Нашел интересную интерпретацию одного из деяний Тамерлана - разрушение города Джулат (сейчас это маленький поселочек в Кабардино-Балкарии). Вещь длинная, начинается с того, что некий путник внезапно слышит голос умершего здесь воина.
«Постой, мой друг, куда спешишь ты в жизни этой бренной?
Устали кости под сырой землей, и в одиночестве прогнил скелет мой.
Ты не спеши, дослушай мой сказ о том, как чужеземцы
сожгли Джулат, мой древний город.
Дрожит мой голос, как листва сухая,
которую злой ветер сорвал с цветущего ствола.
Ведь род мой древнее, чем сам Джулат.
Отцом я назван Еутых, то есть «счастливый».
Я так и жил, и имя гордое не запятнал,
и сына своего в честь славы вечной назвал Хатыр.
Двенадцать зим ему лишь было, когда враги великий город предков окружили,
разбив нам жизнь, как глиняную чашу.
Века прошли, в природе вечной все подлежит движению.
В разлуке с городом великим, с друзьями и с семьей промчалось время,
но в памяти моей как будто день прошел.
Все помню и буду помнить на все оставшиеся мне века:
и печь турлучную у старого крыльца,
и голубей на крыше,
и матери глаза с соленою росой,
и рук ее тепло,
и шелк волос, которые я гладил в колыбели,
и бедность, что сжирала нас, как гусеница – свежую листву.
Морщинами покрыто, как кора сосны,
ее лицо, что раньше было красивей солнца.
И платье порвано ее, как сердце.
О, прикоснуться хотя бы раз к разбитой горем ее груди,
почувствовать биенье сердца матери моей!»
Умолк дрожащий голос. Слеза прозрачная, блестя на солнце каплями росы,
катилась медленно вниз по моей щеке.
Как страшно было откровенье духа,
и сколько горя он познал при жизни и после смерти!
«Постой, не плачь, о путник, моим страданьем утомленный.
Ты спину гни, но не сгибай колени.
Живи и наслаждайся жизнью, почаще смотри на небо,
с таинственной природой всегда дружи,
не забывай, что родина твоя превыше гор Эльбруса.
Тоскую я по ней, лишь чувствую одну отраду –
что непокорен дух мой, тоскующий в скелете черном!
И здесь, в родной земле, лежат мои враги,
и с ними дух воюет и поныне! И месть моя сильна.
Но толку нет в ней. Что праху мстить, что мертвецу…
Хотя я дома – а им земля моя что ад.
И свою муку заслуженно несут!
Джулат мой древний был превращен в обитель мертвецов,
и стены стали щебнем!
О, сколько воинов здесь полегло, где сад зеленый цвел!
Ты видел пропасть на вершине холмов высоких?
За каменной стеной стоит мечеть из твердых жженых кирпичей».
Я взгляд направил свой отрешенный, куда указывал мне дух Еутыха.
Но там остался только след, фундамент рыхлый.
Дождь времени разбил его, и щебень острый лежал лишь на земле.
«Там место, где я погибель встретил от кровожадных рук Тимура.
Когда эмир стоял у врат железных,
мы с сыном шли из леса с вязанками сухого хвороста на спинах,
и только лук на мне висел адыгский.
Кто же знал, что город мой врагами окружен!
Поймали нас лазутчики Тимура.
Связали руки, ноги, и возле пропасти, где край из глины рыхлой,
а внизу шумит могучий Терек, меня пытал Тимур хромой.
И сына моего пытал, подростка, и кровь застыла в жилах,
обида жгла мне очи.
(Далее почти по Бернсу - Тимур пытает пленников, чтоб они выдали потайной лаз в осажденный город, но сын и отец молчат.)
Молча стояли Еутых с Хатаром юным у края отвесного холма.
Им ветер злобно теребил одежду.
И взгляд пылал багровою зарей.
Отчаянно стучали их сердца.
И видит Еутых, как задрожали колени сына,
не выдержит он пытки, слишком юн,
и слабость грызет его, как червь – плод зрелый.
«Что ж, – сплюнул сгусток крови Еутых,
– негоже мне пред сыном язык свой распускать.
Вели же воинам – пусть сбросят его на камни.
Чтоб воды бурные его бесследно унесли».
«А что, ты прав! – воскликнул эмир.
– Негоже отцу показывать себя изменником при сыне.
Эй, воины, делайте, что он сказал.
Пусть легче станет отцу свой развязать язык».
И воины подняли копья, и эхо раскатистое крик юного Хатара подхватило,
и птицы, над Тереком летящие,
в испуге отпрянули.
И бешеные воды сомкнулись, скрыв тело.
«Ну что ж! – воскликнул гордо Еутых. –
Теперь мой сын в руках великого Аллаха.
Все лучше, чем смерть позорная!
Не верю я в стойкость юноши, не бреющего щеки.
Заманчива свобода и жизнь сладка,
и мой Хатар мог сделать неверный выбор.
А так – мой род не запятнал изменой, и честь отмыта горною водой.
Теперь, эмир, послушай великого Джулата тайну.
Течет лягушки кровь в твоих поганых жилах,
и лаз в мой город священный ты не узнаешь никогда!
Я жил довольно, смерть не страшна,
а тайна Джулата – в самих адыгах.
Их стойкость выше вершин Эльбруса,
а твердость крепче черного гранита!
Честь, званье горца, обычаи отцов
для них священны, выше того холма,
откуда сын мой брошен был тобою!»
(Далее - разговор злобного эмира с пленником, которого привязывают к скале, чтоб он мучился, видя, как воины разрушают его родной Джулат.)
И долго я прийти в себя не мог.
Все видел, как призрак, тело юное Хатыра, и кровью залитый лик воина, и злобную улыбку грозного Тимура. И вдруг как озаренье снизошло: «А что, Еутых? – спросил я духа. – Твой сын погиб или, быть может, спасся он в водах бурных Терека родного?»
«Да, – услышал я ответ. –
Аллах помог Хатыру, но лучше бы погиб он,
чем увидел то, что Тимур оставил после битвы.
Один остался он во граде мертвых.
Хан Тохтамыш со свитой бежал позорно,
оставив воинов здесь на равнине.
А сам эмир хромой? Сдержал он слово:
меня последним обезглавил.
Мой череп служил ему как чаша для вина.
Обшит он кожей был, и слиток золота сверкал на дне.
Эх, яду налить бы в эту чашу золотую, да некому…
Да и не нужно было.
Он слишком часто прикладывался к чаше той –
и спился и умер, как собака,
здесь, на Кавказе, не завершив похода.
Сполна я наслаждался его мукой.
И знал, что буду мстить – здесь, в стране мертвых…
Что я и сделал. А теперь прощай!»
Замолк дух адыга Еутыха навечно! Я долго звал его, но все напрасно…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
