Стихи из книги Ольги Андреевой "На птичьих правах"
Дорога в обход Украины
Я когда-то умела одна уходить в ноябри,
вот бы вновь научиться -
и пусть перемочат друг друга
все Дантесы, неважно, а значимо то, что внутри,
утро больше не просит пощады, срывается с круга,
власть фальшивит донельзя – наверное, будет война,
что ты, я ж пацифистка, я даже футбол не смотрела,
я когда-то могла, в ноябри уходила одна,
только как тут уйдёшь – отвлекает гипноз перестрелок...
Взять дорогу за шкирку и вытащить вдаль, за бугор –
это, в общем, несложно - но душу в объезд не направишь,
сквозь фантомную боль - неизбежный себе приговор
отовсюду – устами детей, и рассветов, и клавиш.
Пётр казнил бы меня – я всё время пишу, запершись,
а у нынешних хватка не та, комильфо - а туда же,
скрепы ищут - и степлером ржавым прошьют твою жизнь,
никуда не взлетишь – на обрезанных крыльях лебяжьих.
*
Утром спать до восьми – это редкостный дар,
мне, похоже, уже недоступный,
он закончился с детством. Какая звезда
подмигнула с утра, или спутник,
медитация – или слегка торможу –
сбитый пафос на завтрак полезен,
утро красит граффити наскальная жуть
вдоль сиянья дороги железной.
Можно даже в маршрутке остаться людьми,
это – родина, мы ж не скитальцы.
…Шёл по улицам солнечный луч, преломив
о трамвай музыкальные пальцы,
от искристых allegro крепчали крыла,
улыбались нам статуи в нишах,
а ночами лунища какая была –
а сегодня – такая лунишка,
несерьёзная, право – трущобы небес,
где-то слева пробился лиловый…
Постоянно скучаю сама по себе
и забыла, как звать моё слово.
*
Непростительно хрупкие
для текущего века –
кто такими нас выдумал –
тот за нас не в ответе.
Под смешными скорлупками –
страх и боль человека,
всеми homo-подвидами
КПД на две трети
распыляется попусту –
на рефлексии, слёзы,
мало выбросов радости –
больше вбросов убогих.
Не фальшивим, нас попросту
не хватает на позу –
лишь наскальная живопись
вдоль железной дороги.
Запах яблока в воздухе –
это память о рае
в мире слов неухоженных
и стихов недопетых,
время, место под звёздами,
душу – не выбирают,
неважны тонкокожие
тем, кто вытопчет это.
*
Что от меня останется – брешь в пространстве,
стылый сквозняк да негромкий протяжный свист.
Ближе к утру вдоль перрона маленькой станции
ветром протянет случайный тетрадный лист –
можно скачать с потрохами и брать руками,
острых краёв коснуться – и полоснёт,
снизишь порог – и капля отточит камень,
дробным отточьем коснётся первооснов,
пусть нелогично, тропами Хо Ши Мина,
дикорастущий зов побеждает долг,
месяца честная звонкая половина
властно и весело выправит твой глагол.
*
Питерское
Я привыкаю мыслить островами,
каналами, канавками, мостами,
фонтанами, заливом, рукавами,
я привыкаю долго, неустанно
бродить и растворяться в перспективе,
прозрачно ротозейничать в музеях,
львам расплетаю каменные гривы,
перебегаю новенькие зебры
на красный свет, на свет под куполами,
под своды крыш привычно многолюдных,
под сень того, с печальными крылами,
немого ангела, которому нетрудно
держать седое небо Петербурга
так высоко, так низко, так тревожно,
скрепляя хрупкой женскою фигуркой
всё то, к чему привыкнуть невозможно.
*
август – прохладнее, строже, взрослее
лето – уверенно-синего лада
классика, шорты – примета плебея
в ликах отчетливей дышит Эллада
август, оттаяли и продышали
место под солнцем и место для солнца
в робкой вселенной деревья ветшают,
дарят плоды, никакой подтасовки
август – излишество, роскошь, награда –
страннику, пахарю, барду, поэту,
не изгоняют из райского сада,
со стервоточиной яблочко это…
не умещаются плотные струи
в узкое горло большого кувшина,
не согласуются реки и руны,
не проглотившие боли аршина
лето – не кончится это же просто
надо же верить судьбе хоть немного
надо всего лишь уменьшиться ростом
снизить чувствительность там, за порогом.
*
Научи меня, Господи,
просто, свободно писать,
взять стило и писать,
позабыв о форматах и стилях
тех, кто знает, как надо…
Забыть о долгах, о часах,
о холодной ломающей боли –
когда не любили.
Не на север, не в лодке,
не в холод, не в дождь, не в мороз,
а в озноб подсознания,
в ересь похожих, безликих,
как в аду,
в сирый ком закипающих слез,
оплетенный кругом
рыжей проволокой повилики.
На кушетке у Фрейда
я вспомню такие грехи,
за которые вертятся
на электрическом стуле.
Научи ворошить
мой надежно укрытый архив,
отделяя от боли
всю прочую литературу.
Мозг инерции просит,
не хочет спиральных свобод,
неучтенных, опасных,
лихих, не дающих гарантий,
не дающих плодов…
уносящих бурлением вод
и ребенка в тебе –
под сомнительным кодом «характер».
Серпантины уводят
все дальше от плоской земли,
сублимации, скуки,
привычки, инерции, дремы.
Про Русалочку – помнишь?
Часы отключились, ушли
вверх по склону – и в вечность
с постылого аэродрома.
Я останусь вверху, на плато,
здесь наглядней дела
и слышнее слова Твои –
ближе, наверное, к дому.
Архимедов огонь
насылают Твои зеркала
на корабль – и пылает фарватер
так странно знакомо…
*
Каким языческим богам
молиться, чтобы солнце встало,
тумана мягкие кристаллы
осели вниз, к моим ногам?
Я не одна, когда пишу.
Мысль не нова – и слава богу.
Парадоксальную тревогу,
когда не пишется – ношу
на лгущем радостном лице,
не поднимаясь вверх из трюма.
Зане поэты – это цех
избыточных, живых, угрюмых.
Не тесен мир – да узок круг,
прекрасен, да недолог праздник.
И выскользнет кольцо из рук –
потом свеча, дрожа, погаснет.
Но – утвердить стихом свой бред,
раздвинуть стиснувшие кольца
и нанести посильный вред
морально-неподъемной пользе.
Глумится явь, блазнится даль –
будь пристальнее, соответствуй.
И надо всем плывет миндаль
дрожащей горечью из детства.
*
Я полагаю, бог живёт в Одессе
и по утрам один выходит к морю,
чтоб солнце встало, несмотря на войны,
шторма и катастрофы во вселенной,
пока друг в друга целятся Дантесы,
пока считают – с нами это можно –
друг друга мирно подрезают волны,
благоухает ночь самозабвенно.
Скажу сегодня городу и морю –
стопа тоскует по твоей брусчатке,
а глазу сухо без волны искристой
и скучно без изгибов и лепнины,
ажурных крыш, мостков, уютных молов,
когда опять запросит мозг пощады –
сбегу туда, где зелено и чисто,
где есть штрихи, нюансы, память, книги.
Конечно, здесь – в бутонах ранних улиц,
вдруг в площадь расцветающих несмело,
в листах и во дворах, в случайной фразе –
я здесь дышу – уже не задыхаюсь.
Со мной всё ясно, я пошла на убыль,
на место духа прирастает тело,
но ум да разум не даются разом,
а бесов можно распугать стихами.
Он здесь живёт – где музыка родится,
где статуям кивают светофоры,
где в перспективах сладко быть бродягой,
где зыбок свет, дрожащий над веками.
Равно свободны от идей, традиций –
тот не утонет в луже, в ком есть море,
по улице, к рассвету восходящей –
как по лучу… Излечит белый камень,
срастётся всё, и город держит нежно
меня в своих ладонях, как Венеру,
шаги едва касаются брусчатки,
пора отдать концы и взять начала.
*
Мой двор, лоскут вселенной отрезной
с её дождями, листьями, весной –
неброской, без рисовки и вранья,
с собачьим лаем, граем воронья,
с экспансией голодных муравьёв,
грызущих наше бренное жильё,
и чередой жердёловых стихий,
впадающих в варенья и стихи.
Встать до восхода и писать, писать,
пока луна цела, и голоса
эриний мирно ладят за окном,
пока во мне – светло, в окне – темно.
Но это будет завтра, а пока
вновь – пятница, последний день Сурка.
Река – узка, изломана, остра.
Как спинка молодого осетра,
изрезаны и топки берега,
нечастая ступает здесь нога,
войти в неё и подвести итог –
соврать себе,
что ты хоть что-то смог.
Сад брошен, вишни вянут на ветвях.
Мы не нужны Тебе? Извечный страх,
живущий в неуютных головах.
Излишество набора хромосом.
Ещё не старым ржавым колесом
я докачусь до горнего суда,
я попрошу вернуть меня сюда.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
