В очажном дыму согреваются птицы и первые тают снежинки.
Чёрное млеко ночное в омуте гиблом вскипело,
На свет убежало, изгибы дороги приняв, как змеиное тело.
Снег превращается в слёзы, и вижу я, очи смежив, глазом каждой снежинки
Со щёк отверделых, что ветер становится чёрным в отчётливой дали
И ствол за стволом древеса подступают ко мне, словно на водопой пришедшие звери,
Тесно обстали меня. Долговязые сосны туман по верхам прободали.
Ветви вцепилися в небо, а корни опору нашли в дивной вере.
Промеж небесного взлобья и хребта осеннего леса
Птицы летят, торопясь, чтобы ветви, поспешные в росте, их в лёт не пронзили.
Под сердцем лелею болезнь одного со смертью замеса.
Лес — утешенье моё на земле, что я засадил семенами имён.
Уста мои — кладбище предков, которых в слова, как в могилу в свой час опустили.
В каждом из слов я лежу, в каждом из вас заживо я погребён.
Симпозиум.
В разгаре осенний пир. В печную трубу набились листья и
гнёзда.
Сказано — сделано: отворили каретную дверцу у наших дверей.
Из грязных глиняных мисок будем хлебать лунный свет.
В юном саду тени плодов и листьев бегают босиком.
Красивые грязные руки добавят заячьей крови в чаши с солнечным светом.
Сказано — сделано, но не взял я гроздь винограда с павлиньим пером.
Кладбище в сердце моём, точащее реки из-под крестов.
Пепла полон мой рот, ибо хлеб обронил я в огонь.
Птицы — слезинки снов клюют из моих ушей.
Не отдаётся в недрах моих жуткий набат любви,
Убивающий птиц на лету и гасящий свечи
В церкви, где вылезло древо из полу. На солнце вышли святые
И деспоты, красно одетые. От времени страшны они.
Алчут пищи моей. И я беру гроздь винограда с павлиньим пером.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
