Немец о русскости

Вальтер Шубарт. О русских...
Борис Пинаев
В.ШУБАРТ. Европа и душа Востока

Жёнка моя Мария была очень русским человеком… А что это такое? Вот взгляд со стороны, Вальтер Шубарт:

"Русский рад видеть погибель, в том числе и свою собственную: она напоминает ему о конце всего существующего. Он с удовольствием созерцает развалины и осколки. Известен русский обычай на пирушках бить стаканы об стенку. Это весёлая сторона дела. Главный же смысл здесь: а пошло оно всё к чёрту! Это можно сказать и как проклятье, и как шутку. Нигде в мире не расстаются так легко с земными благами, нигде столь быстро не прощают их хищений и столь основательно не забывают боль потерь, как у русских. С широким жестом проходят они мимо всего, что представляет собой только земное.

Готовность к прощению опять-таки раскрывает в себе русское предназначение к свободе. Прощающий избавляется от обиды, ему нанесённой. Тем самым он не только освобождает грешника от бремени его вины, но и себя – от гнёта ненависти к нему, тогда как месть продолжает связывать мстителя с преступником и лишает его возможности самоопределения. Идея всепрощающей любви неразрывно связана со свободой, идея отмщающего права – с зависимостью.

…Русский вкушает земные блага, пока они ему даются, но он не страдает своим внутренним существом, если приходится ими жертвовать или лишиться их.

…Свобода немыслима без смирения. Русский свободен, поскольку он полон смирения; а смиренным становится человек, который чувствует свою связь с Богом. …Тут европеец уже не может понять русского, поскольку не видит разницы в понятиях "смирение" и "унижение". …В то время как европеец стремится оправдаться, похвалиться своей силой, выглядеть значительнее того, чем он есть на самом деле, – русский не только открыто признается в своих ошибках и слабостях, но даже преувеличивает их, не из тщеславия, как Диоген, а из стремления к духовной свободе. …В этом ощущении вины у русского коренится и его жажда страданий. Он хочет страдать, поскольку страданье уменьшает бремя вины. …Из этого чувства вины рождается мысль о жертвенности как центральная идея русской этики. Только жертва открывает путь, ведущий из мира здешнего в мир иной. Без смерти нет воскресения, без жертвы нет возрождения. Это то, что я называю русской пасхальной идеей, которая, наряду с мессианскими ожиданиями, является характерной для русского христианства.

…Только русский знает и подчеркивает самоценность самой жертвы. …Русский ставит акцент на ценности самого акта, а не его результата. Он – человек души, обращённой внутрь себя, а не человек дела, обращённый на окружающий его мир. …Он более склонен к внутреннему совершенству, нежели к внешнему успеху. Он больше печётся о спасении души своей, нежели о "завоевании всего мира".

…Он стремится к добродетели, тогда как прометеевский человек – к деловитости. Деловитость ведет к успеху в мире фактов, и также приносит доход, но разъедает душу и разрушает внутреннюю свободу. Кто исповедует добродетель, тот выступает против реальности. Он свидетельствует в пользу духовного порядка, защита которого связана с большими потерями в мире выгоды. Но этим спасается внутренний человек.

Прометеевскому человеку присуще срединное состояние. Это делает его холодным, деловитым, постоянным, рассудительным. Русской душе чужда срединность. У русского нет амортизирующей средней части, соединяющего звена между двумя крайностями. В русском человеке контрасты – один к другому впритык, и их жёсткое трение растирает душу до ран. Тут грубость рядом с нежностью сердца, жестокость рядом с сентиментальностью, чувственность рядом с аскезой, греховность рядом со святостью. Россия – страна неограниченных духовных возможностей. Россия – это каскад чувств. Одна эмоция внезапно и беспричинно переходит в другую, противоположную. Как много русских песен и танцев, в которых резко сменяют друг друга веселье и грусть!"

Тут много чего про Марию. Даже такой вот широкий жест: стаканом об стенку. Угу. Мы тогда провожали Серёжу Бетёва, нашего тогдашнего друга-писателя, в туберкулёзный диспансер. Он когда-то, кажется, сидел в лагере и заработал там эту неприятную вещь…

Я как раз приехал домой из деревни, а у них – проводы. Не помню, кто ещё там был. Это ж времена нашей молодости, какой-нибудь семидесятый год. Очень сильно напровожались. Мария потом долго вспоминала, как я гладил Сергея по голове и чуть не клятвенно обещал, если что, достойно похоронить его на Широкореченском кладбище.

А про каскад чувств… Да уж – каскад. Способ существования Марии – эмоциональный взрыв. Часто она и сама была не рада. "Одна эмоция внезапно и беспричинно переходит в другую…" Что делать… Я-то в сравнении с ней вообще какой-нибудь немец-германец. Хотя… Иногда и я совершал поступки, кои за полминуты до того вовсе не планировал. Причём такие, которые потом определяли всю мою дальнейшую жизнь. Да-с.

"Смена крайностей придаёт русскому характеру нечто капризно-женственное. Это облегчает обращение к Богу, но одновременно – и вероотступничество, и измену.

…Судорожная хаотичность крайних состояний очень легко лишает русского человека его больших врожденных способностей к свободе и бросает его, без всякого сопротивления, в бездну мирских соблазнов, – так что средний европеец, способный усилием воли удержать себя от самых опасных увлечений и потрясений, кажется рядом с русским даже гораздо свободнее. Когда русский свободен, он действует инстинктивно, из слепого стремления к свободе, из презрения ко всему мирскому, в то время как прометеевский человек добивается высшей точки доступной ему свободы только сознательным напряжением воли. Когда порыв к сверхчувственному замирает, русский слишком легко позволяет увлечь себя в вихрь страстей, в котором уже нет свободы.

Ему недостаёт организующей воли, которая поддерживает внутреннее равновесие. В результате получается картина, часто используемая при сравнении русских с европейцами: русский в своих вершинах может достичь таких высот, какие недоступны ни одному европейцу; но русский человек в среднем часто опускается ниже той линии, которую выдерживает средний европеец. В культуре СЕРЕДИНЫ – середина уместна и таковой должна быть, ведь это она является опорой культурной жизни. В культуре КОНЦА по-другому. Она с её крайностями вздымает вверх могучие вершины, меж которых зияют жуткие пропасти.

…Русский – метафизический оптимист. Этот оптимизм и пессимистическая оценка культуры как явления чисто человеческого – не взаимоисключаемы, а являются двумя сторонами единой основополагающей установки души.

Прометеевский человек занимает противоположную позицию. …Для него надёжно существует только его собственное "я"; вокруг же себя он ощущает разве что смутный шум космоса. Он – метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с метафизической действительностью. Он не доверяет изначальной сущности вещей. Он не верит твёрдо в сверхземные силы, осмысленно организующие бытие. Он переживает мир как хаос, который только благодаря человеку получает свой смысл и оправдание.

…Это несчастный человек, куда более несчастный, чем русский, – на прометеевской культуре лежит мрачная тень забот.
…Именно потому, что прометеевская культура проистекает из изначального страха и направлена на его преодоление, я называю её носителей героическими людьми. Если давать оценку изначальному страху и изначальному доверию, то самое большее, что можно было бы сказать: изначальный страх есть проклятье, а изначальное доверие – милость. Именно потому, что русский глубоко укоренен в вечности, он может беззаботно предаваться власти мгновенья.

Он способен на божественное легкомыслие и доводит его порой до крайности, до открытого вызова судьбе. …Русский обладает той самой внутренней весёлостью, которая – по тем же причинам – свойственна некоторым буддийским народам. Из этого следует вывод: чтобы безмятежно наслаждаться временным, надо уверенно чувствовать себя в вечном. Надо внутренне подняться над жизнью, чтобы найти её прекрасной и увлекательной. Чем меньше мы ждём от жизни, тем больше она даёт нам.

…Государственная нормирующая деятельность и религиозная сдержанность стоят в обратной зависимости друг от друга. Готическая эпоха была глубоко религиозна. Она не знала юриспруденции и не нуждалась в ней. Тогда действовал живой Божий Закон, поэтому светские нормы были менее важны. ХIХ столетие было (в Европе) безбожным, и это стало временем величайших кодификаций. Законы росли беспрерывно – и числом, и объёмом (как сегодня в Российской Федерации; парламент тщетно пытается загнать жизнь в бутылку талмудических установлений. – Б.П.). Но они не предотвратили ни соскальзывание в мировую войну, ни большевизм, ни анархию, от которых нас теперь должна спасти государственная власть, которая ошибочно полагает, что способна на это. Чем меньше в обществе религии, тем больше требуется государства. Там же, где государство – всё, религия должна угаснуть. Тотальное государство – это социальная форма безбожия.

…Запад утверждает: лучше умереть, чем быть рабом; русский же говорит: лучше быть рабом, чем грешником. Поскольку рабство отнимает только внешнюю свободу, тогда как греховность разрушает всякую свободу, всякую связь с Богом".

Да поможет нам Бог...

Другие статьи в литературном дневнике:

• 14.11.2010. ***
• 09.11.2010. ***
• 07.11.2010. Немец о русскости