В городе, который от Парижа
отличала мелкая деталь,
поселился к облакам поближе
эльф прозрачный, хрупкий как хрусталь.
В башенке, где не было ступеней
и высоких кованых перил,
день за днём сидел крылатый гений
и чудное что-то мастерил.
Только утро вылетало резво
разгонять ночные облака,
слышались ворчанье камнереза,
пенье пил и цокот молотка,
шлифовальный круг жужжал пчелино…
Всем увидеть было невтерпёж
то, что делал мастер, молчаливо
глядя на таинственный чертёж.
Эльфа не любили горожане,
возмущались: "Что за верхолаз!".
Горожан ужасно раздражали
огоньки больших, горящих глаз,
песенка - зловредная жужжалка,
что прохожих жалила в толпе:
"Мне людей безжалостных не жалко,
жаль травинки нежной на тропе."
Глядя, как малыш выносит камни
из пещер забытых королей,
люди эльфа только упрекали:
"Занялся бы делом, дуралей,
чем возиться с этими камнями,
мельтешить весь день туда-сюда..."
И никто не видел, что огнями
в них переливается слюда!
Но однажды, в летнюю субботу,
в суматошный, ярмарочный день
эльф закончил тайную работу,
натянул нарядную кофтень,
припорошен серебристой пылью,
втиснулся в людскую толчею
и воскликнул: "Слюдяные крылья
людям за бесценок продаю!
Крылышки на ленточке-липучке!
С пуговкой жемчужной на спине!
Есть на кнопках, нежные, как тучки!
Есть на крепком, кожаном ремне!
С лямочками, с радужной тесёмкой,
с перьями цветными по бокам!
Смело примеряй! Бери, не комкай!
На пятак три пары! По рукам?!
Крылья эльфа! Разве это шутки?
Полюбуйтесь, как они горят -
тонкие, прозрачные чешуйки,
сложенные в семь слоёв подряд!
С ними можно и в огонь, и в воду -
высохнут на солнечных лучах!
Как не модно? Только входят в моду
сказочные крылья на плечах
в ярко-красных, в синих переливах
для мальчишек шустрых, шебутных,
для девчонок скромных, молчаливых, -
не закажешь у земных портных
крыльев из такой летучей ткани -
в мире них таких чудных лекал!
Тридцать лет носил я в башню камни,
перья слюдяные высекал...
Надевайте и легко живите,
и летите ввысь без птичьих прав
над поляной дикой ежевики,
выше нежных, изумрудных трав,
чтобы в диком поле не был ранен
тонкий, шелковистый колосок..." -
разносился ветром до окраин
эльфа серебристый голосок.
Хмыкали прохожие: "Как мило!
Крылья слюдяные, вот так так!"
Удивляясь, проходили мимо:
«Дорого, пожалуй, за пятак.
Может сторговаться с ним за трёшку?
Блёстки пригодились бы на брошь...».
Были те, кто шёл, жалея крошку,
на пол перед ним бросая грош.
Медный грошик, звонкий, медный грошик -
плата за прекрасную мечту:
дёру дать с протоптанных дорожек,
в небо за закатную черту,
над лугами цокать каблуками,
звёзды натирая добела!
Шли недели, месяцы мелькали,
словно взмахи лёгкого крыла...
Эльф поблек. Шатаясь по базарам,
изорвал последнее пальто.
Крылья был готов отдать он даром,
но и даром их не брал никто,
потому что, позабыв о чуде,
люди, чтобы не было беды,
жили по-разумному, как люди -
их пугали крылья из слюды.
Но в один из дней, когда усталость
над мечтой заветной верх взяла,
и надежд у эльфа не осталось,
что пойдут "бескрылые" дела,
сидя на аллейке тополиной
перед башней, он увидел вдруг
девочку в коляске инвалидной.
Тонкими травиночками рук
девочка поправила косичку.
Вспыхнула. Подъехала к нему.
Маленькая, ломкая, как спичка,
слабо освещающая тьму,
и спросила: "Можно мне хотя бы
поглядеть на них одним глазком...
Мне бы крылья...
Мне бы... Я бы... Я бы...
Комнату осилить бы ползком...
Выбраться во двор, и без коляски
сделать шаг...
Ах, нет! Шажочка три!
Эльф поправил длинные завязки
и ответил глухо: "На, бери..."
И внутри погасли гнев и злоба,
песенка притихла. Над росой
до утра они летали оба,
босиком - она, и он - босой,
без страховок, без защитных касок,
только никому не говори!
Догоняли стаи новых сказок,
оседлав ночные фонари.
Мчались в неизведанные дали
с летним ветром наперегонки.
Позади остался дом, где ждали
костыли, коляска, ходунки...
А наутро эльф ответил сонно:
- Мне пора, устал я здесь весьма.
Ты отныне многое способна
с крыльями преодолеть сама.
Помни обо всём, о чём забыли
люди, твёрдо стоя на земле.
Протирай от серой скучной пыли
тонкие прожилки на крыле,
трав не мни, цветов моих не трогай,
не лишай их нежного тепла.
Сядем на карниз, перед дорогой.
А теперь прощай.
Зовут дела.
Времени целебный подорожник
лечит всё, судьбе наперекор.
Девочка теперь - большой художник,
но про эльфа помнит до сих пор.
Вот он, на холстах, над башней вьётся,
искоркой мерцает вдалеке,
ну а башня Эльфовой зовётся
в память о крылатом чудаке.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
