Ноктюрн - Ностальгия по одиночеству
Автор- РЫСЮКОВ ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ,искусствовед, член Союза художников, художник - экспозиционер, писатель...
О д и н о ч е с т в о - не положение человека среди
подобных ему, а состояние души, но, возможно, что и
последнее относительно.
Забытый парк приник листвой
к давно уснувшему фонтану.
Я наклонюсь и в чаше той
сложу слова. Стихи достану.
П Р Е Л Ю Д И Я
1
Когда случается теряем
всё то, что любим, бережём,
тоску надеждой приглушаем:
оно вернётся к нам в другом.
2.
Ночь. - Темь.- Бессонницы усталость.
Знобит фонарь на сквозняке проулка.
И тень дрожит - к спине моей прижалась,
боясь одна на тротуарах гулких.
Д Е Т С Т В О
МЫШИ
Из раннего детства я запомнил три события: резинвый мяч, поделенный на два полушария: синее и красное, который мне подарили в день рождения и который я к вечеру проколол; большую книгу в чёрном переплёте - "Приключения барона Мюнхаузена" с прекрасными гравюрами, - о том, что иллюстрации принадлежат Гюставу Доре, я узнал много позже, а книгу, спустя несколько дней, потерял отец, сопровождая меня из детского сада, и...мышей.
Мне исполнилось четыре года И и обстоятельства сложились так, что родители вынуждены были оставлять меня дома одного. Они возвращались с работы вечером, и весь день я был предоставлен себе. Так как снаружи меня закрывали на большой висячий замок, то в моём распоряжении оказывались три проходные комнаты: полупустые, с высоким потолками, вытянутые в длину, похожие на лишенные переходных дверей вагоны, обставленные крепкой, громоздкой и неуютной мебелью.
Проснувшись, я , первым делом , бежал к столу, где под вафельным полотенцеможидали сразу и завтрак, и обед, а часто и ужин, но главное - самодельный альбом с рисунками - каждый день новыми- их специально для меня делал вечером отец. Когда он успевал, для меня и сейчас загадка, - засыпая, я видел его уставшее лицо, склонившееся над чертежами. Рассеянный свет старой настольной лампы, прикрытой пожелтевшей газетой, делал фигуру отца нереальной, зыбкой и потому ещё более таинственной и притягательной.
С жадным любопытством перелистав альбом, я принимался раскрашивать рисунки. Водя цветными карндашами по миллиметровой бумаге и давя простор фантазии, я словно погружался в сказки, которые никто до меня не читал. Добравшись до чистых листов, я испытывал чувство потери и просыпался ещё раз, теперь уже окончательно.
Побродив по квартире и не зная чем себя занять, - тогда телевизор был ещё редкостью - я приникал к окну. Семья наша занимала треть частного дома , и все окна выходили во двор. За ним открывался небольшой захламлённый участок, заселённый пропылёнными островками травы. Единственны украшением его служила старая неплодоносящая яблоня с широкой трещиной у основания. Вдоволь насмотревшись на некрашеный забор и покосившийся сарай, я вновь принимался бесцельно путешествовать по комнатам.
Потом, когда становилось совсем скучно, я собирал со стола хлебные корки и складывал их в центре комнаты. На цыпочках добирался до большой двуспальной кровати. сооружал из подушек заграждение и прятался за ним.
Ожидание, обычно, длилось недолго. Сначала из норки, укрывшейся в углу за обоями, появлялись любопытные искорки глаз. Искорки беспокойно вздрагивали и оглядывали комнату, и вот мелкими шажками дрожащих ножек наружу выталкивалось серенькое тельце. Оно, нервно подёргивая усиками, робко продвигалось вперёд. Ощутив перед собой лакомство, пушистый комочек замирал и делал замысловатые движения хвостиком. Вслед за мамой из норки показывались дети: целый выводок- пять-шесть мышат - они уже безбоязненно устремлялись к коркам и начиналось пиршество. Весело попискивая, хлеб растаскивали по комнате в самые неожиданные меств. Семья была счастлива.
Так продолжалось до тех пор, пока я не делал неловкого движения. Стоило чуть скрипнуть пружинам кровати, как наступала напряжённая тишина. Мыши замирали, азатем как-то неслышно мгновенно скрывались за лоскутьями обоев. Чепез несколько минут, всё повторялось...
Так проходило время, проходило детство. Но разве это одиночество?
Ю Н О С Т Ь
МОСТ
Он соединяет или разъединяет? Ни то и ни другое - мост сам по себе. А память?
ДВЕРЬ
Это была обычная дверь в обычном садовом заборе. Полузаброшенный сад густо заселяли одичавшие кусты малины. над волнообразной поверхностью кустарника поднимались немногочисленные деревья, в основном, яблони. На обломанных, наклонённых к земле ветвях они несли свой преклонный возраст, а их побитые, выщербленные непогодой стволы служили напоминанием о бренности окружающего нас мира.
Занимая обширное пространство, садовый участок, начинаясь на косогоре, полого спускался к оврагу. Близко подойдя к забору со стороны дома, можно было услышать , как внизу, почти у самого овражьего дна, ностальгическими переливами вызванивает родник. Когда по саду прогуливался ветер, то к журчанию воды прибавлялись шелест листвы и потрескивание сухих веток и начинало казаться, что ты находишься где-то далеко, за тысячм километров от этого места, в лесной глуши, где никто и никогда до тебя не бывал.
Сад привлекал меня какой-то таинственной, спрятанной от непосвящённых, жизнью. Что-то успокаивающе-ускользающее и одноременно тревожное таилось в покачивании деревьев, в том мрачноватом плавающем полумраке у их подножий, который не исчезал даже солнечным днём.
Уединившись с книгой где-нибудь в зарослях малины, я погружался в атмосферу сада, литературных и собственных фантазий. Вскоре книга откладывалась и я подходил к ограде. Прислонившись к двери я мог часами слушать пение родника и перешёптывание кустов и листвы, представляя себя совсем в другом мире...
Я знал, что если открыть дверь, то обнаружится полудеревенская улица провинциального городка с немощёной грунтовой дорогой и окружающими её кирпично-деревянными домишками, некрашеными, забрызганными высохшей грязью заборами и помятыми временем палисадниками, за которыми росли запылённые чахлые цветы... Но я никогда не мог заставить себя это сделать.
КНИГА
Можно не чувствовать одиночества, разделяя его с книгой, но что такое книга? - Только тень чьей-то души.
ЭТЮД
Обрубок - хвост поджав, бездомная собака
скулила тихо от прохожих в стороне.
Катился вал людской, трамвай гремел и звякал
и к дружбе звал плакат на выцветшей стене.
ЗАПАХИ
В одиночестве явственней ощущаешь запахи чужой жизни.
Л Ю Б О В Ь
ЗИМНИЙ ДОЖДЬ (МЕЧТА)
К нам в окно глядит темнота.
Дождь уходит стеклянной дорогой...
В сердце нашем не спит теплота -
как же надо сейчас немного.
ПОЕЗД. ОЖИДАНИЕ ЛЮБВИ.
Мелькают рельсы, грохот поездов
волнует кровь, чего-то ожидаешь...
под гулкий отзвук арочных мостов
на твёрдойполке мягко засыпаешь.
Качает сны по стыковым волнам,
мечта о встрече с кем-то наплывает,
о той, что так нужна порою нам,
но не всегда которая бывает.
НАДРЕЗ.
В самую лучшую, самую раннюю
пору цветения дерева странного
мелкий надрез открывается раною
и засыхает смолою любви.
ПРОЩАНИЕ.
Анастасия Васильевна,
Настенька,
Настя...
В синем омуте чёрные точки зрачков.
Так посмотрит,
как будто забросит снасти,
западню прикрывая мерцанием глаз-светлячков.
Под улыбкой, движеньем поистине страстным
вдруг расчётливо глянет крестьянки душа...
Анастасия Васильевна,
Настенька,
Настя,
как по-женски губительно ты хороша.
Имя русское ,
очень и очень земное,
пахнет сеном и лесом, дождливой порой.
Скажешь -Настя - в ответ бормотанье речное,
Крикнешь- Настенька- эхо звенит стороной.
Осень шепчет:
"Расстаться
вам сейчас суждено в серый шелест дождя..."
Анастасия Васильевна,
Настенька,
Настя,
обернись,
посмотри на меня уходя...
Но лишь дрогнули плечи,
из рук твоих астры на асфальт соскользнули,
прохожих смеша...
Анастасия Васильевна,
Настенька,
Настя!
Только стук каблучков удалялся спеша.
ОКНО
Тень на покрытом изморозью стекле неподвижна и безучастна, подобно тёмной аппликации на светлом прямоугольнике листа. Она, как в зеркале, повторяется на снегу, просевшим под желтоватой тяжестью света. Я знаю, ты смотришь сейчас на полустёртый рисунок парусника, который , раскинув когда-то белоснежные крылья, уносится в никуда по выцветшим волнистым линиям обоев. Эстамп висит над некогда любимым мною креслом, с наброшенным на него клетчатым покрывалом...
Порывы ветра отстранённо щёлкают жёсткими крупинками снега по негнущейся от мороза куртке. Где-то бьют часы. Поздно. Но счёт времени потерян. Его не существует. Какое мне до него дело?
Кажется, всё было так давно...Но счастье всегда скоротечно, особенно, если уверяешься в нём, принимая как должное и незыблемое. И вот, когда оно кончается...
Я вглядываюсь в твою тень. Хрупкий лёд на окне можно убрать лёгким прикосновением пальцев, но как растопить невидимую ледяную оболочку вокруг твоего сердца? Замёрзшая рука поднимется и останавливается у самого стекла. Страх, что опять ничего не получится, заставляет отступить. Сухой коркой хлеба хрустит промороженная земля.
Темнота сгущается. Ярче светится окно. Идёт снег. Нам обоим холодно. Мне, со своим одиночеством, на заснеженной пустынной улице, тебе со своим - в тёплой уютной комнате.
З Л О
СУХАЯ ВЕТКА НА ФОНЕ ЗАКАТА.
Змея напружинила тело в закате
движеньем, скользящим по краскам багровым...
Изгибом зловещим стального каната
застыла и вечно ужалить готова.
БОЛОТО
Что я представляю из себя? Не знаю. Я никогда не видело своего отражения, других - да, своего- нет. Сколько я существую? Не помню, целую вечность. Кажется, я было всегда. Одиночество? Нет, его я не испытываю. Если мне становится грустно, бывает, бывает такое, я играю с ряской , приводя её в движение пузырьками воздуха. Я почти живописец - могу создать из ряски такие узоры и придать ей такие оттенки, которые и не снились настоящему художнику. Буль - буль-буль - буль - бу-у-ль-ль-ль...- звук лопающихся пузырей словно зависает над моей поверхностью - в этом есть своя мелодия, которую понимаю только я. И ещё, я жду гостей, я люблю гостей. Их приём происходит всегда одинаково, с небольшими вариациями. Вот человек ступает на гать, двигается осторожно, нащупывая опору. Я дожидаюсь, когда бдительность его притупится, чуть-чуть надавливаю снизу на брёвна и раздвигаю их. Человек делает ещё один шаг и проваливается. Сначала фигурка дергается и бьёт руками, но быстро затихает, становясь похожей на мягкую куклу. В тот момент я проникаю в него, стараюсь вызвать в его памяти самые тёплые воспоминания - я дарю ему мгновения счастья. Потом, приняв в себя его чувства, я сдвигаю ил, и он опускается на дно, почти безболезненно расставаясь с жизнью. Временами я их воссоздаю, возвращая бывшим людям их телесный олик, благо, оригиналы всегда под рукой, торф сохраняет моих гостей в неприкосновенности. Это мне часто удаётся, особенно в прохладные осенние и весенние ночи - я леплю их изображения из тёплых испарений. В такие минуты я чувствую себя всемогущим и великодушным, почти Богом. Светлые прозрачные фигуры до утра бродят по моим владениям, переходя от одной заводи к другой, от острова - к острову... Иногда я сталкиваю фантомы, заставляю их беседовать, выдумываю и вкладываю в них свои диалоги... Т-с-с-с... Новый гость пробует прочность настила... Нет, повернул назад...ушёл. Не беда, мне спешить некуда, я подожду. Почему я так неравнодушен к людям? Может быть, это тоска по другой жизни? Нет-нет, пусть я всегда в одиночестве, но во мне столько скрыто. Разве это не счастье?
И С К У С С Т В О
ГОЛОС ЗА СТЕНОЙ
За стеной Окуджава поёт:
он печалью ласкает струны,
словно хвою в лесу плетёт
тёплый дождь - голубые струи.
МУЗЫКА
С пластинки Равеля усиливается барабанная дробь. Постепенно она заполняет пространство комнаты. Через щели в оконной раме вырывается на улицу и падает на землю тяжелеющими каплями дождя, очищая её от пыли. Сопровождающая барабанное соло мелодия вибрирует на грани неизвестного, растягивается, сжимается, переходит невидимый край, возвращается в исходную точку и вдруг - отрывается от инструментов, распадается на мелкие частицы, которые напоминают тонкие струйки дыма. Каждая струйка продолжает жить своей обособленной жизнью. они растекаются по углам, прячутся за шкафами и корешками книг, лавируя, скользят в дырочках тюлевых занавесей. обвиваются вокруг хрустальных бокалов...
Я жду, когда игла дойдёт до центра пластинки и появится тот единственный звук, который откроет самое важное, самое главное. возможно то, ради чего я живу и ради чего стоит жить.
Звуки нарастают. Напоры ветра сотрясают оконные переплёты, раскачивают дверь, дождь превращается в бурю, которая вырывает деревья, ломает заборы, сносит крыши. струйки мелодии начинают светиться фиолетовыми огоньками, соприкасаясь с хрусталём извлекают из него взволнованно-дрожащий звон. Но, может быть, это звенят не бокалы, а что-то во мне? Ещё секунда и хрусталь рассыплется мельчайшими блестящими кристаллами и вот сейчас, вот сейчас должен появиться тот звук...
Музыка обрывается. Игла останавливается, так и не добравшись до центра пластинки. Тишина обрушивается сразу, словно кто-то, давно ожидавший этого момента. разом накрывает всё тяжёлым душным покрывалом.
Проходит минута. Другая. Рука тянется к звукоснимателю. Шипение, лёгкий скрип. И вот уже чуть слышно возникает лейтмотив "Болеро". Постепенно слабо журчащий ручеёк превращается в полноводную, гудящую льдом реку.
Я снова жду...
К. СОМОВ "ДАМА В ГОЛУБОМ"
В мои глаза взглянула ты,
и время для меня застыло,
из недр забвения и тьмы
ты жизнь мою переменила.
Ты взглядом мне сказала:"Стой,
твоя душа в моём обличье.
Твой день томит тебя, как мой
стирал меня своим безличьем.
Когда тебе невмоготу,
когда с тобой быть невозможно,
ты приходи, в минуту ту
вдвоём молчать совсем не сложно."
Как чистой совести укол
тот взгляд бездонный и печальный,
старинный парк, как ореол,
на плечи тенью лёг, как шалью...
И я стоял, как пред свечой,
что в темноте манит, мерцая
непознаваемой душой,
коснись - уходит , дымом тая...
Я вновь вернусь к тебе, не раз
приду с желаньем неизбытым-
как верный раб, как чуткий страж
мгновений в вечности забытых.
УЛЫБКА НЕФЕРТИТИ
Среди надменности придворной
улыбка - на снегу тюльпан,
так улыбается затворник,
из кельи видя океан.
И разрушая сон гробницы,
расплавив воск небытия,
улыбка грешная мне снится
в зеркальной призме бытия.
И проступив сквозь мрак и время,
ты снова здесь, ты вновь жива!
Ну, как в нетленное не верить?
Где взять нетленные слова?
От пирамид могильный холод-
сквозь толщу стен твоё тепло.
Улыбки скульптор был астролог-
он знал, что смертно только зло.
ТВОРЧЕСТВО
Оно никогда не бывает групповым или общественным, оно- удел одиночек, художник извлекает искусство из себя. Это естественно. Странно иное: творчество всегда направлено к другим людям и показывает их чувства, проблемы и отношения.
З Р Е Л О С Т Ь
ПРЕДЧУВСТВИЕ ЗИМЫ
1. ОСЕННИЕ КРАСКИ.
Увядшей желтизной украшен сонный лес,
и пашни строгий вид колюч и неуютен,
и воздух холодит - он потерял свой вес,
и прежней жизни цвет неразличим и смутен.
2. ПОЗДНИЙ ДОЖДЬ.
Поздний дождь стучит в окно,
дождь ночной спешит по крышам...
В парке гулко и темно,
шорох листьев еле слышен.
Тусклым глазом фонари
расплываются в тумане,
под застрехой сизари
что-то шепчут, как в дурмане.
Лунным снегом свет дрожит,
отражаясь в сонных лужах.
Белым отзвуком манит
шелест платья в зимних стужах.
3. ПРЕДЗИМНЯЯ ДОРОГА
Закружилась зелёная пряжа
и пропала в туманной дали.
Кто, зачем совершил эту кражу,
краски стёр с обветшалой земли?
На ухабах разбитой дороги
остывает на льду колея,
и трясутся железные дроги,
дребезжаньем кого-то кляня.
Дым берёз, точки чёрных отметин
да неясный, негаснущий звук,
словно кто-то слезою ответил,
сокровенное высказал вслух.
Растворясь в синеватом тумане,
постепенно теряю себя...
Боль отпустит, как изморозь, станет,
лёгким отсветом путь серебря.
ПУСТОТА
Когда ты остаёшься один, к тебе начинает ласкаться пустота. Какая она? - Нежно-колючая.
ИДЕАЛ
Он - король призраков. Это море, вернее, океан, поверхность которого находится в постоянном покое. Идеал нельзя ничего лишить и его нельзя лишиться, иначе потеряешь себя. Это тот абсолют, бесконечная недосягаемая величина, к которой мы всегда будем стремиться как к некой абстрактной определённости.
Идеал напоминает детскую одежду, которую покупают "на вырост", но и её приходится когда-нибудь менять.
ПЕТЕРБУРГСКАЯ НОЧЬ
Остыли холодом чугунным
оград неясные черты,
лишь по каналам в блике лунном
всё в никуда плывут мосты...
ТЕНЬ
Свидетель жизни моей бесстрастный -
тоскую, злюсь ли - всё вместе с ней...
Стучится вечер в окно ненастный
и нет на свете её милей.
ДОМ
Я - дом. Старый, немощный, больной дом. По ночам, когда лунный свет особенно белес и холоден, меня тревожат воспоминания. Стараясь забыться и не думать о прошлом, чтобы вновь болезненно не переживать минуты счастья, я начиная размышлять о настоящем. И выходит ещё хуже.
Зрение давно изменило мне. Стёкла, вернее те осколки, которые ещё продолжают удерживаться в разбитых и расшатанных рамах, словно выкрашены чёрной липкой несмываемой грязью - осенью и весной её слой неуклонно растёт. Поэтому я могу видеть только то, что делается в моих комнатах с провалившимися полами и отставшими от сырых стен обрывками обоев и газет. По коридорам гуляют сквозняки, заставляя вздрагивать и скрипеть дряхлые, поражённые ревматизмом, перекрытия и балки. Когда невдалеке громыхают тяжёлые машины, потолки приходят в движение и сквозь щели просыпаются опилки. Они устилают полы неровным желтоватым ковром, который через несколько дней делается грязно-серым.
Время от времени меня навещают галлюцинации и я слышу детский смех и топот маленьких ножек по лестницам. Вот по ступенькам запрыгал мяч и женский голос что-то сердито выговаривает малышу. Иногда я даже ощёщаю табачный дым и запахи кухни... но довольно, всё это было, было, но уже никогда не повториться - так зачем же мцчить себя? Ведь впереди меня ничего не ждёт.
Почему я всё же живу? И зачем?
СОН
Это не только потребность тела, но и потребность души уйти в своё, очень личностное измерение. Но мы всегда обязаны просыпаться.
ОПЫТ
Никогда не возвращайся туда, где тебе было очень хорошо. Прошлого не воскресишь - только горечь по утраченному.
ОТНОШЕНИЯ
В одиночестве мы совершаем много ошибок, но часто оказывается, что наши ошибки это то, что мы искали.
ИЗ ОКНА ВАГОНА
Окно вагонное затянуто дождём,
колёса вертятся. постукивая глухо,
рождают ритм: идём, идём. идём...
Спешим туда , где поле в белом пухе.
Там мотыльков из кокона дождя
ведёт на свет неведомый кудесник,
холодным блеском серебра дрожа,
они - его, неведомого вестник...
ПЕРЕКРЁСТОК
Река, как опрокинутое небо:
холодное, безликое, сырое,
и лодеи-облака провисли в небыль
на перекрёстке шума и покоя.
К О Д А
СОН
Я часто слышу ветры злые,
гудящий яростно прибой.
Мне снится парусник весь в иле,
на берег брошенный волной.
Обломки мачты в клочьях пены,
лоскутья - призрак парусов
и сладость плесени и тлена
от ржавых якорных усов...
Скрипит расщепами обшивка.
Вздыхая гнилью тяжело,
трюм сквозняком хрипит:"Ошибка,
всё по-иному быть могло..."
В каютах так же , как и прежде,
секстант, посуда, рундуки...
Но медь отделки глаз не режет
и в треуголках пауки.
И брызги в палубу - с наскока
в проломах занимать места.
Киль истончился раньше срока.
Бесцветно море. Даль пуста.
ПРИМИРЕНИЕ
Мы примиряемся с одиночеством тогда, когда его становится слишком много.
1998 год.
Другие статьи в литературном дневнике:
