте. Девушка активно проталкивалась, и Кисч за
ней, роняя на ходу извинения.
Звон становился все громче, нервировал, пугал. Постепенно людей
становилось все меньше, с железным лязганьем захлопывались двери. Ниоль
нырнула в узкий коридор, на лестницу, в другой широкий коридор, опять в
узкий. Вверх, вниз, направо, налево, вперед, назад. Кисч едва поспевал.
Проскакивал по инерции мимо того места, где девушка повернула, и вынужден
был возвращаться. Ниоль все ускоряла темп.
- Быстрее! Быстрее!
Подошвы ботинок скользили на гладком металлическом полу, приходилось
прилагать двойные усилия, работать всем корпусом. Начало колоть в боку, от
живота на грудь поднималось жжение.
Звон сделался таким сильным, что не стало слышно уже никаких других
звуков. Девушка впереди оборачивалась, беззвучно открывала рот - кричала,
жестом показывала, чтоб Кисч не отставал. Новой волной звон опять
усилился, показалось, что в мире-то ничего нет, кроме этого
всеобъемлющего, убивающего звука.
Усилился и... оборвался!.. Оглушающая тишина. Вокруг Кисча будто
разомкнулась плотная давящая среда, он будто вынырнул, лишился опоры,
попал в пустоту. Вдруг осознал, что в коридорах уже никого нет, только они
с девушкой бегут вдвоем, гулко грохоча.
- Еще скорее!
Пронесся вслед за Ниолью сквозь овальную арку. Девушка перешла на шаг,
потом остановилась, привалившись к прозрачной стене, за которой маячили
какие-то лестницы.
- Посмотрите!
Кисч обернулся. За его спиной в арке бесшумно опустился ребристый
полированный заслон.
- Ф-ф-фу, успели! - Грудь Ниоль поднималась и опускалась рывками. -
Давно так не спешила. - Она с восхищением посмотрела Кисчу в глаза. - Вы
прекрасно держались. Просто не думала. Бежать вторым ведь гораздо труднее,
если не знаешь куда.
Сквозь частое, прерывистое дыхание он спросил:
- А действительно надо было? Ну, допустим, обнаружили бы меня. И что?
- Как что? Пошли бы по Схеме. И не только вы. Лейтенант, который
пускал, Сетера Кисч за то, что принял и вообще показался вам. Понимаете,
фирма умеет выставлять дело так, будто вы вторгаетесь в государственные
интересы, если нарушили ее собственные. А тут ведь только попасть в
рубрику. Дальше все идет автоматом.
Они шли теперь по коридору, который, прямой, как натянутая проволока,
уходил в бесконечность.
- Схема - это механизм, - сказала девушка. - Любой предшествующий
процесс вызывает следующий по своей собственной логике, которая
постигается только постфактумом. Предвидеть что-нибудь невозможно, а как
оглянешься, понимаешь, что иначе и не могло быть. У каждой организации
своя структура мышления, и Надзор, например, считает, что любой человек в
чем-нибудь да виноват.
Она внезапно замерла.
- Он, что это?!
Сквозь прозрачную правую стену видно было, как по лестнице бегут через
две ступеньки трое в жестких неуклюжих комбинезонах и с масками на лице -
водители собак. Два огромных длинношерстных пса поднимались рядом,
натягивая поводки, а третья, отпущенная собака уже поворачивала на тот
марш, что вел к коридору.
- С этой стороны пустили! - Ниоль отчаянно огляделась. - Вон та дверь!"
................
Север Гансовский, "Часть этого мира", отрывки из повести, 1973 г.
................
-Ничего не напоминает?..)
Читайте полный вариант, в инете - доступно. Пока.. доступно.)
..............
-Добра всем.
Другие статьи в литературном дневнике:
