житие - 2.
Мир, он нынче зыбко - хрупок, перемешан чёрно - белым
и исходит криком - мукой, где душа не дружит с телом.
И стихи на поле этом, словно раненые птицы.
Время давит на поэта тяжкой, в крОви, колесницей...
Извини, Тань, что добавляю к чуткой картинке твоей чёрно - белые болючие мазки, а только время такое - время плачущих матерей...На юбилей Сестреллы.
покуда есть узда и плеть в правИлах власти,
то "птичкам райским" в а ж н о петь за свет и счастье...
В омутах её зрачков дремлют бесы, но на фейсе гладь безгрешного утра,
Лишь счастливец, вдаль не посланный лесом, знает, Библия её - Камасутра.
8
Всё бывает, любовь и "любоффька",
Кому солнце в окне, кому горько.
Кто то счастья хотел очень-очень,
Кто то радость в два дня и три ночи.
Да уж, счастье - оно быстрокрыло,
Ощутила, что есть... уже было.
Без прощанья, стекла и вокзала,
Но утешься... ведь ты его знала.
Где то в России, в районной редакции
Бабушку слушала горстка сотрудников -
В нашем "Магните" был сахар... по акции.
Женщина всхлипнула - Старым, щас, труднотко.
Дед и пошёл и пропал, по сей день уже
Сгорбило бабушку горюшко - горькое,
Но обращалась к нам не за сочувствием.
Дать ей надежду? Не та тут история.
Сами молили, в надежде на лучшее.
Стала она нашим маркером совести,
Деда найти стало неким призванием...
Эти визиты - печальные повести,
Стали для всех не простым испытанием.
Вот уже месяц старушку не видели.
К ней. Уже зря. На погосте сердешная.
А на душе... словно как то обидели,
Добрую душу на небо ушедшую...
Их глаза... (как напишешь об этом?) будут грустно на землю смотреть.,
Не молчи(!) предпочтя не заметить, их нелепую детскую смерть.
Их уход, цвета алой зарницы, от разрывов, пожаров и бомб.
Мир, как хочется мне не стыдиться, за молчанье твоё и апломб.
Если войны - нарывы планеты, станут к в а м, в ваши двери стучать?...
И безвинно уйдут в а ш и дети... предпочтёте ли тоже молчать?
Войны рушат любые границы... дети в небо... и как с этим жить?
К а к (!) их мамам, безвинно стыдиться, что детей... не смоли защитить?
Как бы реку переплыть, что войною называлась,
Как же хочется пожить снова миром наслаждаясь.
Но пока топор войны не подвластен трафаретам,
Умирают пацаны нечестивым этим летом...
Вспыхнул свет и погас, и недвижные в небо глаза.
В них застывший вопрос расшифровывать богу на небе.
На враждующих нас равнодушно глядят небеса
И душевный мороз разразится ли праведным гневом?
За молчание тех, чьи уста запечатал свинец,
Кому жить бы да жить, но война посчитала иначе,
Оборвав детский смех и вручая терновый венец,
Не успевшим любить... кто уже никогда не заплачет.
И ничего не воротишь назад,
В сполохах страшных дней,
Так же беспомощно в небо глядят,
Плача, глаза детей.
Где самолёты, под вои сирен,
Сеют на землю смерть...
Как по подвалам, в завалах стен
Выжить... не умереть?
Часто без матери или отца,
Хлеба, тепла, еды
Ждать, хоть какого то, но конца,
Этой большой беды.
Знать, эта ненависть навсегда,
Вбитая в позвонках,
С ними останется на года,
Прочь изгоняя страх.
Только силёнок бы - превозмочь,
С верой - победе быть.
Счастья - живым пережить бы ночь,
Может ведь... и накрыть.
И окрашен закат
в цвет преступный невинно-убитых.
Облаков чёрный штрих,
словно копоть обломков домов.
Кто же был виноват,
что домов наши двери открыты
и вошедший к нам псих,
что мы есть, нам прощать не готов...
Коронавирус? Бобик как бы сдох.
Иль притаился, чтоб не замечали.
Как мне сказал один знакомый бог,
Мол, таки ждут нас новые печали.
Иначе как? Все люди, все грешим.
Фигеет бог от наших интересов,
То тут братьЯ решили слямзить Крым,
То бомбы нынче падают в Одессу.
Оно нам надо? Бомбы не инжир.
Прошу понять, что мыслю адекватно.
Нет, я за мир и таки не вампир
Но стрёмно гостя хоронить бесплатно.
Таких гостей послать не стыдно на...
Ну, тем же курсом опосляковидным.
И будет всё. Давай, входи весна!
А то из Дерибасовской не видно...
Как всё же этой жизни нашей мало
Когда в ней поголовные менялы.
За ради счастья нищенскою горсткой.
Меняют всё, от сердца и до шёрстки.
Мне больше любы верные собаки,
Не предают ни в холе и ни в драке.
Они не кошки, любят не за ласку,
Не за сметанку и не за колбаску.
За маской жизнь всегда полна нелепиц,
Её ты снимешь рано или поздно
И даже в небе, мне милей Медведиц,
У Гончих Псов разбросанные звёзды.
В зеркалах себя любить трудно,
Тень и только, а хотел глыбже.
Чтобы счастье и чтоб я - мудрый.
Но в финале, лишь того - выжить.
Мне б прописка, ну и к ней койка,
А отмыть и дать чуть-чуть денег,
Хлеб картоху, огурец... водку.
И пахать сможу, как тот - веник.
И опёршись о плетень,
Всё тоскуем о прошедшем,
Где светлее был нам день
И душе, как будто легче.
А уж как на сенокос
Нас звала тогда кукушка
И смеялись, аж до слёз.
Молоко, с ржаной горбушкой.
А любовь, а стог, луна!
И - счастливая такая!
А теперь вот - лишь одна...
В этой жизни... ковыляю.
Перечёркивать всё, на словах, Может быть и не сложно.
Отчего же опять, взгляд твой хмурый ловлю невзначай?
Не обманешь сердец, ведь они не смиряются с ложью,
Как же им объяснить это трудное слово - Прощай.
И укутан злостью липкий страх,
Метроном запустится в подкорке.
Мама - мама! Отчего всё так -
Я, война и эти люди - орки?
Мы же люди, нам бы в мире жить,
Поклоняясь красоте и счастью...
Вой сирены. Раз пришли убить,
Пожелай мне, мама, не сломаться.
И дожить. И помнить обо всём!
Сохранить, впитать в себя, как мантру
Как закат алеет за Днепром,
Обещая тёплый день назавтра...
И да - по прежнему, и сказочно, и страшно,
Пусть дом шатается, но всё таки стоит,
Во всех подъездах very well и бесшабашно
Там свято верит в скрепы полуголый пипл.
Увы, а я ждала, мечты, хоть как то, грели.
Дай высказаться мне. С ответом, погоди.
Вчера мне снился сон, что явишься в метели,
Не сбылся, как всегда, в окно стучат дожди.
"Шампанское", букет? Я зажигаю свечи.
Стараюсь рассмотреть родные мне глаза.
Не в силах угадать, что даст мне этот вечер,
И сколько раз смогу нарушить все "Нельзя".
А скольких прочих предавали,
Да и сегодня продают.
Иуды, ныне, безпечальны,
Их вновь награды ждут за "труд"
Не тридцать сребренников. Боле!
И тьмы их тьмущие окрест...
Душой уродливой глаголя,
Во правдолюбца тычут перст.
Какие далёкие годы,
Не винтят, куражась, ОМОНы
Там есть ещё отзвук свободы,
Нет боли болючей разгонов.
И есть ещё в лицах улыбки,
А значит жива и надежда
И было гулять не ошибкой,
И выжить хотелось, как прежде.
Всё минуло - судьбы и люди
Всем миром мы ухнули в морок.
Чем жили, навряд ли уж будет
И путь покаяния долог.
Простит ли нас бог или Пушкин,
Беда обнажит ли в нас - кто ты?
Грохочут войны злые пушки.
Мы тонем в кровавом болоте...
Акелами зашуганы, десятки лет в прострации.
Тихонько ждём у "ящиков", какой нить демонстрации.
Жив бункер для истории? Балеты не готовятся?
Не вызвана, ль, ВИП-скорая? И нет - ниччо не роется?
Вопросов в каждом дюжина, во рту оскома с засухой.
Акелу кормят ужином. Неуж, сойдёт и к завтраку?...
Бог нас примет, конечно, ему не впервой.
Он давно понял - чадам никак без греха.
Он, давно запретил принимать смертный бой,
Но послушает кто, коли вера плоха?
Коли ненависть зла иссушила им мозг
Коль не видят ни зги, глядя в лики икон
И не жданных опять волокут на погост,
Под прощальный раздрай кладбищЕнских ворон...
То, что в прошлое время сжигает мосты, к сожаленью нормально.
Мы плывём по теченью, среди суеты и отнюдь не фатально,
Что теряем любимых, родных и друзей (кто на берег, кто в небо)
Мы живём, пока в землю хватает корней и день смерти неведом...
Что было сказано - знает Восток,
Правды кусок или сказки кусок.
Сложным узором сплетение мыслей...
Всякий ли смог развязать узелок?
Родная жена поутру не подружка,
Набычилась, злость в КГБ-шных глазах -
Ты ночью заёрзал, мой друг, на подушку.
Как видно, совсем потерял уже страх.
Твоейного братца я скалкой хотела...
Проснёшься, а там вместо "друга" - дыра(!)
Вот только нужно ли без братца мне тело?
Кончичес отложен был лишь до утра.
В глаза мне! И кайся чеширский котяра!
Во всём сознавайся, ядрёна ты вошь.
Подушку слюнявил, стонал - Ох, Тамара!
Прошу пощадить. Ну ты, детка, даёшь!
Секи! Излагаю тебе ультиматум!
Задобришь. И чтобы не быть подлецом
Культурная я. И без фени и мата -
Пшёл вон в "Ювелирный". Вертайся с кольцом.
Прохожу все сплины стойко
С этой осенью - настойкой.
Лист кленовый разрисую,
Чтоб тип-топ и по фен-шую,
Поглазеть на фигов листик
Ходят строем массажистки.
Я лечу их без обмана
Водкой, маслом и диваном.
Что до писаных обрывков - не ищите в оных сливков. И Пегасик ржал читая - Ну, обрывки! Ох, обрывки!...
Чёрный кот? Кому то метка чёрная,
Пусть мурлыка в том не виноват.
Чёрные коты и чёрны вороны -
Быть беде, как люди говорят.
Но добро не цветом шерсти меряют
И забыв про "можно" и "нельзя"
Люди, плюньте раз на суеверия,
Загляните кошке той в глаза.
Где любовь живёт за жёлтой радужкой,
Вне людских надуманных примет,
Неподкупно верная до краюшка,
До конца ей богом данных лет.
На любовь ответит доброй ласкою,
Отдавая вам своё тепло
Эх, "человек разумный",
Где он то в нас теперь?
Где гены и где думы,
Всё вдрызг и всё за дверь.
И всё по Оруэллу -
Не бывши мудрецом,
Мы стали бультерьером,
С собачьим же лицом...
Сгорают судьбы, мысли и слова, Над "грузом 200 матери рыдают,
А только кровь готова пить война, не правая и вовсе не святая.
Багров и чёрен страшный её след, и страшно сознавать - и ты виновен,
Молчание, в нём отзвук этих бед и культ войны молчаньем этим скроен...
Ох, грядёт времён ушедших,
Злом отмыто, забытьё.
За грехи, что не отменишь,
Зарастать теперь быльём.
Дураки, вновь, да дороги,
Баре, овцы, да сапог.
Кандалы на руки, ноги,
До отсечки мрака срок.
И уход, как избавленье,
Успевая осознать -
Счастьем было лишь рожденье.
Жил.. зачем вот... не понять.
(((((((((((((((((((((((((((
Когда закончится война, нас будет меньше, много меньше
И мы восславим имена, помянем всех мужчин и женщин.
Ушедших маленьких детей, чьи жизни подло оборвали,
Нам, пережившим сто смертей, врагов простить дано едва ли.
За нашу волю - пережить и победить, и сеять пашни,
Но за свободу заплатить, ценой кровавою и страшной...
Знаешь, в дружбе проверку на прочность проходит не каждый.
И любовь не всегда побеждает превратность судьбы.
Вдруг случится беда и становится ясно однажды,
Что не только из слов меж людьми нужно строить мосты.
Вот только до радуги столько дорог
И взрывов, и слёз, и кровавой напасти.
И всё это отдано будет для счастья,
Чтоб каждый до счастья дотронуться мог.
Чтоб люди узнали, что мир сохранён,
Оплачен, увы, самой страшной ценою,
Мы снова засеем, родим и отстроим,
Чтоб радугу счастья вернуть в горизонт...
В закат уходили сильными, за криками журавлей,
Летели над Украиною, над ширью её полей.
Жалели - Победу славную не встретят среди своих...
Они о т д а в а л и главное. Нам главное - помнить их...
Я держу тебя в мыслях по прежнему,
Где то, в чём то тебе благодарная.
И сейчас не жалею о нежности,
Я не стерва, не баба базарная.
И прости, что любовь себе выдумав,
Утешала себя, мол, всё сладится...
Не в претензии я, не с обидою,
Что ушёл, но по прежнему нравишься.
Какие люди - такие войны
И жить не станем, увы, достойно.
Коль не способны, по человечьи,
Коль всем удобны стада овечьи.
Вновь полыхнуло и мы в солдаты,
Где нет ни правых, ни виноватых.
И нет улыбки в солдатских лицах,
В поля уходят смертоубийцы...
Жизнь. Неохватна, как поле бескрайное.
Есть в ней и первые, есть в ней и крайние.
Есть, колеёй всепокорно бредущие,
Есть и поводья с уздечками рвущие.
Да не для всех нас судьба милой мамою,
Вот и одних она плюшками радует.
Доля другим - быть с сумой иль с решёткою,
Им то она уж не мамой, но тёткою...
Всем жить впервОй, оттого не умелые,
Краски намешаны чёрные с белыми.
В каждом прописаны ангелы с бесами...
Жив. И стараюсь держать равновесие.
И да, пред зеркалом, увы, не маг, не мэн и ни Сталлоне.
И в ореоле тишины понять, вдруг, как бессилье больно.
Что мы - лишь эхо от мечты, вся жизнь у нас, как это эхо.
Как серы мы от суеты. Снуём, мельчим, богам в потеху.
Зато, великие в мечтах, витаем, кружимся беспечно,
А в зеркалах, за нами, страх, наш спутник сумрачный и вечный...
И стынью морозной рисует в окне
Канву волшебству новогодья,
А сонные блики в её тишине
Как будто в алмазах поводья.
И звёзд хороводы в снеговой фате
Блуждают, качаясь, по небу.
Ночь бродит, с позёмкой, дивясь чистоте,
Творить окаянство без следа...
А мир, он расстрелян в куски не смолкающей болью,
А мир позабыт, есть лишь ненависть к сну бытия,
А мир захлебнулся, хрипя, неповинною кровью.
Кому нужен мир, где не стало тебя и меня?
В глазницах окон закопчённых ни жизни ни света,
Стынь серого неба в провалах разрушенных крыш.
Кресты во дворах и аллеях взывают к ответу.
И где ты, Всевышний и что Ты, Спаситель, молчишь?
И видеть снова мне стократ,
Благословлять миг незабвенный
Где я, вернувшийся солдат,
Стою с народом на коленях.
И всех за всё благодарю
За веру, помощь, за надежду.
За то, что выжил на краю,
В любви к вам верной, как и прежде...
И снова слышен хриплый хохот воронья,
Ему за радость смрадный запах мёртвых тел.
Они под визги из тевешнэго вранья
Клюют глаза твои... а ты чего хотел?...
Нам мужество дано, чтоб быть собой,
Без всяких новоявленных приставок.
Ни "зет", ни "ви" не скажут - ты герой,
Падение и взлёт таких не ярок.
Попробуй выжить там, где брода нет.
Свободу защитить, окрасив кровью.
Тогда лишь гражданин ты и поэт,
Когда живёшь и жёлто - синей болью...
Завтра снова станет боль
явью,
Душам снова отлетать
к Богу.
Вновь на Нэньке горизонт
хмарью
И в крови у подлецов тоги.
На заклание опять
орды,
Материнских слёз не знать
татям.
Не насытится никак
Мордор,
Коль на горе есть восторг
в "вате".
Войны изнанка - слёзы, кровь, да смерть
И время называться ч ё р н ы м веком.
Как можно всего этого хотеть,
При этом называясь человеком?.
Ищу тепла. Провинция Унылый дождь. Смеркается.
В вокзальном ресторанчике три столика, буфет
Оплывшая буфетчица за стойкой сонно мается,
И к коньячку предложила не нынешний омлет.
За столиком, у фикуса, сидел за штофом водочным
В шинели, с позументами, задумчивый мужик.
СтарОй. Глаза усталые.На блюдце хвост селёдочный.
Увидев подходящего преобразился вмиг.
Подсел. Беседа клеилась, назло дождю за окнами
И коньячку разлитому, теперь уж на двоих.
Он - проводник, застал ещё тридцато - поворотные
И знал свою епархию от тех времён до сих.
Узкоколейка старая, кто строил - помнят Сталина
Тут энтих - телогреешных, тьма тьмущая была.
Погостопополняемых, работавших на "барина",
На выселках истории... такие, брат, дела.
Пять, общих то, до Глупова. Шестой "столыпин" далее.
Такой вот набирается, по северу, "экспресс".
Народец тут "причёсанный" и чтоб без "аномалиев",
Вохра тут - власть народная, глухих природных мест.
У едущих свободными всё в лицах понаписано -
Смурны, да позатюканы, да к справным люто злы.
А как им жить прикажете, живя в бараках с крысами,
Где алкаши, ширяльщики и прочие козлы?
Вот умные и буйные, отправлены подалее
Увозит их, в обычности, "столыпинский" вагон.
На северах, сказали мне, есть станция "Кандальная".
Туда - на эти выселки и прибывает он.
Под "ретро", под 30-е, там есть "профилактории"
И надыть, как удумали - ничуть не отличить.
Народцу там не меряно, на фас - так все толковые.
Звиняйте, не желаю вам, там, как ни будь, пожить...
И крохами довольные - такая их юдоль.
А те - высоколобые, седы, в очках, да лысинах,
А вот глазами схожие - у всех заметна боль...
Заканчивается повесть Оруэлла ссорой и примирением людей и свиней, за которыми наблюдает подслеповатая от старости лошадь Клевер («Хрумка» или «Кашка») и несколько других животных: «Оставшиеся снаружи переводили взгляды от свиней к людям, от людей к свиньям, снова и снова всматривались они в лица тех и других, но уже было невозможно определить, кто есть кто».
\
Она от Грина без ума, в витийстве сказок,
Она летала в облаках, средь птиц и радуг
Ей мир казался не суров, коль есть в нём грэи,
Дождаться алых парусов она сумеет.
Она - Ассоль хотела быть, Он - не был Грэем.
Когда так хочется любить, мы не умеем.
Не замечаем ждущих глаз, в тебя влюблённых,
Вот пустословье сладких фраз надолго помним.
И не замеченной любовь, уйдёт во время...
Мне жаль, но как найти Ассоль другого Грея
Одиночество бродит вёснами, одиночество бредит чувствами,
путь - дорогами перекрёстными и дождями - слезами грустными.
Трудно жить в себе одинокими, никого не увидев близкими
Май, сорок пятый год. Знамя! Берлин! Победа!
Тысяча лет пройдёт - помнить отцов и дедов.
Следовать их мечте, в мире хранить планету,
Помнить о жертвах всех, чёрным войну пометив...
Память, увы, сдаёт. Действо, увы, не ново.
Мы, в океан болот, дружно шагнули снова.
Снова указки СМИ - ненависть сеять тучно.
Время решать самим, что для России лучше.
Вот и опять в поля танки не для потехи
Ну а победы для, позже простим огрехи.
То, что наказ дедов, ныне, не актуален,
Ну а на смерть сынов... нет у войны морали.
- - - - - - - - - - - - - - - -
Время не ходит вспять, зря обрывали нити,
Не подлететь опять к старой своей орбите.
В небо ушёл - исчез, шарик, где дружат люди,
Где панацеей - крест, где и грешат и любят.
Там, где надежды свет... только виновны сами
В том, что нас больше нет. Мы не прошли экзамен.
Где не вписались в ранг, вроде простых приличий.
Время не бумеранг, зла не простит кавычек.
Не научившись жить, хоть захлебнись тоскою.
Мир наш из тьмы, да лжи, нас обратит в изгоев...
************
15.04.2022.
Ледышки-ноги, блин, обледенели крылья,
На взлёт не даст приказа мне "Земля".
Не все дожди ещё господь повылил.
И дятлом мысль - Оставленная я...
В кадрили снега где то Ангел в пробках
И я - кораблик, тонущий в беде,
Дрожу и злюсь - Ты был таким не робким,
Нет- позвонить - Ку-ку, мол, как ты, где?
Горькое дополнение к вашему экспромту...
Спасы на крови, уж это точно,
Без крови ну ничего не значат.
Неньки нет, в итоге их задачи...
Навсегда, навеки и бессрочно.
Намертво, стереть из всех историй,
Окрестив врагом вчерашних братьев.
За свободу в пепел наказать их,
Памятником - чёрный крематорий...
Василий Корепанов007 21.05.2022 08:36 Заявить о нарушении / Удалить
Да. Сильно. А печатать такое - набегут, заклюют, стучать побегут
Как немка, полная луна, всем расписаниям верна
И провожать ей каждый день совсем не лень.
А я вот, кофеем полна, стихи рожаю у окна,
Работа эта мудрена, тут ясен пень.
А эта подлая луна,глядит в глаза в упор она,
Нахально высветив лучом мою постель,
Давай, мол, девица красна, хиляй ужо в обитель сна,
Какой ишшо поэт из сонной из мамзель.
Дорожки лунным полотном, шуршу в родных перин лоно,
Кофейной гущей в голове кудряшки рифм,
И в полночь (в самое оно) ныряю в сонное кино,
Ох не приди, луга - нахалка, мя будить...
Опять любовь, как сводня, нас притиснула,
Забросила в кровать начать всё заново,
А я и не противилась, не пискнула,
Не привыкать мне вкалывать внепланово...
8
Бродя без рома, линией сюжетной,
Жалел себя я, не умея плавать,
Что не моряк, да даже не поэт я,
Чтоб заходить до кучи в вашу гавань.
Увы, морячку увели в каюты,
Кому то счастье, ажно полной кружкой
У стойки бара как то неуютно,
Гляжу,"стреляет" из угла "подружка"
Глаза и бёдра, дыни в лифе тесном,
Как паспорт "профи", к к тому ж фирмячна.
Беру бутылку. Подгребаю к местной -
У вас свободно?... Всё. Адьез, морячка!
Ах мама - мама, мудрая моя,
Как ты умела жизню разрулить
Но деточка - конфеточка твоя
Не может клёво казус разрешить.
Ты, чтоб родному чаду не пропасть,
Себя сдавала денежным мешкам.
Оставила мне имя, деньги, страсть,
Фигурку и манеры от мадам.
Меня учила - Оля, погуляй!
На надцать лет забудь о тормозах.
Пусть улыбнётся юной тебе рай,
Флиртуй, влюбляй, не думай о долгах.
Года идут. Пора замужней быть.
Костюмчик нужен, чистый авангард!
Но в кошельке давненько не звенит,
Какой уже тут к маме хит -парад.
В объятьях страсти (чистый Вавилон),
Гадаю (аж мозгов бульон кипит)
В костюме Евы если на балкон,
Заценит, хоть бы кто-то мой прикид?
И можа будет он миллионер,
И бёдрушки, меж пальмов, целовать
Но чапал мимо... милиционер...
Под протокол стонала с ним кровать.
И стала я объектом шантажа
Чтоб в суд не отослал бумагу ту,
Лишась одежд, надежд и куража,
Сдаю себя по вторникам менту...
Песнь - Возлюбите мя. милые братия, разной судьбиной, веками помечена.
Всё приняла, от креста до распятия, я ли не всем вам любимая женщина?
Брови суровят державы граничные, им ли понять, где гневлю, где весёлая.
Лживая, мол, а ещё культы личности, да прорастают то орки, то вороны...
Может и впрямь близорука не меряно... боже, наставь мя на путь искупления!
Пало, грозою отмечено дерево... слёзы дождя... не дадут воскрешения...
Извини, Ань, Бога более поминаю всуе (другие мессии были во парнях) а только давно осознал для себя - Родина - понятие более географическое ибо если воспринимать ее, как мать, не много же тепла в ней к чадам своим.
Не гневись, коль почтёшь не правым, а только стараюсь быть не слепым и глухим, пусть и во вред сердцу.
А написано красиво...
И где, в каких портах душа у вас? Я плакал, звал, молил себя не верить...
Но хриплым лаем прозвучало - Фас! И вы, из человека, стали зверем.
И рвали плоть, подобную себе, скуля, в желаньи диком тёплой крови...
Вы, как тавро, теперь в моей судьбе. Не вычеркнуть, не выжечь, но запомнить.
И мне, как мне, теперь пристало жить, виня себя позорным соучастьем?
Нет времени мне грех сей замолить и значит не познать былого счастья.
За что мне чаша горькая сия, что в вере усомнясь, я стал расстригой
И должно, до кончины жития, крест памяти влачить с собой веригой.
((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((((
Я в глазах утонул, где тавром окаянство и дичь,
И азарт игрока с непорочностью бога в слезах.
Как такого коктейля возможно, казалось, достичь
С мимолётной улыбкой, дарящей полёт к небесам?
Наблюдая её - солнца блик, отражённый в волнах,
Я жалел об одном - невозможно догнать горизонт.
Взятый рома бокал не прогнал сожаления страх,
Что назавтра уже не шагнуть, поднимаясь на борт.
И ещё не опомнясь, столбом соляным, я стоял и смотрел
Исчезающей мысли - надежде на свет маяка
Мимолётна, как счастье
Лишь флюиды оставив
Солнце плавилось в волнах, стекало костром в горизонт
Флаг турецкий, где месяц с звездою, как близкий закат,
Словно крылья у розовых чаек скользят паруса
И отельный работник устало сложил пляжный зонт.
Той турчанки на роликах, облик не в силах забыть
Несказанно жалею - не смог её даже заснять
И лаская губами бокал, как её целовал,
Не заметив, вина там уж нет и пора заменить.
Рецензия на «Ветер битвы» (Весса Блюменбаум)
Кровь, разорванные в клочья тела в том числе женщин и детей, кишки на ветвях, разбросанные кругом руки-ноги, вонь пироксилина и гниющей плоти. Обезумевшие двадцатипятилетние старухи, хоронящие своих детей, то, что от них осталось. Трупы в оврагах, в подъездах, в квартирах, везде.
Обугленные остовы техники, выгоревшие дотла стены домов, смерть, смерть, смерть.
Зато блещут имена золотом и славой. Это нормально.
Афанасьев Сергей Васильевич
Другие статьи в литературном дневнике:
