Из цикла Человеческое

Светлана Погодина: литературный дневник

Моя подруга с мужем несколько лет назад построила шикарный дом и попросила в подарок на новоселье половик. Ну, все же понимают, о чем это? Длинный домотканый язык, связанный вручную из разноцветных тряпиц, теплая и милая дорожка из детства в старость.
По дороге на дачу у нас всегда стояли бабули, «делали рынок». В зависимости от сезона, можно было купить пучок еще влажной и хрустящей, только что выдернутой из земли редиски или связку морковок ( обожаю до сих пор), зелень, картоху, разнообразные кабачки и огромные тыквы, скромные букетики и огромные охапки астр или гладиолусов. Соленья, варенья, ягоды, яблоки и прочая, прочая….
Баба Маша никогда к «большому рынку» вдоль дороги не приходила, торговала у себя возле домика, разложив товар на столетнем табурете. Сама сидела тут же, на лавочке, прислонившись к палисаднику, уютно сложив руки на коленях, рядом обязательно лежал мордатый кот, который замирал и поджимал уши каждый раз, когда она гладила его по голове.
Вот у нее то на заборчике и были развешаны разноцветные дорожки, круглые, как огромные блины, и маленькие, чтобы на стул класть. Я остановилась , вылезла из машины и пошла спрашивать.
- здравствуйте! Вы продаете половики?
- Здравствуй, детонька, продаю, как же.
- А у вас длинные есть? Мне надо 5 метров.
- Как не быть. Только надо в хату пойти, поглядишь да и отрежешь сама, а то мне тяжело одной, несподручно. Тебя как звать то?
- Мила я.
- Ишь ты, Мила! У меня козу так звали. А я баб Маша, стало быть, познакомились. Айда, пойдем.
И мы пошли «в хату». Домик совсем небольшой, но светлый, чистый и какой-то ясный, как-будто из русской сказки. Печка, железная кровать с подушками горкой и «накидушкой», в моем дачном детстве бабушка так всегда кровати заправляла, ставила подушку углом и накрывала как невесту кружевной накидкой.
Тем временем бабуля стала откуда-то с печи тянуть большой рулон. Сама крохотная, этот рулон с нее ростом, а вес и того больше. Еле вдвоем справились, вытащили, раскатали, а там красота!
- Баб Маша, почем вы продаете? Я хочу купить, шикарный, очень красивый у вас половик!
- Да, детонька, сколь не жалко. Это ж я зимой сижу, вяжу, когда делать нечего. Что мне, я одна, огород не копаю уже, старенькая, внуки-правнуки выросли и не ездят, вот чаю напьюсь да и сижу, все рукам заделье. Мне уж, почитай, 96 годов стукнуло, а я все сижу …
- Баб Маша, да вы что?! Вам больше 80 не дать ни за что! Как же вы не боитесь чужих в дом пускать? Вдруг обидит кто?
- Я, детонька, отбоялась уже. Если кому надо старую ограбить, так знать то ему нужнее, чем мне. А мое со мной останется, что люблю и помню, то и не не взять никому.
Сделка состоялась, купила я половик и еще каких-то ее ягод, что ли. Не помню уже. И такое было ощущение после нее, после домика этого, как будто моя бабушка вернулась, обняла меня, а мне 5, и мы сейчас будем книжку читать и спать, а завтра бесконечное лето…
Несколько раз потом я у нее что-то покупала по мелочи, иногда привозила ей «гостинцы», чай с печеньем, сыр, булочки, конфеток, всякой немудрящей радости. Каждое лето, всегда, проезжая мимо дома, выглядывала ее синий платочек. Пару раз у ворот стояла машина- дети или внуки приезжали, наверное.
В прошлом году столетний табурет не выставляли ни разу. А в этом году на воротах повесили растяжку с телефоном и надписью «ПРОДАЕТСЯ».
Не остановить, не затормозить время. Бабы Маши нет. Дом с голубыми ставнями и лавочкой у палисадника, еще крепкий и аккуратный, но уже очень старенький , скоро продадут и наверняка сравняют с землей, построят на его месте очередную пятерочку. Половички выбросят или соседям раздадут, в лучшем случае.
Как бы так прожить, чтобы после смерти добром вспоминаться людям, которым ты один раз «половичок продала»? Боюсь, из меня путной бабули не выйдет. Придется быть вечно молодой.


Людмила Кнеллер



Зал суда замолчал, когда Хелен вошла шатаясь. Девяносто один год, ростом почти пять футов, одетая в больничный халат с запястьями, скорее похожа на чью-то хрупкую бабушку, чем на судимого преступника.
Судья Маркус посмотрел на дело: кража в уголовном преступлении. Потом он оглянулся на Хелен. Что-то здесь не на своём месте.
65 лет Хелен и её муж Джордж прожили спокойную, устойчивую жизнь. Каждый день вращался вокруг его сердечных лекарств - двенадцати маленьких таблеток, которые поддерживали его жизнь. Они всегда справлялись со своим скромным доходом, пока пропущенный платёж не отменил их дополнительную страховку.
В аптеке Хелен узнала, что ежемесячный рецепт Джорджа теперь стоит $940 вместо $50. Она пошла домой с пустыми руками и наблюдала, как его состояние ухудшается - дыхание поверхностное, боль в груди - понимая, что он ускользает.
Спустя три мучительных дня Хелен сделала единственное, что могла придумать. Она пошла обратно в аптеку, а когда фармацевт отвернулся, то таблетки были уже
у неё в сумочке. Она даже не добралась до двери до того, как сработала тревога.
В полицейском участке давление так опасно подскочило, что парамедики отвезли её в больницу. Теперь она стояла перед судьёй - дрожащая, всё ещё в больничном халате.
- Никогда не думала, что увижу такой день, Ваша честь, - прошептала она.
У судьи Маркуса челюсть подтянулась. "Пристав, - тихо сказал он, - снимите эти цепи. Потом он обратился к прокурору. "Обвинения на воровство? За это?"
Хелен сломалась.
- Он не мог дышать, - сказала она сквозь слёзы. "Я не знала, что ещё делать."
Голос судьи прозвенел через зал суда. "Это не преступник. Это отражение нашей неудачи."
Он немедленно снял все обвинения, затем вызвал экстренный перерыв - приказал соцработникам больницы посетить Джорджа в тот же день.
"Мисс Миллер не будут платить за своё больничное пребывание", - заявил он. "А её муж сегодня получит лекарство. Не завтра, а сегодня."
Когда позже журналисты спросили о его решении, судья Маркус просто ответил: "Правосудие - это не только законы. Дело в том, чтобы распознавать, когда система ломается. Эта женщина не воровка, а жена, которая отказалась сдаваться."


Елена Денисова



Другие статьи в литературном дневнике: